Ева спрятала деньги. Даже те пару сотен, что черный человек ей дал на мороженое, она засунула в конверт, завернула все в газету и положила в ржавую железную коробку от печенья, которую когда-то нашла на улице и притащила домой, чтобы хранить свои сокровища.
Теперь у нее были собственные сокровища — много денег. Сначала они казались Еве ненастоящими — таких купюр она не видела, даже подумала, что тот человек её обманул. Взяла одну красную бумажку, аккуратно засунула в карман, чтобы не помять, и пошла с ней в магазин. Было страшно, что её могут отругать за фальшивые деньги, поэтому она выбрала магазин подальше, чтобы сразу сбежать в случае чего.
Побродила по залу, трогая шоколадки, печенье, цветную газировку, пока охранник на нее не прикрикнул. Ева по привычке стащила любимый батончик, а затем взяла жвачку и направилась к кассе. Ладошки взмокли, когда она протянула полной кассирше рублевую жвачку, а следом вытащила новенькую купюру. Ева умела считать, но не такие большие числа. И сейчас тряслась, готовая тут же сорваться с места.
Кассирша с подозрением уставилась на Еву и та уже приготовилась рвануть к выходу, когда увидела у двери охранника, который с ухмылкой смотрел прямо на неё. Ева нахмурилась и опустила глаза, уже жалея, что пришла.
— Глянь-ка, Вась! Пять тысяч у неё! Ты где их взяла, деточка? Украла? — женщина наклонилась к Еве и прищурилась.
Ева разозлилась. Сколько она себя помнила, к ней всегда относились с подозрением — следили, упрекали, обвиняли без разбора. Кто-то плачет — спросите Еву, что-то пропало — это Ева стащила, что-то сломано — снова Ева. В детском саду, пока она туда иногда ходила, она была удобным ребенком для обвинений, половина из которых были несправедливыми. Когда мама сказала, что Ева больше не будет ходить в сад, а будет присматривать за Максом, Ева сначала прыгала от радости.
— Это мои деньги, — прошипела она, глядя прямо в глаза кассирше, — я ничего не воровала!
Женщина хмыкнула, затем бросила ей купюру обратно и сказала что у неё нет сдачи.
Ева сгребла бумажку в кулак, уже не беспокоясь о её ровности, и пошла домой. Деньги настоящие. Только тратить их уже не хотелось.
"Ива, купишь мне самолетик?" — прозвучал в голове голос Макса. Сейчас она могла купить ему и самолётик, и поезд, и гору шоколада. Ева утерла глаза рукавом — можно было купить мороженое и те фломастеры, как у Даши, или пойти в парк и не просто посмотреть, как катаются другие, а прокатиться на каждой карусели самой. Только вот ничего не хотелось. Она скучала по Максику. Ева и не думала, что ей будет так плохо без него. Нет! Это его деньги. Она сбережет их, и когда Максик вернется, отдаст ему.
Она достала из рукава украденный батончик, надорвала упаковку и откусила большой кусок. Только вкуса не почувствовала. Жевала как пластилин, глотала, кусала снова, пока шла домой. Перед дверью поняла, что плачет. В рукаве лежал второй батончик, который она стащила для Макса.
***
— Наливай! — мать глубоко затянулась, и, прежде чем передать сигарету Еве, выдохнула густым облаком и пьяно закатила глаза, шаря по столу в поисках стакана. Со дня пропажи Максима прошло двенадцать лет. Мама совсем сдала — от красивой когда-то женщины осталась высушенная сморщенная старуха. Рот щерился обломками почерневших зубов, коротко остриженные дома волосы торчали неровными рядами, кожа потемнела и выглядела так, будто её коптили.
— Ма, хватит! — Ева поморщилась и затушила окурок в подсохшей рыбной консерве. Забрала недопитую чекушку у матери и вылила её в раковину. Новый материн собутыльник сидел на полу и попытался ухватить её за задницу, но Ева просто пихнула его ногой. Он повалился на спину, обозвал её сукой и захрапел. За годы пьянства и чередой сожителей матери Ева повидала разного и научилась защищаться от пьяных приставаний, а потом и вовсе сбежала в общагу при ПТУ. Сначала она не хотела бросать мать и не оставляла попыток вытянуть её из алкогольной ямы, но что она могла? Мама так и не простила её. Моментами она будто приходила в себя и говорила с Евой, но уже через пару минут лицо её искажалось злостью и она называла её тварью и гнала прочь.
Ева дотащила мать до кровати, устроила среди грязного белья и накрыла шерстяным коротким одеялом. Когда она уже уходила, услышала:
— Ты не виновата.
Ева застыла на пороге, чувствуя как ком подступил к горлу. Двенадцать лет она ходила под давящим на плечи камнем вины, проклиная себя и плача каждую ночь. Двенадцать лет наблюдала, как спивается мать и каждый день, пока не перебралась в общагу при училище, слушала от неё упрёки и проклятия за то, что не сберегла Макса.
— Ты не виновата, — повторила мама, плечи её затряслись от слёз, — это я, я во всём виновата! Я оставила вас одних, я пошла на свидание в тот день, я была на свидании...
Ева стиснула зубы и молча вышла. Мама не знала самого страшного — Ева не потеряла брата, она его продала. С каждым годом её поступок выглядел всё ужаснее. Ева корила себя, ненавидела и проклинала. Каждую ночь ей снился Максик. Его черты почти выветрились из памяти, хоть Ева и цеплялась за них, как могла. И человек в чёрном всегда был рядом — порою Еве казалось, что она чувствует его тяжелый взгляд за спиной и слышит голос:
— Отдашь братца? Маленькая тварь! — а потом он смеялся.
Но хуже всего было то, что Ева не знала, что случилось с братом. Она часто думала обратиться в полицию и рассказать правду, но каждый раз отказывалась от этой мысли — какой толк? Прошло столько времени, никто уже никогда его не найдёт.
Утром Ангелины Гориной — матери Евы и Максима Гориных, не стало. "Сгорела" как шептались соседи. Никто не налил вовремя и организм не справился. Ева узнала о её смерти только на второй день — ни у кого не было её номера или адреса. Она пришла проведать мать и обнаружила пьяную компанию в её квартире.
— Девочка моя, горе-то какое… — запричитала Манька со второго этажа и потянулась к Еве, пытаясь обнять. Ева оттолкнула её и побежала в спальню. Там никого не было.
— Где мама? — крикнула она, дергая Маньку и Витька за руки, — что с ней?
— Так померла! В морг увезли, а тебя нету, — забормотала Манька, протянула грязный стакан Еве, — помянем! Хорошая Геля была, ох хорошая…
Ева заметалась по комнате и заорала:
— Вон! Пошли все вон! — схватила Маньку и вытолкала за дверь, затем уронила Витьку, смахнула со стола посуду и хлеб и осела на пол, схватившись за волосы. Плач рвался с груди:
— Вон! Все вон! — уже шептала она.
Материны собутыльники похватали начатые бутылки и убрались прочь. А Ева продолжала сидеть на полу — в комнате, где провела столько лет жизни. Где когда-то была счастлива, хотя не понимала этого. И куда однажды вернётся Максик, а мамы тут уже не будет.
На похоронах Ева положила в гроб жестяную ржавую коробку с деньгами. Она больше не надеялась найти Максима. В тот день Ева похоронила всю свою семью.
P. S. Дорогие читатели! Ваши лайки и комментарии вдохновляют на творчество, не жалейте ❤ Вам всего лишь касание — а мне это помогает знать, что мои истории нравятся. Спасибо, что остаетесь.