Имена и события вымышлены.
Совпадения случайны.
Глава первая
Стас Завьялов, ученик восьмого класса средней школы заштатного городишки, расположенного в южной части России, пришел в школу за полчаса до начала уроков. Дело в том, что его друг Ильяс Гурьянов, в отличие от Стаса, бывшего круглым отличником и гордостью класса, учился слабо. В особенности, почему-то тяжело ему давалась физика, хотя приоритетное право на это имели, разумеется, девчонки, за редким исключением. Ну, а Гурьянов был почти единственным исключением в классе среди пацанов, и в связи с этим очень переживал. Поэтому практически с первых же дней знакомства Стас взял над ним шефство. И сегодня, поскольку первым уроком была физика, они оба пришли в школу пораньше с одной целью: Стас хотел проверить, как друг уяснил новый материал и, при необходимости, дать тому списать домашнее задание.
Ильяс пришел в их школу год назад. Они с мамой приехали, как выяснилось, из другого города, а отца по какой-то причине у мальчика не было. Но в этом возрасте у детворы не было потребности лезть в душу приятелей. Родители, быть может, и узнали кое-что от классной руководительницы Лидии Алексеевны Синицыной, учительницы истории, но своих чад в этом отношении не просветили. Ильяс, чьи черты лица выдавали в нем кавказское происхождение, хотя мама была русской, вел себя достаточно длительное время отчужденно, что не помешало Стасу Завьялову, которого все знали, как коммуникабельного парня, легко сблизиться с новеньким учеником и вскоре подружиться. Дружба эта оказалась настолько крепкой, что после окончания школы они вместе поедут поступать в военное училище летчиков. Но это будет потом, а сейчас надо было подготовиться к встрече с физиком во всеоружии.
Дело было в первые дни сентября, еще свежи воспоминания о каникулах и настрой на серьезное отношение к учебе пока не наблюдался у большинства учеников. Как оказалось, напрасно. Учитель физики, Дмитрий Иванович, у них был новый, и, по имеющимся сведениям от предыдущих восьмиклассников, довольно сурово относился к нерадивым в отношении своего предмета ученикам. Но до какой степени проявлялась эта суровость, никто толком еще не знал, поскольку не представлялась для этого возможность за два урока, проведенные Дмитрием Ивановичем. Но главное весь класс уже четко уяснил. На его уроке в первой половине, когда идет проверка домашнего задания и вызов для этого отдельных учеников к доске, учебник физики должен лежать на углу парты в закрытом виде. Открытая книга автоматически означала выставление в журнал двойки за невыполненное домашнее задание, невзирая на фактическое его состояние. Опоздание на его урок, то есть вход в класс после звонка означало то же самое.
Возраст Дмитрия Ивановича был таким же, как у большинства родителей восьмиклассников и приближался, по-видимому, к сорока годам. Мог быть, конечно, и моложе. Но, как и все фронтовики, женился не рано, а вся школа уже знала, что физик был фронтовиком. Впрочем, как и большинство мужчин того времени, чьи дети учились в старших классах. Ростом он был чуть выше среднего, немного грузноват, а лицо с глазами чуть-чуть на выкате излучало доброту, что и ввело некоторых самых отъявленных разгильдяев, и не только, в заблуждение. Войдя в класс, Дмитрий Иванович поздоровался, кивком головы дал знак садиться, и, проведя рукой по черным, с проседью на висках, не очень послушным волосам, отбросил их назад. Прическа очень была похожа на сталинскую. Несмотря на то, что прошло уже достаточно много времени с тех пор, как Никита Хрущев развенчал культ личности Иосифа Виссарионовича, да и сам Никита был отправлен на пенсию, все хорошо помнили портреты Сталина, которые после известного съезда КПСС висели в школе почему-то еще в течение нескольких лет.
Прищурив глаза, Дмитрий Иванович прошелся взглядом по всем партам, обращая внимания на закрытые учебники, затем открыл классный журнал. В классе на некоторое время повисла тишина, после чего прозвучало:
– Завьялов, к доске!
