Порой приходит необъяснимая грусть перед очарованием природы и ее вечной тайны, которую нам не дано разгадать. И часто в такие минуты мы обращаемся к поэзии Есенина, нашедшей отражение в творчестве композиторов. «Проскакав на розовом коне», поэт умчался куда-то в даль, оставив нам свет своей любви к матери, к родине, ее березкам и кленам. Оставил стихи, в каждой строчке которых звучит музыка, где «дышит глубоко нежностью пропитанное слово».
Петербургская весна поэта
…В начале марта 1915 года синеглазый, худощавый, русоголовый Сергей Есенин сошел с поезда на Николаевском вокзале в Петербурге. Он приехал в неизвестность – без денег, без рекомендательных писем, с одним богатством – со стихами. Единственная мысль занимала деревенского ходока – «повидать Блока». Встреча с первым поэтом России ознаменовала начало новой жизни рязанского паренька, когда он, «мечтатель сельский», получил благословение Блока и вскоре « в столице стал первокласснейший поэт». Так, к нему, вчерашнему просителю, пришла петербургская, счастливая и неповторимая весна, когда он увидел свои опубликованные стихи.
Но в крестьянской семье к этому относились неодобрительно. В стихотворении Есенина «Мой путь» читаем разговор поэта с дедом, который считал стихотворчество «пустым делом». И советовал внуку:
Ну а если тянет –
Пиши про рожь,
Но больше про кобыл.
Отец поэта, Александр Никитич, также не одобрял литературной деятельности сына. Однако потом, когда к Сергею пришла известность, смирился. Работал Есенин много, постоянно. Много читал. Учился у Пушкина, Блока, боготворил Гоголя. У него была великолепная, потрясающая память. Прослушав однажды, он моментально запоминал наизусть, целыми отрывками читал из «Мертвых душ» Гоголя.
Главным в его жизни всегда было творчество. Но в столице почему-то создался ходульный образ Есенина гуляки, хулигана и пьяницы. Как пишет он сам:
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
Говорили, что поэт и стихи сочинял в пьяном угаре. Это неправда. Есенин пил только последние 4 года своей короткой жизни. Но даже в это время он ни одной строчки не писал в нетрезвом состоянии.
В свободное время от стихов были и выпивки, и женщины, заполнявшие его досуг. Они приходили и уходили, пополняя его донжуанский список. И в последний год своей жизни он откровенничает:
Может поздно, может слишком рано,
И о чем не думал много лет,
Походить я стал на Дон Жуана,
Как заправский, ветреный поэт.
В своей беспокойной столичной жизни Сергей всегда думал о родных и мечтал «воротиться в низенький свой дом», увидеть «калитку осеннего сада и опавшие листья рябин» – все то, что было его творческой лабораторией. Здесь «под музыку лягушек он растил себя поэтом».
В детстве Сергей был веселым, бедовым мальчишкой. Как все деревенские ребята, ловил рыбу, раков, играл в карты, катался на коньках. С малых лет он сохранил нежные и трогательные чувства к братьям меньшим. Безумно любил кошек, собак, лошадей, и всех их воспел в своих стихах.
Из воспоминаний его друзей читаем: «Как-то возвращаясь с литературного вечера (а было это на Финляндском вокзале), оживленные поэты начали друг с другом прощаться и вдруг хватились Есенина. И увидели, как несколько в стороне он стоял перед клячей уныло спящего на козлах извозчика, и, стащив тугую перчатку, задумчиво трепал ее челку. Он говорил что-то шепотом, чуть наклоняясь к настороженно поднятому лошадиному уху».
«Милая, добрая, нежная…»
Сережа очень любил мать, хотя жил и «рос под призором бабки и деда». Молодая женщина, не поладив со свекровью, ушла на заработки в город. Отец бросил семью. Но все равно для поэта все лучшее было связано с «глупым, милым счастьем» детства, с думой о матери. Ее согревающий душу «несказанный свет» присутствует в стихах благодарного сына. Лишь у нее одной «больная душа поэта» искала помощи, сочувствия и сострадания.
1925 год. Последний год жизни Сергея. Чей-то взгляд из фотообъектива остановил мгновение вечности: у самовара поэт с матерью Татьяной Федоровной, приехавшей в Москву. Она слушает стихи знаменитого сына. Наверняка, он читает ей, «милой» и «нежной» свою исповедь:
Много я видел и много я странствовал,
Много любил я и много страдал,
И оттого хулиганил и пьянствовал,
Что лучше тебя никого не видал…
Все мы знаем знаменитое есенинское «Письмо матери»:
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Это стихотворение стало песней еще при жизни автора. В те годы, когда поэт навещал Константиново, неподалеку жил и работал в деревенском клубе Василий Липатов. Красный командир в годы гражданской войны, теперь собирался в Петроград, поступать в консерваторию. Он и в самом деле оказался талантливым музыкантом. Его приняли в консерваторию, где он успешно обучался в классе фортепиано и композиции. Прочитав «Письмо матери», Василий Липатов в один день написал к нему музыку. Песня очень быстро распространилась и стала популярной. Услышал ее и Есенин. Его сестра Александра вспоминала, как вечерами гуляли они с братом вдоль Оки и пели «Письмо матери».
