Так получилось, что любой особенно выраженный мыслительный процесс, в частности тот, что связан с историей и круге воспоминаний, приводил меня в состояние полной погруженности и какого-то кататонического ступора. Я с головой нырял в этот зыбкий омут размышлений с головой и находился долго там внутри мутного варева своих собственных мыслей. При этом терпеть не мог, когда в редкие минуты уединения и покоя кто-то, подобно этим двоим случайным попутчикам вырывал меня из эдакого застывшего вихря своих собственных размышлений и трепещущего метания лихорадочно работавшего ума. Природа немецкой земли мелькала за окном, примолкшие типы уставились на меня на некоторое время с уважением, потом сие занятие по-видимому изрядно им наскучило. Я снова вернулся в чертоги своего сознания и продолжил свои невесёлые размышления о войне.
Как я уже говорил раньше, с приездом обратно в тихую и благополучную Европу, война никуда не ушла из недр моей собственной души. Первыми жертвами этих боевых действий в мирное время стали как это ни печально прозвучит, мои собственные родители. Объявив им о том, что мною избран совсем иной жизненный путь и вместо врача, таинственного кудесника и созидателя продолжения жизни среди невероятной совокупности клеток, тканей и органов именуемой человеческим организмов, я решил стать своего рода разрушителем, но вместе с тем и стражем. Решение о том, чтобы стать офицером полиции отец встретил мягко говоря в штыки, а у матери случилась истерика. Она явно не хотела отправлять своего отпрыска на передней край смертельной борьбы с гидрой преступности после того как сырая и жирная красная африканская земля едва не стала для меня могилой. Но я был совершенно непреклонен с такой суровой и холодной настойчивостью, с почти изуверской фанатичностью в стремлении достижения собственной цели, что мне мог бы позавидовать сам Игнатий Лойола (1491-1556, основатель ордена иезуитов).
Рассорившись в пух и прах со своими несчастными стариками, я направил свои юные стопы на учёбу в школу полицейских инспекторов в Канн Экклюз и надо сказать, что сие начинание оказалось невероятно успешным как со стороны теоретической подготовки, так и в практических навыках, особенно когда дело касалось стрельбы из огнестрельного оружия. Надо было отдать должное моему дяде Николя, тренировкам в скаутских лагерях, ну и конечно первому пороху в жизни, который я ощутил во время своего злосчастного африканского турне. Блестяще сдав экзамены, я готовился к той учёбе, которой было суждено сопровождать весь мой жизненный путь, что отмерила мне злодейка судьба на земле. Я готовился познать улицы и стать полицейским не в теории, а на повседневной практике. О том, какие рифы ждут меня в этом морском пенистом водовороте, образованном бурными волнами жизненного моря гораздо лучше меня знали мои родители. Они пытались предостеречь от этого неразумное своё чадо, но все их усилия были условны и тщетны. В конечном итоге они смирились с моим решением, хотя оно изрядно прибавило в их шевелюрах седых волос.
Меж тем, скрывшаяся на какое-то незначительное время война, точно гидра с отрубленными головами, воскресла вновь и появились новые омерзительные гримасы лик этой самой войны, точно хитрые бестии горгульи на соборе Парижской Богоматери. Она не была явной с реальными сражениями, пылом огня и стали, горечью поражений и радостью побед, где весь калейдоскоп качеств, начиная от трусости и заканчивая доблестью крайне гипертрофирован. Чёрное есть чёрное, а белое есть белое. Нет, это была грязная тайная война среди тёмных подворотен, гнили подвалов, затхлой тины канализаций, разбитых фонарей и остовов ржавых автомобилей. Это совершенно другой мир, океан, параллельный той реальности в которой мы существуем. В нём нет привычного окружения – счастья семейных вечеров, рутинной работы в тесных пластиковых стандартных стенах офиса за компьютером, смартфоном и бумагами, крикливым непоседливым начальством и завистливыми с виду, но по сути добрейшими коллегами. В этом мире нет стандартной машины, стандартного времени движения на работу в пробках в сторону Ля Дефанс и обратно (современный деловой квартал в предместье Парижа, находящийся на Северо-Западе от французской столицы). В этом мире практически отсутствует детских смех, уютные семейные торжества, барбекю под открытым небом где-то на сочных лугах в предместье Луары и тягомотно отмерянных жизнью, очень предсказуемых минут.
Зато в этом мире параллельной реальности присутствует в избытке совсем иное. Это мир опустившихся, пропахших вином и рвотными массами бродяг клошаров в засаленной потрёпанной одежде, вонь их немытых тел и уже заживо гниющей плоти под мостами Сен Мишель, Согласия и иже с ними. Их обители из кусков рванья и картонных коробок скрыты от дневного света под прохладными каменными остовами, а сверху ходят бесчисленные толпы беспечных радостных туристов, не подозревая о иной жизни в двух шагах. Это мир дешёвых вульгарных проституток с хриплыми голосами, толстого слоя косметики, с трудом скрывающие начинающие стремительно увядать лица. Это мир их сутенёров, с одной стороны свирепых и беспощадных со своими подопечными, а с другой жалкими и униженными с более сильными их конкурентами. Это территория самых разных этнических банд : румынов, болгар, арабов, выходцев из экваториальной Африки, которых объединяет лишь одно составляющее – наркоторговля. И там где они, грохот автоматных очередей по ночам, истерзанные и изувеченные трупы, выколотые глаза, вырезанные языки и прочие прелести бандитских разборок. По счастью Париж ещё не стал в этом отношении Сьюад Хуаресом (город в Мексике на границе с США напротив Эль Пасо, столица наркокартелей с невероятно высоким уровнем бандитизма, убийств и преступлений, связанных с наркоторговлей), но очень уж к этому стремился. Равно как и остальные столицы Европы, ставшие своеобразным перекрёстком на стыке этих наркотрафиков. Так же наряду с этим миром наркоторговцев существовало и изрядное общество потребителей. Бешеный спрос рождал воистину щедрые предложения. И зачастую этих потребителей мы находили в грязных притонах с рваными языками омерзительных истлевших обоев из-под которых осыпалась штукатурка в виде холодных бледных трупов с измождёнными лицами, впавшими глазницами и заострёнными застывшими чертами агонии. Руки их тонкие как плети, покрытые струпьями. Налицо как нечто жуткое с одной стороны и совершенно обыденное с другой – признаки героинового передоза как причина смерти. И всё это в окружении целого сонма вездесущих жирных откормленных тараканов, очень вольготно чувствующих себя в этом мире хаоса, грязи, немытой прогорклой посуды, резиновых жгутов, грязных шприцов и засохших лимонов – всего того, что так хорошо определяет убогую лачугу опустившегося наркомана, готового за дозу разорвать в клочья родную мать. И этой неумолимой жаждой героиновой зависимости активно пользовались интернациональные банды, превращая этих парией в солдат своей войны. По другую сторону фронта находились мы. И как вы уже поняли, мой путь в качестве офицера полиции начался именно с тёмных дебрях неблагополучных кварталов французской столицы в отделе по борьбе с наркотиками. Путь на набережную Орфевр 36, в святая святых уголовной полиции, начался для меня с самого низа, из дна, из ада (…Из ада – фраза , написанная Джеком Потрошителем в письме, посланным им вместе с половиной почки одной из своих жертв, Кэтрин Эддоуз. На самом деле уголовная полиция Парижа переехала из здания на набережной Орфевр острова Сите в центре Парижа в начале 10-х годов 21 века, в этой книге и в ряде других моих книг в дальнейшем адрес уголовной полиции будет прежним).