Раздался коллективный легкий вздох облегчения, а Стас неторопливо вышел из-за становившейся уже тесноватой для восьмиклассника парты, стоявшей в середине ряда. Задача из домашнего задания, решение которой надо было изобразить на доске, была пустяковой, и Стас, закончив писать, с гордо поднятой головой посмотрел на физика.
– Всё? – невозмутимо спросил Дмитрий Иванович.
– Всё, – спокойно ответил Стас.
– Садись, двойка, – все тем же невозмутимым голосом произнес учитель физики, и через мгновение в журнале напротив фамилии круглого отличника Стаса Завьялова красовалась соответствующая оценка. Весь класс ахнул.
Сказать, что Стас ощутил шок, значит, ничего не сказать. Как? Двойка? За что? Да ведь у него по всем предметам даже четверка – крайне редкое явление, да и то за какую-нибудь незначительную оговорку, чтобы, по мнению отдельных учителей, не зазнавался. Он на негнущихся ногах вернулся на свое место, даже не спросив, за что такая оценка. В том, что решение задачи было верным, Стас не сомневался абсолютно, и это усиливало недоумение и обиду. Секунд на тридцать в классе воцарилась зловещая тишина, потому что большинство ребят, а также девчонок из тех, которые кое-что понимали в физике, недоумевали, как и Стас. И в этой тишине все-таки раздался чей-то девчоночий голос:
– За что двойка, Дмитрий Иванович?
С лицом, не выражавшим каких-либо эмоций, Дмитрий Иванович подошел к доске и написал обозначение массы и веса в килограммах. Там, где речь шла о массе тела, буква «г» была прописной, а в обозначении веса – заглавной. В задаче, которую решал Стас, фигурировал вес тела, поэтому он должен был написать «кГ» вместо «кг». При виде этого объяснения недоумение плавно начало переходить в возмущение. Не громкое, разумеется, но Стас почувствовал солидарность одноклассников, хотя этот факт не принес ему сколь значимой перемены в напрочь испорченном настроении. Между тем физик, не обращая внимания на шушуканье, доносившееся со всех уголков, произнес:
– Физика, ребята, это наука, к которой надо относиться с уважением. Надеюсь, вы меня поняли.
Может быть, и не сразу, а со временем все увидели, что Дмитрий Иванович с большой любовью относится к предмету, который преподавал, и всячески старался привить эту любовь и уважение к физике, как науке, своим ученикам. А к концу учебного года, как и к окончанию школы, он стал одним из немногих учителей, которых в те годы было принято называть любимыми.
Несмотря на то, что с приходом нового учителя физики урожай на двойки в классе, в котором учились Стас и Гурьянов, резко возрос, на общую картину успеваемости по этому предмету данный факт не повлиял. По окончании четверти каждый получил то, что заслуживал исходя из имеющихся знаний, невзирая на двойки, выставленные в журнал за опоздания или учебники, открытые во время проверки домашних заданий. Самое интересное в этой истории то, что ни классные руководители, ни завуч, ни директор школы не выражали беспокойства в отношении метода преподавания физики в тех классах, в которых работал Дмитрий Иванович. В школу работать он пришел сразу после возвращения с фронта, и за все эти годы приобрел непререкаемый авторитет, как среди учителей, так и учеников старших классов.
Стас после первой двойки, словно в знак протеста, демонстративно пару раз опоздал на урок физики, и во время проверки домашнего задания столько же открыл учебник. Как и следовало ожидать, в журнале дополнительно появились четыре двойки. И только после этого состоялся серьезный разговор с классной руководительницей.
– Послушай, Стас, что происходит? – нахмурилась Лидия Алексеевна. Но ее строгий взгляд и редкие разговоры на повышенных тонах никого не вводили в заблуждение. Характер Лидии Алексеевны был патологически мягким, и даже ученикам было понятно, что для профессии школьного учителя не очень подходил. По истории в ее классе даже троек ни у кого не было. Впрочем, как и выдающихся знаний. Тем не менее, как опытный педагог с двадцатилетним стажем, Лидия Алексеевна не пренебрегала таким методом воспитания, как задушевная беседа.
