Участие трудящихся в охране общественного порядка было предусмотрено ещё В. И. Лениным в его работе «Государство и революция». Вождь считал, что после социалистической революции профессиональные органы охраны правопорядка не потребуются вовсе. Вождь немного ошибся (как он ошибся и во всех остальных своих гениальных предвидениях), и, когда его партия захватила власть, для охраны порядка и раскрытия преступлений сразу понадобились именно профессионалы, которым в угоду революционной риторике сохранили название «милиция», придуманное Временным правительством после Февральской революции. Но и трудящихся привлекали…
К концу семидесятых годов самой массовой формой этого привлечения стали «Добровольные народные дружины», имевшиеся при всех заводах. Абсолютно добровольно и безвозмездно (за три дополнительных дня оплаченного отпуска, тринадцатую зарплату, бесплатные или льготные путевки в дома отдыха, льготное продвижение в очереди на квартиру и т.д.) рабочие и инженерно-технические работники записывались в ДНД и в свободное от работы время определенное количество часов охраняли общественный порядок.
Моя мама тоже была дружинницей, и однажды мы с сестрой и братом из-за этого жутко перепугались. У себя дома поздним вечером, а скорее ранней ночью, мы, поднятые какой-то интуитивной тревогой, выскочили из постелей и прибежали в гостиную, где мама, стоя в ночной рубашке перед трюмо, извивалась в каких-то странных судорогах. Разъяснилось всё благополучно. Оказалось, что в тот вечер она – дружинница сернокислотного цеха Среднеуральского медеплавильного завода – дежурила на танцах во дворце культуры своего завода (ДК СУМЗа, ул. Спортивная, 2). Весь вечер мама и её товарищи-ровесники, наблюдая за порядком, обсуждали и осуждали «современные обезьяньи танцы», но, вернувшись домой, она не смогла уснуть и решила всё же проверить, а сможет ли она танцевать так же…
У ДНД были свои «опорные пункты» – помещения, где дружинники собирались, получали инструктаж и красные нарукавные повязки, грелись и отдыхали. За заводами были закреплены клубы и микрорайоны, где они обязаны были охранять порядок. Кстати, по закону сопротивление дружиннику нарушителем порядка приравнивалось к сопротивлению сотруднику милиции, но я не помню ни одного случая, чтобы эта статья уголовного кодекса была применена на практике. Сами дружинники, впрочем, старались вести себя так, что б её и не пришлось применять. Плотными группами они ходили по ярко освещенным улицам, демонстрировали всем свои красные повязки и старались ни во что не вмешиваться.
Участковым было предписано всячески взаимодействовать с ДНД, к чему большинство из нас – участковых - относилось достаточно наплевательски, ограничиваясь формальными инструктажами. А я работать с дружинниками полюбил ещё в совхозе.
«Мой» нынешний опорный пункт ДНД завода ОЦМ располагался по ул. Мира, 21, где сейчас первый этаж магазина «Кругозор».
(Напротив него через площадь, в доме 19, был опорный пункт ДНД РММЗ, там теперь фотоателье, а на ул. М.Горького, 10 – опорный пункт СУМЗовской дружины. Ныне там отделы семян и удобрений магазина «Дачник».)
Вместе с заводским командиром ДНД – это был ОЦМ-овский ветеран-пенсионер, проинструктировав очередных дружинников, мы делили их на две неравные части. Большую часть отправляли ходить по нескольким хорошо освещенным улицам. А я с двумя-тремя наиболее крепкими мужиками, или молодыми и симпатичными женщинами шёл по тёмным дворам. Процент женщин в составе ДНД был очень велик – они особенно ценили три дополнительных дня к отпуску, но и у меня хватало совести совсем без мужиков не оставлять тех, кто ходил по улицам.
Со «своими» дружинниками или дружинницами я проверял поднадзорных, выполнял поручения других служб или райотделов милиции, где мне заведомо могли понадобиться понятые, и терроризировал притоны пьянства. Пьянство тогда царило повальное, и таких притонов, от мата и драк в которых страдали все жильцы подъезда или дома, было много. Мы приходили туда, и я, обнаружив очередную бухую компанию, без малейших раздумий о правах этих человеков по переносной рации вызывал машину медвытрезвителя или дежурной части и отправлял их всех в ГОВД, запротоколировав действительное или придуманное мною только что нарушение общественного порядка. Дружинники, подписывая эти протоколы, светились от счастья. И интересно им было, и сами они от подобной швали достаточно натерпелись в своих собственных подъездах, домах и дворах.
Но доводилось привлекать дружинников и к выполнению оперативно-розыскных действий.
