Елена бесилась, конечно — ей ужасно не хотелось отпускать от себя дочь. Зачем тогда и нужны эти дети: как только они достигают возраста «пользы» — то сразу улетают неведомо куда. А она привыкла, чтобы Валька была постоянно под рукой. Ни в Петродворец, ни в деревню она не собиралась дочку отправлять, вот еще, дел тут нет? Но неожиданно вмешался муж, затюканный пьяница, никчемный человечишка.
— Валя, сбегай в ларек за сигаретами, — попросил он дочку.
— Ага, «красную шапочку» ему купить не забудь, — съязвила Елена.
Виталий ничего не ответил и отдал Вале деньги. Когда дочь вышла, он подошел к жене и пристально посмотрел ей в глаза.
— Почему у девки опять глаза на мокром месте?
— А я откуда знаю? У нее всегда они на мокром месте.
— Не знаешь, значит. Не знаешь, да?
Елена попыталась отвязаться от неприятного разговора, поскандалить, поерничать. Ишь, алкаш заговорил! Но муж неожиданно схватил ее за шею и пригвоздил к стене. Посыпались ложки, поварешки, висевшие на декоративной дощечке. Елена испугалась до смерти: такого она не ожидала от кроткого Витальки-алкаша.
— А я знаю. Я все про тебя знаю, тварь. С самого начала знал. Ты что думаешь, тебе все с рук сойдет? Все твои делишки? Ты, мразь, можешь таскаться по мужикам сколько угодно, мне наплевать. Ты мне никто. Но если я еще раз услышу, что ты Вальку хоть пальцем тронула, хоть каким словом обидела — я тебя с говном смешаю и разотру! Поняла, сука?
Елена уже хрипела, пыталась расцепить на шее крепкую удавку мужского кулака, где там. Виталий был в полном расцвете сил и в полном разгаре гнева. Она поняла — может убить. И убьет. Обязательно. Есть, за что. Она только и смогла прохрипеть:
— Да. Поняла.
Муж ослабил хватку и оттолкнул ее брезгливо.
— Живи, гадина. Не хочется руки об тебя марать. Я от тебя бы давно ушел, да дочку жалко: затуркаешь девку совсем. Пока Валька не поступит, буду здесь жить. А потом уеду в деревню. Все равно у нас на работе сокращение. А так — старикам помогу.
— Виташа, да как…
— Рот закрой. Тебе слова не давали пока. Слушай дальше: Валька поступит, на выходные все равно буду приезжать. Я тебя зна-а-а-ю, ты только удобного момента ждешь.
Виталий присел у окна. Закурил.
— Я одного не понимаю: ведь у тебя все было. Все! Я тебя любил, все делал, чтобы ты была довольна! За всю жизнь пальцем тебя не тронул. Не упрекнул. А ты что? Ты даже не пряталась, позорила меня на весь поселок. Сама в грязи до ушей вывалялась. Я терпел, прощал, ждал, что образумишься. Думал, молодая, дура еще, остепенится. Нет. И потом… за что ты девчонку так ненавидишь? Что она тебе сделала? Мне ведь говорили люди, а я не верил. До последнего не верил. Не мог поверить, что родная мать способна на такое.
Елена молчала. Она, потрясенная, не знала, что сказать, как оправдаться. Да и какой смысл? Она поняла — все, конец. Больше ничего хорошего не будет. Никогда. Она жестоко ошиблась в собственном муже. Нет, никакой Виталий не рохля, он просто очень сильно ее любил. Больше всех на свете — мама была права. Она не слушала маму, воображала себе что-то…
— В общем, я все сказал. Улыбку на рожу натяни, Валя сейчас придет.
Валя не видела и не слышала этого разговора, но почуяла своим любопытным носиком: что-то изменилось в ее жизни окончательно и бесповоротно. Мать ходила притихшая и за все три дня до поездки ни разу на нее не прикрикнула. Отец не пил вообще и все вечера был дома. Мать раскладывала помои по ведрам, отец уходил на огород кормить животных сам, а дочка шла следом. Там, на участке, Виталий косил траву, а Валя собирала ее в мешок. Кролики, такие забавные, шевелили смешными мордочками и громко стучали задними лапками по полу клетки. Черныш вставал на задние лапы, чихал и улыбался, показывая белоснежные зубы. Борька хрюкал и волохал туда-сюда свое корытце. Куры квохтали, а утки старательно чистили перья.
— Как же наша мама одна управится со всем хозяйством, — вздыхала Валя, — может, правда, остаться?
— Да ты что, доча, обалдела? Когда ты увидишь Петродворец? Там фонтаны! Да и в деревне бабушке с дедушкой твоя помощь нужнее: они такие старенькие. Вот когда наша мама вздумает завести себе корову, тогда придется про все забыть: и про деревню, и про учебу, и про женихов. Будем сидеть возле мамы и коров пасти, — отец то ли шутил, то ли говорил серьезно, не понять.
— Да ну, папа, скажешь тоже. Куда нам корова?
— Не скажи, вон, что в стране творится… Мама правильно все делает, земля, она всегда спасет. Но пока тут хозяйство небольшое — управится. Ей полегче, чем бабушке. Все лето нас с тобой хоть кормить не надо, правда?
— Правда, папа, — соглашалась Валя с отцом.
Лето пролетело, как один день. Осенью Валя вернулась в поселок загоревшая, здоровая и отдохнувшая. Странные перемены с ней произошли: она постоянно задумывалась у окна и водила пальчиком по заплаканному стеклу, склонив хорошенькую, стриженную головку. В школу пришла, и ее не узнали: юная девушка в ладно обтягивающих стройную фигурку джинсах, стильная прическа, выразительные глаза и необыкновенный, золотистый цвет лица.