– А что происходит Лидия Алексеевна? – с невинной физиономией спросил Стас.
– Не валяй дурака! Прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ну, схлопотал двойку у нового учителя, и что? Ты не характер демонстрируешь Дмитрию Ивановичу и всему классу, а свою слабость. Прекращай выкаблучиваться, только хуже себе сделаешь. Имей в виду, даже если в первой четверти будет тройка, за восьмой класс все равно есть шанс получить отличную оценку. Ведь не за горами десятый, а мы тебя готовим к золотой медали.
Стас стоял, насупившись. Он терпеть не любил разговоры по душам и просто терялся, не понимая, как себя вести в таких случаях.
– В общем, родителей твоих беспокоить пока не будем, – решила, очевидно, завершить беседу Лидия Алексеевна. – Я могу надеяться на твою сознательность?
Стас молча кивнул и пошел в класс, поскольку прозвучал звонок, возвестивший об окончании большой перемены.
На самом деле Дмитрий Иванович в четверти вывел Стасу даже не тройку, а четверку, поскольку в дальнейшем ниже пятерки оценок у Стаса не было. Но все равно общая картина в дневнике была подпорчена.
– Везет же тебе, – проворчал Ильяс, когда после последнего урока, завершившего окончание первой четверти, они шли домой.
– В каком смысле везет? – удивленно посмотрел на друга Стас.
– Ну, как, в каком смысле? Сколько двоек тебе поставил Дмитрий, а в четверти тройку не вывел. А у меня по всем предметам одни трояки.
– Ильяс, ты что, не понял? Физик знания оценивает. А двойки за опоздания и открытые учебники ставит, чтобы к дисциплине нас приучить. А ты не забыл, куда мы с тобой решили поступать? Меньше трех лет осталось. По-моему, все у тебя должно получаться, просто дурака валяешь. Я после школы за уроки сажусь, а ты, как угорелый несешься к пацанам, которые в футбол играют. А там или двоечники, или те, кому хватает пятнадцати минут, чтобы домашнее задание сделать. Мне, например, требуется не меньше двух часов, потому что не вундеркинд. А тебе, чтобы нормально школу закончить, до вечера сидеть над учебниками надо каждый день.
– Я чокнутый, по-твоему? До вечера… Так не пойдет.
– А как пойдет? Списывать постоянно? Мне не жалко. Только на вступительных экзаменах наверняка не у кого будет списать.
– Да ладно, прорвемся! – беспечно произнес Ильяс. – Говорят, при поступлении в летное училище главное – здоровье. Могут и с тройками принять.
– Говорят, что кур доят, – ответил Стас. – Ты правильно сказал: могут принять. А могут и не принять. Ладно, пока!
На полпути их дороги домой расходились. Оставшись один, Стас задумался. Он уже с удивлением задавал себе вопрос, почему так расстроился, получив двойку по физике. Ведь на самом деле ничего страшного не произошло, а разговоры и в школе, и дома о том, что надо закончить школу с медалью, порядком надоели. Чего ради он должен до посинения сидеть над учебниками, когда большинство пацанов уже гоняют мяч или другими личными делами занимаются. Нет, он не тугодум, как Гурьянов, до троек не скатится, но ведь и не в отличных оценках дело, а в знаниях.
Но еще не догадывался Стас, что в основе появившегося охлаждения к учебе лежало не только, а, пожалуй, даже не столько тяга к футболу и прочим свободным увлечениям, сколько куда более романтичное начало. С первых дней занятий после прошедших летних каникул на одной из перемен на глаза ему попались две десятиклассницы, и буквально в одно мгновение Стаса охватило какое-то до сих пор неизвестное ему и необъяснимое чувство. На следующий день ему вновь захотелось увидеть этих девчонок, которые, как выяснилось позже, были подругами. А через какое-то время почти на каждой перемене Стас бродил по школьным коридорам в надежде попасться на глаза хотя бы одной из них. Иногда это случалось, но, в конце концов, он с досадой убедился, что продолжал оставаться совершенно незамеченным. Стас к этому времени был уже в курсе, что существуют в отношениях между людьми различного пола такие явления, как привязанность, влюбленность, любовь. Но познания эти имели абстрактный характер, и подробности его не особенно интересовали. Еще года три назад он, как говорится, от корки до корки с интересом, не свойственным такому возрасту, прочитал роман Льва толстого «Война и мир», чем немало удивил родителей. Конечно, они с малолетства приучили сына к чтению книг, но чтобы «Войну и мир» читать взахлеб в двенадцать лет, это не совсем укладывалось в их сознании, хотя и радовало – ребенок развивается.
