Тебе будет смешно, Лукашка, но именно о самой романтической службе – о Ревдинском уголовном розыске того времени - я могу сказать очень мало хороших слов. Как вдумчивый читатель, ты, наверное, уже обратил внимание, что, рассказывая о своей службе участковым в 1979-ом году, я постоянно употребляю выражение «я раскрыл». А что же делали в это время сотрудники уголовного розыска?
Они писали «отказные материалы». Никто тогда сильно не стремился регистрировать и раскрывать неочевидные преступления, и первый «звонок» я услышал ещё летом 1978-го года, когда на Новомариинском водохранилище (в районе Ледянки) пропал без вести рыбак. Причём услышал этот «звонок» я вовсе не от уголовного розыска.
Заявление о пропавшем без вести работнике рыболовецкой артели передали мне, и дня три-четыре я провёл на западном берегу водохранилища, где располагались базы отдыха нескольких ревдинских заводов и база этой самой артели. Опросил многих, и многие мне сказали, что рыбака могли и утопить.
Затем в один из дней на кромке берега вдруг заплескалась шапка того рыбака. Я позвал двух понятых и бросил её подальше в воду. Утонула она за несколько секунд, будучи абсолютно не водоплавающей, и попыток выплыть на берег уже не предпринимала. Из этого следовал вывод, что на берег её кто-то подбросил совсем недавно, избавляясь от улики.
А затем тело пропавшего рыбака нашёл в воде смотритель базы отдыха Ревдинского механического завода (мой будущий тесть), вытащил его на берег и сообщил мне. Я доложил дежурному и получил указание ехать на Ледянку охранять место происшествие до прибытия опергруппы.
Приехал я вечером и, для начала, вылил бидон браги у своего будущего «папы Игоря», потом подробно расспросил его и осмотрел тело. Рыбак был одет в непромокаемый рыбацкий костюм, но шапки от этого костюма у него на голове не было. Затем я действительно всю ночь охранял место происшествия. Время от времени приходил на берег, где лежало тело рыбака, потом прохаживался по базам отдыха и на базе Ревдинского метизно-металлургического завода слушал, как её сторож всю ночь что-то кричал во сне. Потом я присаживался немного подремать и снова шёл в обход.
А утром на берег приехала опергруппа в лице заместителя городского прокурора Серафима Петровича и нескольких сопровождающих его лиц. Он произвёл официальный осмотр места происшествия, со всем вниманием выслушал мои наблюдения и соображения, приказал организовать отправку тела в морг и явиться к нему для более подробного доклада, когда отправка тела будет исполнена. Но когда я, сделав всё, пришёл в прокуратуру (располагавшуюся на ул. Комсомольской, 74, в ста метрах от городского отдела милиции) оказалось, что Серафима Петровича уже вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела и разбираться в том, почему прорезиненные шапки научились плавать, не собирается. Тенденция скрывать преступления тогда шла с самого верха, на местах раскрывать их от сотрудников вовсе не требовали, и этому нас не учили.
Осенью 1978-го года в совхозе было совершено какое-то преступление, подробностей которого я сейчас уже и не помню. Через день после моего доклада вечером приехали туда сотрудники УР чуть ли не полным составом отделения: инспектора Саша Г., Коля Ф., Коля О…
Расположившись в совхозном опорном пункте, они посылали меня то за одним свидетелем, то за другим, то за третьим…
И после каждого допроса с умным видом говорили друг другу:
- Как хорошо работать по горячим следам…
А я не знал, плакать мне или смеяться. Во-первых, и во всех иных случаях им тоже никто не запрещал работать «по горячим следам», но они этого почему-то не делали. В данном же случае в совхоз их в приказном порядке чуть ли не пинками под зад отправил З., а иначе они б и не поехали.
Во-вторых, все подробности этого преступления я уже рассказал З. и им, а сам эти подробности узнал от Розы Ивановны. Лишь в статистике оно могло значиться, как неочевидное, да и то лишь потому, что виновный не ходил по улице Лесной совхоза с плакатом на груди «Вяжите меня, люди добрые».
За всё отделение уголовного розыска тогда «пахал» и раскрывал неочевидные преступления один лишь капитан Вакиль (Володя) Г. Если кому-то из других инспекторов и удавалось иногда что-то там раскрыть, то это были лишь исключения из общего правила, либо это были преступления вовсе не закрытые, а из разряда таких, какое я только что описал.
Но писать отказные материалы эти «опера» умели. Г. с Ф. вскоре пошли на повышение, и вместо них в 1979-м году летом в Ревду по распределению приехали выпускники Елабужской школы милиции инспектора уголовного розыска лейтенанты Саша В. и Гена К.
В те времена уголовный розыск на уровне город-район работал по зональному принципу. Участковый обслуживал участок, а инспектор УР – несколько участков, так называемую «зону».
Саша В. стал «моим» зональным инспектором, и сперва я им налюбоваться не мог. Это был истинный ариец – белокурая бестия. И шинель у него была просто прелесть, не иначе как сшитая на заказ. И умных слов он знал очень много. Но слишком быстро и слишком хорошо он научился писать «отказные». Как это делалось? Да очень просто…
К примеру, приходил человек в милицию и заявлял, что у него украли мотоцикл, купленный полгода назад. С заинтересованным видом – нам важна каждая мелочь - его надо было расспросить, куда и как часто он на этом мотоцикле ездил, часто ли его подмазывал и подкрашивал, покупал ли какие-то запчасти для замены тех, которые поломались или показались владельцу не надёжными...
А затем выносилось постановление, где чёрным по-русскому было написано, что в ходе нещадной эксплуатации и в результате многочисленных ремонтов мотоцикл свою покупную ценность полностью утратил и возбуждать уголовное дело – в силу малозначительности события – смысла нет (ст.5 п.2 УПК РСФСР).
Саша В. этой наукой овладел мгновенно и полностью, а затем долгое время ходил чуть ли не в передовиках.
А вот Гена К. был другим. Невысокого роста и с какими-то очень густыми и длинными ресницами он производил совершенно несерьёзное впечатление. Он стал инспектором «северной» зоны нашего города, куда входили Барановка, поселок ДОЗа, заводы СУМЗ и ОЦМ, Индивидуальный посёлок…
Гена – совестливый человек, и очень долго не мог научиться писать отказные материалы, мотивируя свои постановления тем, что украденная у бабушки-пенсионерки коза имела четыре ноги и, стало быть, могла убежать на свободу сама. А дужку навесного замка на её стайке перепилили козлы, сообщники её побега.
Таких постановлений Гена не писал, а возбуждать уголовные дела по нераскрытым преступлениям ему никто не позволял. Года два оперативки не проходило, чтобы начальник милиции З. или его заместитель по оперативной работе майор Александр Иванович не склоняли К. на все лады за заявления, по которым он не принял решение. И это – подчеркиваю - происходило не месяц и не два. Иногда даже споры возникали между сотрудниками: застрелится ли Гена, не выдержав прессинга, или придумает себе какую-нибудь болезнь и уволится.
Но Геннадий Иванович выдержал всё это, потихоньку оброс агентурой и стал раскрывать преступления не только на своей земле, но и по всему городу.
В те времена, когда происходило его становление, мы с ним ещё близко не общались, просто не было пересечения интересов. Он обслуживал север города, а я – участок в его южной части.-