«Божественная босоножка»
Выступая на литературных вечерах, Есенин поражал слушателей пронзительной свежестью и трогательностью своих стихов. Современник поэта Л.Никулин вспоминает вечер в кафе «Музыкальная табакерка»: «На эстраде стоял статный, в светлом костюме молодой человек, показавшийся нам юношей. Русые волосы падали на чистый, белый лоб, глаза мечтательно глядели ввысь. Светло-серый пиджак облегал его стройную фигуру и очень шел ему…». Вот таким и увидела его знаменитая танцовщица, «божественная босоножка» Айседора Дункан, приехавшая в Россию в 1921 году по приглашению Анатолия Луначарского. Был голодный год, и, казалось, всем было не до искусства. Но ее пламенная «Марсельеза» с необычным пластическим решением, революционный дух модернового танца отвечали настроению и вызывали интерес и восторг русской интеллигенции.
На вечеринке у художника Якулова и произошло знакомство Есенина с Айседорой. Конечно, деревенский юноша был польщен вниманием этой американки, вся сущность которой была пропитана европейской цивилизацией. И он смотрел на нее, как на чудо.
Одинокий, бесприютный, уже переживший развод с первой женой Зинаидой Райх, он нуждался в любви и заботе женщины, которая неожиданно оказалась рядом с ним. Эта встреча закончилась женитьбой, несмотря на разницу в их возрасте – Айседора была старше на восемнадцать лет.
Но этот брак, как и с Зинаидой Райх, был недолгим, всего два года. Айседора увезла Сергея за границу, где он пробыл полтора года. А по возвращении в Россию начались бытовые проблемы, участились семейные сцены, упреки, а этого Есенин не выносил. И вскоре их брак распался.
К моменту знакомства с Айседорой Дункан Есенин много пил, его часто мучали депрессии. Окрыленные настроения внезапно сменялись мрачностью и тоской. Вспоминает скульптор Сергей Коненков: «По дороге к дому Есенин, вдруг погрустневший, стал читать неизвестные мне стихи:
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Тяжелая тоска слышалась в его голосе. Я перебил: «Что ты? Не рано ли?» А он засмеялся: «Ничего, – говорит, – не рано».
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? Иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
1921 г.
«Персидские мотивы»
Есенин давно мечтал побывать на Востоке. Случай выдался в сентябре 1924 года. Он приехал в Баку, где выступал на открытии памятника 26 бакинским комиссарам. Здесь, на Кавказе поэт встретился с очень интересным человеком Вениамином Поповым, который в течение двух лет путешествовал по Средней Азии, был очарован искусством Востока, культурой древней Бухары и Самарканда. В его доме Есенин познакомился и с восточной литературой, и с «Персидской лирикой Х–ХV в.в.»
И уже в один из вечеров, за ужином Есенин прочел свое первое стихотворение из будущего цикла «Персидские мотивы»:
Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?
Сплетая свое поэтическое кружево, он обращается к восточной красавице:
У меня в душе звенит тальянка,
При луне собачий слышу лай -
Разве ты не хочешь, персиянка,
Увидать далекий синий край?
Попов выслушал, подумал и сказал: «А вот поверьте моему слову, Сергей Александрович, вы, конечно, и еще захотите писать про «персидское», но каждый раз (я готов голову отдать на отсечение) вы будете сворачивать на Рязань». Это было точное предвидение.
Знакомый «мотив» ведет нас на Восток – и вновь транзит на Рязань:
Шаганэ ты моя Шаганэ!
Потому что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя Шаганэ!
Потому, что я с севера что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий,
Потому, что я с севера, что ли.
Звучные стихи рязанского поэта привлекали многих музыкантов. Так, Александр Живцов влюбился в его «Персидские мотивы», и под пером композитора-песенника родилась стилизованная восточная мелодия.
«Отговорила роща золотая»
В мае 1924 г. (это предпоследний год жизни Есенина) в Константинове были написаны стихи:
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник –
Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.
Полыхающее яркими красками осени, это стихотворение вдохновило композитора Григория Пономаренко – написанная в распевной русской манере, песня стала популярной. Рассчитанная на небольшой диапазон голоса, она быстро обрела поклонников не только в среде артистов и бардов, но и в кругу любителей домашнего музицирования.
А всем известный современный романс Яна Френкеля «Над окошком месяц» трогает нас своей исповедальностью. Музыкальные интонации его подчеркивают характер размышления и усиливают значение каждого есенинского слова. Еще Афанасий Фет утверждал, что «поэзия и музыка не только родственны, но и неразделимы». Поэтому краткость слова, наполненного большими чувствами, так благотворно влияет на душу человека.
Над окошком месяц. Под окошком ветер.
Облетевший тополь серебрист и светел.
Дальний плач тальянки, голос одинокий –
И такой родимый, и такой далекий.
Плачет и смеется песня лиховая.
Где ты, моя липа? Липа вековая?
Я и сам когда-то в праздник спозаранку
Выходил к любимой, развернув тальянку,
А теперь я милой ничего не значу.
Под чужую песню и смеюсь и плачу.
Стихотворение написано в 1925 г. Здесь – и одиночество, и тяжелая тоска, и усталость от жизни тридцатилетнего поэта.
То же настроение безысходной грусти мы слышим и в другом его стихотворении, ставшим романсом «Клен ты мой опавший». И, несмотря на то, что имя музыкального автора затерялось, мелодия его жива и любима. Это самое высшее признание содружеству поэта и композитора.
Клен ты мой опавший, клен заледенелый,
Что стоишь нагнувшись под метелью белой?
Или что увидел? Или что услышал?
Словно за деревню погулять ты вышел.
…Факел есенинской жизни отгорел рано, о чем грустит Николай Рубцов:
Да, не долго глядел он на Русь
Голубыми глазами поэта.
Но на карте нашей духовной жизни поэт оставил свою страну Есению, что манит нас с самой ранней юности красотой русской природы: душистыми ароматами лугов, полей и светлыми, приветливыми огоньками ромашковых и васильковых глаз.
Ольга КУРГАНСКАЯ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!