В общем, понял, наконец, Стас, что влюблен, причем сразу в двух красавиц, брюнетку Валю и блондинку Свету. Как понял и то, что любовь эта даже не безответна, а просто осталась за пределами поля зрения объектов его воздыхания. Между тем, кроме физики, по остальным предметам тоже стали появляться оценки ниже отличной, что огорчало классную руководительницу и родителей, но применяемые меры воздействия в виде нравоучительных бесед не возымели должного влияния, и в аттестате за восьмилетку у Стаса оказалось несколько четверок. Правда, этот факт еще не лишал Лидию Алексеевну надежды, что в составе медалистов окажется, кроме двух учеников, из которых одна была девчонкой, еще и Стас. Но обстоятельства, неожиданно открывшиеся в самом начале девятого класса, в своем дальнейшем развитии окончательно поставили крест на выполнении школьного плана по медалистам.
Ильяс, вопреки своей лени и крайне негативному отношению к учебе, но благодаря опеки Стаса, закончил восьмилетку со средней оценкой «удовлетворительно», то есть, без единой четверки, но ничуть не испытывал по этому поводу какого-либо расстройства.
Как обычно, с началом летних каникул все разъехались к бабушкам и дедушкам в деревни, либо к родственникам в большие города, а первого сентября мальчишки были приятно удивлены при встрече со своими одноклассницами. Они не были уже похожи на вчерашних девчонок, интерес к которым ограничивался лишь тем, что у отличниц можно было списать во время диктанта по русскому языку или контрольной работы по алгебре, а тех, что попроще, дернуть за косички. Некоторые даже с трудом были узнаваемы. В общем, барышни, да и только. В свою очередь, и девочки с плохо скрываемым интересом поглядывали на своих одноклассников, успевших за время каникул значительно подрасти и несколько возмужать. Но наибольший интерес, по крайней мере, у ребят, вызвал тот факт, что в их класс пришли новенькие в количестве пяти человек, причем, все девчонки. Как вскоре выяснилось, все три девятых класса были дополнены взамен выбывших учеников, поступивших в техникумы и профессионально-технические училища, ребятами и девчонками, окончившими в соседнем районе школу-восьмилетку.
Стас и Гурьянов, встретившись за несколько дней до школы, уже успели поделиться впечатлениями о прошедших каникулах. На первом уроке, который проводили классные руководители, они заняли последнюю парту в среднем ряду и рассеянно слушали Лидию Алексеевну, которая монотонно настраивала своих воспитанников на серьезное отношение к учебе, предварительно познакомив с вновь прибывшими.
Через некоторое время Ильяс спросил шепотом:
– Как тебе новенькие?
– Никак, – проворчал Стас, который в это время вспоминал двух прошлогодних десятиклассниц, с грустью думая о том, что никогда их уже не увидит.
– Ну, ты даешь! – возмутился Ильяс. – Посмотри направо.
В соседнем ряду справа тоже за последней партой сидели две симпатичные девочки. У обеих на лицах явно просматривалось выражение легкой растерянности, которая объяснялась непривычным статусом новеньких учениц в незнакомой школе. Одна была шатенкой, вторая – блондинкой, но некоторое сходство милых мордашек могло навести на мысль, что девчонки были сестрами.
– Ну, посмотрел, что дальше? – равнодушно спросил Стас.
– Ну, ты чурбан! – только и сумел произнести первое, что пришло в голову, возмущенный Ильяс. – Тебе кто больше нравится, Танька Липатова или Ирка Савельева?
