День был похож один на другой как две капли воды. Вот и сегодня после ужина Володя и свёкор пошли покурить с мужиками в коридор. Золовка Маша поведала шепотом Нюре о делах сердечных. Кавалеров на заводе – пруд пруди, да только Маша не из таковских, чтобы вертеть налево-направо хвостом! Да и предостерегающие взгляды высокого, крепкого брата и строгого отца Степана Ивановича не раз остужали пыл ухажёров. Хотя один все же запал в девичью душу. В Охотске он бывал не часто, работал в старательской артели, но когда приезжал в поселок, примечала Маруся, что не с пустым интересом смотрит на нее широкоплечий, с большими, заветренными руками, рослый, парень. Звали его Петром, больше ничего о нем не знала. Возвращаясь с работы, издали еще заметила. Вмиг почувствовав, как краснеет под пристальным взглядом, стараясь скрыть смущение, ускорила шаг. Он не заговорил, не окрикнул.
- Нюра, вот чего он все глаза на меня проглядел, а молчит? А?– досадовала девушка, - Хоть бы словечко какое сказал, а так - глядит и молчит! Немой он что ли..
- Так может скромный парень, не смеет он. Ты-то вон у нас какая! Красавица! Подойди-ка к тебе, подступись! – улыбаясь, ответила Нюра.
С Машей они были подругами, вместе работали на железнодорожном вокзале в войну. Это она познакомила Нюру с Володей.
Посекретничав, девушки искупали Шурика, сама Нюра бы не справилась, Маша помогла.
Воду экономили. Пресная вода - привозная. И это для Нюры странно, что колодца нет. А нет его потому, что море к поселку совсем близко, земля накрепко пропитана морской солью, оттого и подземная вода с солоноватым привкусом. Для питья она не пригодна. Дома она и не задумывалась, как же это хорошо – вода вдоволь! Тут каждая кружка на счету. Сколько раз вспоминала Нюра студеную лунинскую воду. Слаще ее нет ничего на свете! Поднеси только кружку к губам и наслаждайся! Хочешь – пей, хочешь – лей!
Темнело рано, а с электричеством опять перебои, лампочка, тускло поморгав, потухла. Спасала керосиновая лампа. Она слабо освещала темную комнату барака. Обстановка что ни на есть простая. Стол, табуретки, лавка, полка с посудой и три железные кровати. Папанька спал у печки, Маруся у двери, Володя с Нюрой в дальнем углу, у окна. Люлька Шурика рядом. Роль перегородки выполняли цветастые старые занавески, которые остались в комнате от прежних хозяев, как, впрочем, и сами кровати. Столом разжились. Володя и столяр, и плотник, руки на месте. Сколотил из широких досок, обтесал, зачистил – стол крепкий получился, добротный. Табуретки свекор нашел в сарае за бараком, подбил, укрепил новыми дощечками. Лавку под ведра с водой пожаловали вербованным новоселам Спирины. Хозяйственный Иван раздобыл.
Уложив Шурика, Нюра присела на табуретку, дать отдых больным ногам.
- Как ты, Нюшенька? – подошел к ней свекор, с жалостью, по-отцовски, тронул за плечо.
- Ничего, папанька, ложись, ничего…
Нюра загасила керосинку. Пора спать.
Ночь приносила Карпеевым долгожданный отдых. Всем, кроме Нюры. Так уж часто бывало: заснет сразу, а через час-другой проснется, и сна нет, как рукой сняло. Нюра старалась обмануть себя: крепко зажмуривала глаза, лежала, стараясь не шелохнуться, чтобы не спугнуть такой желанный сон, да только тщетно. Не может стряхнуть с себя неуемную тоску, которая не дает покоя, возвращая ее к маме, домой.
В тот горестный, 1930-ый год, мама пустила на постой попа с попадьёй и маленьким Васяткой, светлоголовым пятилетним мальчонкой. До того был Васятка добрый и послушный, чисто ангел. Мать его, Елена, была женщиной кроткой, скромной, тихой. Платок покрывал светло-рыжие волосы, которые непослушно выбивались из-под него у лба, лицо, усыпанное темно-рыжими крапинами, излучало покорность. Руки попадьи всегда заняты делом - готовят, стирают, шьют, штопают. Елена немногословна, как будто прислушивается, настороженно ждет чего-то. Евдокия в душу с расспросами не лезла. За жилье платил поп, чем Бог послал. Чем паства отблагодарит его, тем, и он с хозяйкой делился. Да в то время не очень власть жаловала духовенство. Тайком ходил поп крестить детишек, чтобы правление не проведало. Не знала и не думала богобоязненная Евдокия, что и за попом грех водится, да вскоре увидела сама.
Вечером Елена у печи возилась, ставила похлебку, Васятка с Нюрой и Машей на лавке играли. Евдокия только со двора вошла, курам вареную картофельную кожуру выносила, да очистки от яблок.
Поп, тяжело ступая, как бы припечатывая пол сапогами, вошел в дом. Ни произнося ни слова, схватил Елену за волосы, и, зверея искаженным лицом, поволок прямо к печи. Отшвырнув свободной рукой заслонку, (чугунок с грохотом полетел на шесток), подтащил Елену к самому горнилу. Жаром обдало лицо, опалило брови, ресницы, но Елена не могла вырваться от озверевшего мужа! Криком кричала, извиваясь в крепких, злых руках!
Ребятишки с воплями кинулись из дома вон, а Евдокия, (откуда смелости взялось!), схватила ухват и с силой ударила по хребту постояльца! Этой секунды хватило, чтобы Елена смогла вырваться и убежать. Евдокия осталась в доме одна с попом. Тот ошалело таращил глаза, от него разило самогоном, лицо было яростно перекошено. Подняв огромные кулаки свои, он двинулся на женщину.
- Нет уж! В моем доме озорства не будет! – крикнула Дуня, - Остынь-ка!
Ведро холодной воды возымело нужное действие на пьяного мужика, и он, потрясая головой и отряхивая с себя воду, вышел прочь из избы.
Наутро Евдокия отказала жильцам в постое. Семейство покинуло дом Кондраковых навсегда. Девочкам страсть, как жалко было расставаться с Васяткой и тихой Еленой...
А Нюре в пятый класс не суждено было в ту осень пойти. Пришлось идти с матерью работать на пенькозавод в Лунино, за семь километров от дома. Надо было выживать.
продолжение
начало
