Ротмистр Сукачев эмигрировал в Югославию после Гражданской войны, а затем поучаствовал в свержении правительства Албании в интересах Ахмета Зогу. Еще позднее он стал итальянским генералом, но это уже другая история. Из мемуаров:
"...я очутился в королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев. Несколько лет провел я в этой стране; был сначала в пограничной страже на албанской границе у Охридского озера, потом прокладывал шоссе Вальево-Осечна, учился на факультете гражданских инженеров в Белграде и в том же университете топил котлы; был истопником также на шоколадной фабрике Шонда; одно время имел даже свое дело - молочное. В начале оно шло блестяще: торговал молоком, маслом, котлетами; особенным успехом пользовался "настоящий импортированный французский рокфор", который получался из старых, прокисших от лежания сырков, приготовляемых в самом же Белграде... Пытался я также устроиться при Женской Медицинской Академии, но, не будучи ни женщиной, ни медиком, вместо докторской должности принял скромный пост садовника. И там удержался недолго. Самое обидное, что моя отставка была вызвана не романтическими похождениям, как предполагали мои приятели, - нет, среди моего начальства не было ни одной хорошенькой докторши: какая мало-мальски интересная женщина в начале нашего века поступала на медицинский факультет вместо того, чтобы просто, выйти замуж? Выгнали меня, ученого садовника-агронома, за которого я себя выдавал, по причине моего невежества в моей же профессии... Велели мне пересадить из леса "црный" тополь в парк Академии. Я возился с этим предприятием несколько дней, но когда пересаженные деревья разрослись на новом месте, то они оказались не тополями, а обыкновенной калиной...
(...)
В Белграде я встречал время от времени Миклашевского, но никогда не видел его в таком радостно возбужденном состоянии, как в этот день. Он объяснил мне, что Ахмет Бей Зогу, который в это время был эмигрантом в С.Х.С., решил свергнуть просоветское правительство православного епископа Фаноли в Албании и для этого идти походом на Тирану. Как это ни звучит странно для 20-х годов 20-го века, но Зогу лично владел несколькими тысячами матьян (название одного из албанских племен), из которых 300 человек он забрал с собой в С.Х.С. На помощь к ним феодальный князь (которым фактически являлся Ахмет) решил привлечь "белых" русских.
(...)
"Зогу предоставил в его распоряжение большую сумму денег в "наполеонах", то есть золотых французских монетах. Средневековый колорит начинавшейся, казалось, фантастической (но оказавшейся вполне реальной) эпопеи был выдержан до конца: армия наемников, которой командовал потомок Александра Македонского (за которого выдавал себя Зогу), армия, оплачиваемая золотом (а не "керенками"), - должна была привести к власти Ахмет-Бея!"
(...)
Гиштория вообще в духе Остапа Бендера:
"Миклашевский торжествующе мне сообщил, что только что встретил двух русских: один из них назвал себя казачьим войсковым старшиной, а другой - полковником; они оба с большим энтузиазмом отнеслись к предложению идти в поход на Албанию и сказали, что они приведут сейчас же 80 человек казаков. "Войсковой старшина" получил от Миклашевского, из золота, данного ему Ахмет-Бейем, 300 наполеонов и обещал вечером быть на вокзале вместе с этими 80-ью казакам, для отправки в Скоплие. Миклашевский поручил мне сопровождать эту группу. Я прождал на Белградской железнодорожной станции всю ночь, но никто не явился... Миклашевский стал жертвой каких-то ловинх "дельцов", выдавших себя за войскового старшину и полковника. Правда, в утешение они прислали Миклашевскому, по переезде сербской границы, очень любезную открытку, в которой вежливо благодарили за оказанную им финансовую поддержку... Тогда на следующий день я с Миклашевским начали на улицах Белграда вербовать русских, к вечеру того же дня в отряде оказалось 108 человек"
(...)