– Ты уже знаешь, как их зовут? – удивился Стас.
– У тебя в мозгах что, одни формулы? – продолжал возмущаться Ильяс. – Лидия только что представляла всех новеньких.
Стас неопределенно пожал плечами и, чтобы отделаться от назойливых приставаний друга, не глядя в сторону девчонок, произнес:
– Ну, та, у которой волосы темнее.
– Вот! – обрадованно зашептал Ильяс. – Шатенка, значит. Это Танька Липатова.
– А чему ты радуешься? – уже с некоторым интересом спросил Стас.
Он не удержался и посмотрел на девчонок, которые в это время тоже о чем-то шептались между собой, не обращая, казалось, внимания на двух парней из соседнего ряда. Но это только казалось. Взгляд Стаса, брошенный в их сторону, не остался незамеченным. А Липатова Таня даже улыбнулась в ответ. Ильяс продолжал что-то шептать, но Стас его уже не слышал. Он, как завороженный, смотрел на Татьяну с ее милой, светлой улыбкой. Но больше всего был поражен ее большими выразительными глазами, которые излучали что-то такое, что заставило учащенно стучать сердце.
– Зеленоглазая, – мысленно, как ему самому показалось, произнес Стас.
– Что ты сказал? – недовольно спросил Ильяс, но ответа не дождался. Он догадался, что не был услышан, когда излагал другу план действий на предстоящей перемене, и был вынужден повторить, что, по его наблюдениям, Танька с Иркой стали объектом пристального внимания Пашки Ткачука и Витьки Полякова, сидевших в третьем ряду у окна. Из чего следовало, что сразу после звонка необходимо без промедления подруливать к девчонкам и завязывать знакомство.
– Завьялов! Гурьянов! – Лидия Алексеевна постучала указкой по столу. – Вы, я вижу, не готовы к тому, чтобы настроиться на серьезное отношение к учебе?
– Ну, что вы, Лидия Алексеевна! Ильяс выскочил из-за парты и, дурачась, стал по стойке смирно. – Всегда готовы!
Лидия Алексеевна хотела еще что-то сказать, но в это время прозвучал звонок и она безнадежно махнула рукой. А Ильяс уже о чем-то оживленно беседовал с девочками, которые весело смеялись и поглядывали в сторону Стаса, робко приближавшегося к веселой компании.
– Знакомьтесь, это наш лучший ученик Стас Завьялов, – представил Ильяс своего друга.
– Лучший в каком смысле? – улыбнувшись, спросила Татьяна.
– Во всех отношениях. Правда, зануда – заставляет меня учиться, а мне это не очень нравится.
– Не обращайте внимания на этого клоуна, – произнес Стас и посмотрел на друга. – А ты вместо того, чтобы выпендриваться, пригласил бы девчонок в кино на вечер.
Так и состоялось знакомство двух друзей и новеньких одноклассниц, быстро переросшее в нечто другое с далеко идущими последствиями. И, если дружба Гурьянова с Ирой Савельевой оставалась до окончания школы практически никем не замеченной, то увлечение Завьялова Татьяной Липатовой наделало немало шума. Причиной стало снижение успеваемости Стаса практически по всем предметам. И, решившая забить тревогу, Лидия Алексеевна, нисколько не смущаясь, на очередном родительском собрании в последней четверти девятого класса прямо об этом объявила маме Стаса, расстроенная тем обстоятельством, что одним медалистом в ее классе может стать меньше. Естественно, вину за то, что ее лучший ученик стал хуже учиться, Лидия Алексеевна возложила на Липатову Татьяну, мама которой не знала, куда деться от стыда во время собрания.
А в это же самое время Стас и Таня беззаботно сидели в кинотеатре на последнем ряду и целовались, забыв, о чем фильм, и даже его название. Впрочем, молодежь покупала билеты на места в последнем ряду на последний сеанс совсем не для того, чтобы смотреть кино.