Так, феврале 1981-го года на опорный пункт ОЦМа, где был ещё и мой кабинет для приёма граждан, пришла сильно избитая взрослая девушка. Она рассказала, что накануне темным вечером, в качестве заводского агитатора своего избирательного участка (приближались очередные единодушные выборы в Верховный Совет СССР одного депутата из одного кандидата от единственного существовавшего тогда блока коммунистов и беспартийных), обходила порученные ей дома, сверяя списки избирателей и призывая всех жильцов принять участие в выборах.
Возле школы №28, где она проходила из одного двора в другой, на неё напали трое пьяных парней. Они сильно избили её и хотели изнасиловать, утащив на веранду расположенного здесь же рядом детского сада. Девушка, не стерпев побоев, согласилась «дать» им без сопротивления, но только по очереди. А первого они пусть определят сами. Пока эти придурки выясняли между собой очерёдность, она убежала.
Мне опять надо было раскрыть преступление ещё до того, как заявление о нём я принесу в дежурную часть на официальную регистрацию. В кабинетах участковых при опорных пунктах тогда имелись дубликаты картотек публики, которая состояла на учете в отделениях профилактики ГОВД (или РОВД) и детских комнат милиции (правильное название того времени – Инспекция по делам несовершеннолетних). Фотографий на этих карточках тогда не было.
Прикинув палец к носу, я выбрал штук шесть карточек и, посоветовавшись с начальником заводской дружины, предложил чуть-чуть изменить обычную процедуру патрулирования. Разъяснив подлинную суть дела, мы отправили группу крепких мужиков-дружинников проверять поднадзорных по месту их жительства, а пострадавшая, закутавшись шарфом под самые брови и надев на рукав красную повязку, пошла с ними, держась в задних рядах.
Узнала она Андрея К., проживавшего по ул. Мира, 28. Впоследствии оказалось, что и ещё одного из нападавших – М. – проживающего в доме № 25 по ул. О.Кошевого, я тоже угадал верно. Но увидев М. в этот вечер трезвым и в милой домашней обстановке, девушка его просто не узнала. М. и третьего мы тоже повязали в рамках расследования того преступления, но только на несколько дней позже.
Андрея же К. я извлёк из постели спозаранку на следующий день, привел в свой кабинет в ГОВД и провёл его опознание по всем правилам УПК РСФСР. К этому времени, ожегшись несколько раз, я стал достаточно опытным и уже знал, что так называемые «оперативные» опознания ни хрена не стоят.
(«Оперативное опознание» - это когда оперативники для подстраховки сначала сажают опознающего в коридоре отдела милиции и проводят мимо него подозреваемого.)
Такие проделки адвокатами в судах раскрываются на счёт «раз», после чего процессуальное опознание, проведенное с соблюдением всех правил, как доказательство в суде уже не котируется.
Здесь же всё было сработано безукоризненно. Потерпевшая в присутствии двух понятых и двух «подставных» (опознавать положено оного из троих, и подсунуть при этом одного малолетку, одну старуху и одного рыжего полосатого кота нельзя, потому что хоть какое-то сходство между собой подозреваемый и «подставные» должны иметь) рассказала, что видела К. дважды. Первый раз, когда он избивал её, надеясь изнасиловать, и на следующий день снова увидела совершенно случайно, когда с дружинниками завода ОЦМ проверяла по месту жительства неблагополучных подростков и узнала его - одного из нескольких проверяемых. Впоследствии на суде она с квадратными от честности глазами столь же искренне всё это повторила, не скрывая, что адреса для проверок им дал участковый.
Даже адвокаты обвиняемых «внимания не обратили», что потерпевшая работала совсем на другом заводе, и в дружине ОЦМ ей совершенно нечего было делать. Все всё поняли. Но насильников нормальные люди всегда ненавидят, а с юридической точки зрения придраться было не к чему.
Сразу после опознания и очной ставки я хотел было задержать К. в качестве подозреваемого на трое суток (ст. 122 УПК), хотя он и бубнил, как положено в таких случаях, что весь тот вечер был дома, а подтвердить его алиби на очной ставке смогут мать и сестра. Но подполковник З. был битым, тёртыми и осторожным милицейским волком. Никаких задержаний (в юридическом смысле этого слова) я без его разрешения проводить не имел права, а он однозначно сказал, что через пару часов прикажет отпустить К., если не будет ещё - хотя б одного - свидетеля, видевшего Андрея в тот вечер на улице.
Допоздна мы с инспектором уголовного розыска лейтенантом Сашей В. расспрашивали жильцов дома, где жил К. И нашли-таки нужных свидетелей, когда неопрошенными оставались жильцы уже только двух квартир. Но это были всем свидетелям свидетели. С их помощью мы тогда вышли и на третьего негодяя.