Когда неумолимый молот человеческой жизни вдребезги разбивает осколки уже пройденного тобой жизненного пути и каждый прожитый тобою день тебе кажется намного быстрее прожитого предыдущего ты задумываешься всё чаще и чаще. В детстве, если оно не омрачено мирскими невзгодами и в частности таким непреодолимым пороком под названием бедность и нищета, когда над тобой дамокловым мечом не висит непреодолимое чувство голода, а дни твои наполнены искренней детской радостью и переливчатым детским смехом и кажутся бесконечно солнечными, то время ощущается как никогда медленным, тягучим. Кажется, что само по себе понятие жизни неимоверно бесконечно как вселенная, в которой вертится песчинка земли и хочется эту самую жизнь прожить быстрее, как можно скорее повзрослеть. И таким образом каждый из нас совершает в этой жизни первую ошибку, не сознавая того факта, что неумолимый циркуль того отрезка жизненного пути уже совершил свой круг, стремительно отрезав предначертанное нами. Последствия этой ошибки, этого желания прожить быстрее светлый детский период мы осознаём уже поздно, достигнув зрелого возраста, ближе даже к своему логическому закату. Через это проходят все за исключением тех, кого жизненные тяжелые обстоятельства заставили повзрослеть ранее. И таких на земном шаре в последние годы становилось всё больше и больше.
Юность и молодость уже ощущаются намного быстрее. Но эта светлая пора характеризуется психологическим максимализмом, отрицания умеренности и кажущегося спокойствия, переизбытком честолюбивых надежд свершить нечто грандиозное, яростным огнём оптимизма, неутолимым желанием любить и быть любимым, чарующим трепетом познания сексуальных отношений. Но как говорится суета сует, в этой самой суете мы снова не ощущаем стремительного бега нашего бытия, а бесстрастный неумолимый циркуль под названием время безжалостно отмеряет очередной свой данный нам отрезок без всякой надежды на реванш. Жизненный опыт и пройденные тобою вехи вначале не воспринимаются серьёзно, кажется, что они какие-то блохи, прицепившиеся к лохматому уличному псу. Ты от них отмахиваешься в своём стремлении покорить этот невероятно изменчивый мир и лишь тогда, когда в определённый момент достигаешь умственной зрелости ты останавливаешься и оглядываешься назад. Ты бросишь время остановиться, повернуть вспять, но время остаётся глухо к твоим мольбам. Возникает ощущения сродно тому, как ты весело ребёнком проводил время среди друзей и любовниц, любимых родителей во дворе старого каменного с черепичной крышей домика, увитого зелёной паутиной плюща. Хохоча и наслаждаясь солнцем, ты катишь на стареньком велосипеде по пыльным дорогам, не останавливаясь и тебе кажется, что и дом, и друзья с любимым и улыбающиеся родителя – всё это на веки вечные. Но вот прошло несколько десятков лет, и ты возвращаешься туда за рулём новенькой машины, останавливаешь её напротив дома и ждёшь, что всё будет как раньше. Но нет, дом уже давно не жилой, друзья разбрелись по миру, любимая удачно вышла замуж, стены дома потрескались, зияют пустые глазницы окон, сухой ветер треплет седые космы засохшего плюща, а о родителях напоминают лишь уже поросшие редкими полевыми цветами два земляных дерновых холмика на старом сельском кладбище. И поэтому чувство боли утраченных лет сковывает твою душу, сердце замирает, а по щеке ползёт невольная грустная слеза. Ты смотришь на твоё родовое гнездо через толстое ветровое стекло машины и понимаешь, что былого уже никогда не вернуть. Толстый палец алхимика времени переворачивает очередную страницу фолианта под названием твоя история и ты уже вступаешь в зрелую стадию развития своего собственного я.
Но следует ещё раз оговориться, что это весьма своеобразное философское созерцания своего прошлого я сквозь призму автомобильного стекла на такую неспешную смену времён в калейдоскопе существования одного какого-то обособленного индивидуума характерно для тех, кто родился под солнечным светом, живёт и умирает так же под солнечным светом поколений тех, кому суждено было появиться уже после огненного горнила великой войны в середине прошлого века. Тех поколений, что беззаботно жили в своё удовольствие в безоблачные послевоенные годы на земле западной Европы, американского континента и Австралии с далёким и как казалось нам всем райским островков далёкого небытия Новой Зеландии, всего того человеческого сонма, который входил в такое понятие как «золотой миллиард».
Да, нам всем, кто родился и жил в это время, не было суждено не встретить с младых лет ни острое всеобъемлющее чувство голода, ни необходимость в условиях нищеты и окружающей грязи добывать себе хлеб насущный среди миллиардов других желающих осуществить данные жизненно необходимые функции, что само по себе невероятно закаляло тело и дух с одной стороны; с другой же стороны это резко обостряло другие врождённые потаённые злые инстинкты, так красочно описанные в качестве смертных грехов в настольной литературе католической церкви. Гордыня, обжорство, вороватость, стремление к буйству и убийству себе подобных крайне обострялись чувством вечного голода и зачастую нельзя было обвинить тех несчастных, лишённых интеллекта и возможности хоть как-то его отточить образованием, которые жили среди лишь вышеупомянутых инстинктов, совершенно не следуя вышеупомянутым христианским добродетелям. В их мире они просто-напросто не действовали, да и не могли действовать. Нам же людям благополучных стран было всё это неведомо. И нельзя было обвинить нас в этом потому как мы существовали на земном шаре в совершенно разных параллельных измерениях.
Так уж повелось, что как богатые духом и образованные в меньшей степени, так и духовно бедные, тёмные озлобленные человеческие индивидуумы так или иначе нуждаются в некоем социуме. И этом социум крайне зависит от факторов внешней среды. Чувство голода и жажда удовлетворения своих низменных потребностей объединяло людей. Достаточно было какой-нибудь простой идеи, закинутой талантливым организатором, религиозной ли или мирской, как из объединённой злой толпы прекрасно получалась свирепая масса, эдакий поток, способный сметать всё и вся на своём пути. И таким образом, при столкновении этих потоков в послевоенные годы начинались локальные войны на всех континентах. Причём серая масса исполнителей, ослеплённая какой-либо идеей, совершенно не представляла чьи именно интересы она защищала, цель которых разительно отличалась от того, что преподносилось толпе. Пожары военных конфликтов повсеместно возникали практически на всех континентах, за исключением пожалуй Европы и Северной Америки с Австралией. Так что моё детство прошло в мире, отец, известный пульмонолог с младых лет настраивал меня на учение на медицинском факультете Сорбонны, готовя для этого немалые финансовые затраты, но моя мятежная душа никак не могла ужиться с гармонией в этом внешнем мире, она постоянно и повсеместно искала войну. Это проявлялось и в стремлении играть с трёх лет в военные игры, удивительной способности ввязываться во многие агрессивные драки, безумное желание участвовать во всевозможных военных кружках и скаутских лагерях во время учёбы в школе, что вызывало немалое порицание со стороны моего мудрого и доброго отца, но находило понимание в лице дяди Николя, который, как я потом узнал, занимал чин полковника в высшем эшелоне военной разведки французской республики. И как говорила старинная мудрость «ищите да обрящете», а так же «бойтесь своих желаний, они иногда могут сбываться», я обрёл свою войну.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...