Домой Стас возвращался в этот день совсем поздно. Его настроение по вполне понятным причинам было на высоком уровне. И, как вскоре выяснилось, совершенно напрасно. Открыв дверь своим ключом, он медленно и, по возможности, бесшумно стал пробираться в свою комнату в надежде, что отец с матерью спят глубоким сном. Но внезапно дверь родительской спальни открылась. Увидев колючий взгляд матери и скрещенные на груди руки, Стас только сейчас вспомнил, что должно было состояться родительское собрание. И, судя по всему, оно состоялось, причем, не в его пользу. Он тяжело вздохнул и направился в сторону кухни, потому что традиционно, как-то так сложилось, воспитательные мероприятия проводились именно на кухне. Вполне возможно, с той целью, чтобы чадо хотя бы время от времени вспоминало, с каким трудом отец с матерью зарабатывают на хлеб, который он ест каждый день, и не только на хлеб.
Родители Стаса, как и многие из их поколения, не имели даже среднего образования, которое было прервано Великой отечественной войной, и, естественно, были заняты по жизни неквалифицированным трудом. Поэтому очень хотели, чтобы единственный сын выбился, с их слов, в люди, что означало – получил бы хорошее, то есть, высшее, образование. Но Стас и сам давно для себя решил, что жить так, как мать с отцом, перебиваясь от зарплаты до зарплаты, он не будет, и обязательно вырвется из этой беспросветной нищеты. Отчасти данное решение повлияло на выбор будущей профессии военного летчика, хотя, конечно, в первую очередь в этом вопросе он руководствовался романтическими устремлениями. С тех пор, как он выбыл из списка отличников, мать не первый раз проводила с непутевым сыном душеспасительную беседу, сделав в этот раз акцент на том, что ночные похождения с девицами могут плохо закончиться. Правда, чем таким плохим это закончится, мать не уточнила. Но, что она имела в виду, Стас мог только догадываться, поскольку с недавних пор все с большей настойчивостью склонял Татьяну к тому, чего родители в те годы строжайших нравов опасались больше всего, когда их чада выходили из подросткового возраста.
Выслушав материнские вздохи, Стас в очередной раз пообещал, что обязательно возьмется за ум, и направился в свою комнату. Укладываясь спать, он мечтательно задумался о том, что скоро каникулы, и уж летом он непременно добьется от Татьяны того, на что, по-видимому, намекала несколько минут назад мать. Вспомнив задушевную беседу, Стас с благодарностью подумал об отце, чья роль в воспитании сына сводилась лишь к периодической проверке дневника с последующим замечанием типа «Что, много мозгов надо иметь, чтобы не получать трояков по биологии?». Это не значит, что Стас относился к матери как-то не по-сыновнему в сравнении со своими сверстниками. Любил он, как сам считал, обоих одинаково, хотя и не понимал до конца, в чем должна выражаться любовь к родителям. Возможно, это недопонимание являлось следствием того, что Стас был единственным ребенком в семье и с самого раннего детства родительское внимание к себе воспринимал как само собой разумеющееся явление. А вспыхнувшая не ко времени любовь к однокласснице и вовсе отодвинула отношение к отцу и матери на задний план.
Однако то, что грезилось в воспаленном юношеском мозгу Стаса, не осуществилось ни летом, ни на протяжении всего десятого класса, хотя иногда казалось, что еще одно мгновение, и его настойчивость сломает преграду на пути к успеху, воздвигнутую любимой, твердой в своем намерении не отдаваться любимому до окончания школы. В ответ на недвусмысленные ласки Татьяна только посмеивалась, затем, закрывая глаза, замирала от восторга, но в последний момент отводила в сторону не в меру шаловливые руки Стаса и томно шептала:
– Не сейчас!
– А когда? – дрожа всем телом, спрашивал Стас. – Завтра?
– Нет, милый!
– Послезавтра?
– Глупенький! – Татьяна весело смеялась, не в состоянии, в силу неопытности, оценить степень испытываемых Стасом физических страданий.