— Вы знаете, девчонки, — заключила вердикт Маринка Светлова, первая красавица класса, — мне кажется, что наша Никитина первая выйдет замуж.
С ней никто не спорил. Одноклассники начали ухаживать за Валей, неуклюже, по-мальчишески, словно никто из них никогда не оскорблял ее, не бил и не унижал. Валя не зазнавалась: зачем? Ну полон класс идиотов, встречающих человека по одежке, не ценящих ни ум, ни душу, ну и пускай. А у Вали есть Лешка. Неизвестно, где он сейчас, но знать, что где-то существует человек, подаривший Вале первый в жизни поцелуй, невероятно здорово!
Странные вещи происходили в Валиной жизни: ей стало легко. Отец совсем не пил, даже подшучивал над мамой. А мама изменилась. Она вообще не приставала к Вале, затихла, ушла в себя.
— Мама, ты как себя чувствуешь? — беспокоилась дочь.
— Все нормально. Чувствую, — мама улыбалась незнакомо.
Валя порой пугалась: мало ли что… И приглядывалась к матери пристально, не упускала ее из поля зрения: вдруг она начнет худеть и много спать. Но, пока ничего такого не происходило. Конечно, откуда ему быть, хорошему настроению: начались повальные сокращения. В классе у половины ребят родители остались без работы. И мама совсем недавно сокрушалась, что в садике вдвое сократилась численность детей, поэтому руководство не нуждается теперь в большом штате работников. Хватит двух поваров, да четырех воспитателей. Маме предложили уволиться, ей, прекрасному специалисту! Но две другие поварихи были матерями несовершеннолетних карапузов. Государство, хоть и разрушенное, стояло на их стороне. Делать нечего, пришлось уходить. Денег совсем мало, хорошо, огород выручал, да скотина, опять же…
Валя помогала, как могла. Теперь они жили согласно пословице: «Как потопаешь, так и полопаешь». Ничего, жить можно…Удручало другое: цветущий поселок хирел на глазах. Фонтан, так радовавший местную ребятню, сломался, и никто его не чинил. Постепенно бассейн превратился в грязную лужу. Никто не ремонтировал тротуары, не подметал дорожки, не убирал мусор. Облупились стены домов. Самое противное: горячая вода текла из крана тоненькой струйкой, а батареи были едва теплыми. Старый кот Васька умудрялся еще как-то на них спать, все остальные домочадцы одевались в несколько слоев одежды и в валенки, на кухне постоянно горел газ, от чего потом сильно болела голова. Повадились всей семьей ездить в город к бабушке, устраивали банный день. На ночевку оставаться не решались — надо было ехать обратно, кормить животных.
Валя смотрела на все это и удивлялась, что так может быть в ее стране, когда-то огромной и сильной. Иногда даже плакала. Но молодость не умеет долго горевать — вокруг столько всего интересного! В книжном магазине появилось столько книг в ярких переплетах, правда большинство были совсем никудышными по содержанию. Валя любила перелистывать фолианты, запоминать названия, а потом разыскивать такие же в библиотеке. Иногда везло, а чаще — нет.
А еще появилась разная классная музыка. Столько талантливых певцов! Вале очень нравилась западная попса — зажигательно и весело, танцуй до изнеможения. Правда, на поселковые дискотеки она не ходила — нечего там делать юной девочке, но в школе регулярно устраивали огоньки, и там было не хуже, чем в клубе.
В городе, как грибы после дождя, тут и там выросли продуктовые ларьки. Чего только там не было: тут и «Англ-бенц» с улыбающимся негром на этикетке. В составе — ананас. Подают к картошке. Смешно! Тут и «Марс», и «Сникерс», и «Баунти» с непонятным содержимым, похожим то на тянучку, то на опилки. Правда, совсем пропал Валин любимый шоколад «Вдохновение», куда уж всяким марсам и сникерсам до него, любимого лакомства в темно-синей упаковке с изящной балериной на этикетке. В общем, за стеклом теснились разные товары в ярких упаковках, большинство из которых оказались гораздо хуже продуктов, продававшихся раньше в магазинах.
Американский майонез не шел ни в какое-сравнение с провансалем МЖК города Ленинграда, теперь Петербурга: кислая, никакая бурда даже рядом не стояла с пряным, островатым соусом, королем новогоднего застолья! Вонючий маргарин противно было намазывать на хлеб, то ли дело — сливочное масло, которое продавцы лично разрезали на порционные брикеты и заворачивали в коричневую бумагу, пахнущую ванилином! И колбаса, напичканная красителями, очень быстро надоела покупателям. Хотелось своей, советской, докторской, а не этой, пластмассовой салями.
Хорошо, что хлеб не пропал. Его выпекали по-прежнему, на местном хлебозаводе. И это был самый вкусный, самый душистый, самый русский хлеб!
И хорошо! Завод процветал и требовал рабочих рук. Вот туда-то мама и устроилась. Зарплату платили вовремя, а еще выдавали каждый день по одной горячей буханке черного и паре аппетитных, с хрустящей корочкой, батонов. Мама в первые дни сильно нервничала, все-таки технолог, ответственность большая. А вдруг, что не так? Но потом она освоилась и привыкла, обзавелась подружками, что на нее совсем было не похоже — мама раньше ни с кем особо не общалась, гордячка.
В общем, почему бы и не радоваться жизни? Тем более, если где-то есть Лешка…
Продолжение в следующей публикации>
---
Анна Лебедева