"Там же в Пешкопее присоединился к нам отряд Гильярди. Интересна и красочно типична для Балкан начала 20-го века личность этого авантюриста, описанного Брешко-Брешковским. Итальянец по происхождению, он еще до 1-й Мировой войны был австрийским офицером. Брат его занимался в Австро-Венгрии крупной политической деятельностью. Во время очередного на него покушения вместо него по ошибке была убита его мать. На суде убийцу оправдали, признав политический характер преступления. По вынесении оправдательного приговора, защищая честь семьи, капитан Гальярди тут же на суде выстрелил в убийцу матери и убил его на месте. После этого ему не только пришлось уйти с австрийской военной службы, но и скрыться за пределами Австро-Венгрии, чтобы избежать преследований по закону"
(...)
"Русский Отряд в Тиране оказался единственной организованной воинской частью в Албании, и Ахмет Бей велел нас выстроить напротив дома, где собрались в первый раз выборные депутаты страны. Сам Зогу остался в своей личной резиденции в ожидании решения Парламента относительно нового государственного статута: по предложению Ахмет-Бея Албания должна была быть объявлена Республикой (вместо Регенства), а сам он, Зогу, - президентом. Русскому отряду было приказано ждать появления на балконе здания Парламента доверенного лица Ахмета.
В случае принятия депутатами предложения Зогу, это его доверенное лицо должно било помахать белым платком, а в случае отрицательного решения – быстро выбежать из здания (изображенного на фотографии) и перебежать площадь к нашему Отряду. Нам же было велено направить все имеющиеся в нашем распоряжении 4 пушки и 8 пулеметов на Учредительное Собрание, по которому, в случае отрицательного решения, мы должны были дать залп... "
(...)
"Гаремы были уничтожены, многоженство отменено. Должен сознаться, что мне иногда казалось, что я присутствую на "ассамблеях" петровских времен, когда во дворец приглашались "албанские вельможи" не одни, но с "главной женой". Дело в том, что албанцов не заставляли бросать всех жен, кроме одной, но только одна представительница гарема приглашалась на официальные приемы, вернее сказать, - не "приглашалась", а, как в эпоху Петра Великого, "обязана" была прийти, и при этом - без чадры, с открытым лицом... Гаремы мало по малу стали исчезать сами, так как тем, кто имел только одну жену, не разрешали жениться на другой. По мере вымирания жен, гаремы уменьшались. Я как-то сплосил своего друга, двоюродного брата короля Хюсейн Сельмани (см.фотографию), не лучше ли иметь только двух жен, чем пять. На это он меланхолически ответил: "Когда у меня было пять жен, я чувствовал себя свободным, будто бы вовсе не женат; теперь, когда у меня только две жены, прямо беда: сцены, ревность - я связан по ногам и по рукам!..." Но вообще надо признать, что эмансипация женщин прошла в Албании менее болезненно, чем в потрясенной войной и революцией Турции. Там бывшие жены бывшего султана, освобожденные из гаремов и опьяненные свободой и западно-европейскими передовыми идеями, переехали из Истамбула в Вену, где открыли дом терпимости.
(...)
"Их невероятно худые фигуры представляли собой не то идеал женского телосложения двадцатых и тридцатых годов нашего века, не то пример жертв Дахау эпохи Второй Мировой войне"
(...)
"У меня сохранился приказ для г.г. офицеров, обязанных придти на прием; - совсем, как в петровские времена. В этом приказе значилось, что "женщины должны быть с открытыми лицами, без чадры; их платья - французского покроя, короткие и открытые. Офицерам запрещалось стоять у стенок, а должны были они приглашать дам танцевать танго и фокс-трот; у буфета не толпиться, а угощать дам; самим есть вилками, а не руками, дабы не пачкать сальными пальцами светлых женских платьев и голых спин"
(...)
"Передвигались либо на самолетах новейшего типа, либо на ослах: железных дорог не было... Вообще, ослы играли большую роль в жизни страны".