Но вот закончился учебный год, а вместе с ним и беззаботная школьная пора, о чем торжественно возвестил прозвучавший теплым майским днем на школьной линейке последний звонок. Время, отведенное для сдачи экзаменов, пролетело незаметно, и только в процессе выпускного вечера вчерашние десятиклассники, наконец, поняли, что вступают во взрослую жизнь. Поняли каждый по-своему. Одни начали усиленно готовиться к поступлению в институты, другие принялись искать работу, несколько девчонок почти сразу вышли замуж. А Татьяна отдалась, наконец, Стасу. Сделали они это как-то неумело, в меру сообразительности помогая друг другу, что легко объяснялось отсутствием в те времена не только секса у советских людей, но и какой-либо полезной информации по данному вопросу в виде официально изданных пособий. Произошло это волнительное событие глубокой лунной ночью на лавочке, почему-то на заднем школьном дворе под раскидистой плакучей ивой. Наверное, это было символичное прощание с детством. Именно так подумалось Стасу, когда, спустя много лет, он случайно проездом оказался в родных краях. Проезжая на своей машине мимо школы, Стас сделал остановку и несколько минут предавался воспоминаниям. Но это было потом. А в ту теплую июньскую ночь они с Татьяной просидели на той же лавочке в обнимку до самого утра практически без слов. Только целовались.
Встретившись после обеда с Гурьяновым, Стас не удержался и поделился с другом торжественным событием. Ильяс в ответ рассмеялся:
– Как? Только сейчас?
– Ну, да, – удивляясь неожиданной реакции друга, произнес Стас. – А что тут смешного?
– Да мы с Иркой уже целый год этим занимаемся!
– Да? А мне Танька не давала, – смутился Стас.
– Ну, ничего. Через пару дней ты узнаешь, что такое настоящий секс. – В словах Гурьянова зазвучали покровительственные нотки. Наконец хоть в чем-то он превзошел своего друга.
– Почему через пару дней? – удивился Стас.
– Вот чудак! Не понимаешь? Ты же сделал ей больно, рана должна затянуться. Вот тогда и начнется кайф. Слушай, давай зайдем за пацанами. Пивка попьем...
– Давай, – согласился Стас, обрадовавшись тому, что хотя бы один из двух дней, на которые намекнул Ильяс, можно чем-то заполнить.
Но насладиться в полной мере плодами осуществившейся мечты Стасу не пришлось, поскольку через неделю пришел вызов из летного училища для прохождения врачебно-летной комиссии и сдачи вступительных экзаменов. От неожиданности слегка растерявшись, Стас помчался к Гурьянову. Тот был не менее обескуражен столь стремительным развитием событий, но при виде опечаленной физиономии друга с улыбкой произнес:
– Да ладно! Неделей раньше, неделей позже... По-любому несколько дней свободы у нас еще есть. А тебе Таньку надо было лучше уговаривать, не мучился бы сейчас. Кстати, у меня есть предложение. Мать в ночную смену сегодня работает. Давай, соберемся у нас, прощальный вечер устроим.
– Я не против! – обрадовался Стас. Не так давно матери Ильяса дали двухкомнатную квартиру от обувной фабрики, где Мария Степановна работала уже много лет, поэтому вечеринка представлялась ему многообещающей.
– Тогда так поступим. Сейчас разбегаемся, ты к своей, я к своей. Говорим девчонкам, чтобы жратву с собой принесли. Ты, как обычно, у отца стащишь бутылку самогона, а я куплю вино. Мать уходит в семь, к восьми соберемся.
Вечеринка, вопреки ожиданиям парней, ввиду предстоящей разлуки не очень удалась, поскольку у обеих девушек глаза оказались на мокром месте. И, несмотря на то что Ильяс при поддержке немногословного Стаса пытался повысить градус веселья, предположив, что высока вероятность не поступить в училище из-за высокого конкурса и строгости медицинской комиссии, следовательно, вернуться в объятия возлюбленных, после выпитого вина слезы у девчонок текли в три ручья. Но ближе к полуночи страсти заметно поутихли, и при общем согласии были обсуждены два варианта развития событий.
– Значит, так, девчонки, – деловито произнес Ильяс. – План наш будет таким. Вы поступаете в технологический институт. – Увидев в глазах Ирины и Татьяны тень сомнения, Ильяс нахмурился. – Да не сомневайтесь. Поступите, как два пальца...
– Не хами, балда! – рассмеялась Ирина. – Лучше объясни, почему в технологический?
– А что, есть широкий выбор? Пожалуйста! Поступайте в горно-геологический, – вступил в разговор Стас. – На самом деле все очень просто, в технологическом вы можете выбрать специальность, по которой найдете работу даже в самом дальнем гарнизоне. Если, конечно, не страшно будет выходить замуж за военных летчиков.
– Ой, не могу! Они уже летчики! – улыбнулась Татьяна. – Да мы за вами хоть на край света. Правда, Ира?
– А если не поступите? – в свою очередь спросила Ирина.
– В таком случае возвращаемся, поступаем в этот же институт, – торжественно продекламировал Ильяс, – и я на тебе женюсь. – Он взглянул на Стаса. – А Стас возьмет в жены Татьяну. Будем жить долго и счастливо и дружить семьями.
– А у меня есть встречное предложение, – произнесла вдруг Татьяна. – Почему бы нам с Ирой тоже не поехать в Волгоград? Ведь там институтов больше, чем в нашем городе.
Парни переглянулись, вопросительно глядя друг на друга. Потом Стас сказал:
– Идея неплохая. Только как насчет подачи документов в институт? А ведь его надо еще выбрать. Времени уже не остается и не факт, что в волгоградских институтах вас ждут с распростертыми объятиями. Здесь шансов больше.
Возразить девушкам было нечего, они промолчали. В наступившей тишине Ильяс встал и подошел к магнитофону. Это было чудо советской радиотехники – катушечный магнитофон Астра-4. Стас жутко завидовал другу и недоумевал, как у него год назад мог появиться магнитофон, который даже относительно состоятельные семьи не могли еще в то время позволить себе такую роскошь. А ведь мать Ильяса еле сводила концы с концами. По его версии, к ним однажды зашел в гости какой-то мужик и сказал, что это подарок от отца, которого Ильяс якобы совсем не помнил. И как будто бы мать сначала ничего и слышать об отце и его подарке не захотела, но незнакомец просто оставил магнитофон и ушел.
Через несколько секунд после характерного щелчка зазвучала знакомая мелодия страшно популярной японской песни в исполнении двух молоденьких сестер с романтическим названием «Каникулы любви», перепетой впоследствии советской исполнительницей с русским текстом и русским названием «У моря, у синего моря». Парни пригласили подруг к медленному танцу, и Татьяна с Ирой, словно сговорившись, плотно прижались к своим кавалерам и вновь залились слезами от тоски, навеянной чудесной мелодией. А после танца, как по команде, сразу разошлись в разные комнаты, потому что сил воздерживаться от желания у молодых организмов уже не оставалось, а предательски короткая летняя ночь подходила к концу. Надо было многое успеть сделать до возвращения матери Ильяса с работы.
И все-таки времени на то, чтобы, во избежание скандала, заранее ретироваться с поля боя, не хватило. Перед тихо вошедшей в квартиру Марией Степановной в одной комнате на ее кровати, в другой – на диване сына предстала одинаковая картина: крепко прижавшись друг к другу, мирно почивали утомленные молодые тела. Не имея ни малейшего желания хотя бы для видимости выразить свое возмущение, Мария Степановна только вздохнула, улыбнувшись, и закрылась на кухне, чтобы навести порядок и приготовить для утомленного молодняка завтрак.
А через несколько дней опять были девичьи слезы и долгие проводы, но уже на железнодорожном вокзале. Ильяс со своей мамой, как и Стас с родителями, распрощались дома, но девчонки, разумеется, провожали ребят до конца. После прощальных объятий и горячих поцелуев они шли некоторое время рядом с вагоном, из окна которого выглядывали две улыбающиеся, такие родные физиономии, а потом долго еще стояли на перроне, глядя вслед уходящему поезду. Шел дождь. Кто-то из провожающих сказал, что это к добру, и тяжело вздохнул.
Продолжение: https://dzen.ru/a/YvelLLB_PRpSS5QB
