Добрый день.
Боюсь, термин «язычество» слишком широк, чтобы ответить конкретно. Если я должен понимать язычество как нехристианские религии, то ответ исходит из вопроса о человеке, которым занимается каждая религия. Христианская критика в таком случае обычно нацеливается на неполноту или наивность, которыми характеризуются эти понятия.
Если понимать язычество как неверие в смысле отрицания духовного измерения человека, то христианство обычно критикует ложность и искажение такого представления о человеке.
Вы, безусловно, правы, что христианство тоже имеет свои ритуалы. Важно то, что они не сосредоточены на стремлении сверхъестественных сил (Бога) доминировать или исполнять наши желания (хорошие или плохие). Так формулируется разница между религией и магией. Если ритуалы служат для прославления (а не для осуждения) бога или богов и если они являются подлинным проявлением веры действующих лиц, наверное, неправильно называть их действия универсально магическими. Вопрос для меня в том, сколько среди нас на самом деле подлинных последователей древнеславянских, кельтских или германских божеств. Если это просто игра, неудивительно, что христиане не воспринимают ее всерьез.
Вопрос веры очень тонкий, и я считаю, что сдержанность уместна при оценке веры других с точки зрения интенсивности или отношения. Что же касается содержания, то здесь применимо то, что я написал выше: Хотя почти невозможно сравнивать богов, но, безусловно, можно сравнивать образ человека.
Я из тех христиан, которые могут прекрасно проводить время с вином у огня, наслаждаться солнцем и другими космическими телами, и я не сомневаюсь, что есть христиане, которые занимаются любовью под деревьями. Главное — контекст. Христиане знают (или, по крайней мере, подозревают), что жизнь — это не только радость друзей и хорошего вина, что луна и звезды не являются вершителями человеческих судеб и что очень важно, является ли женщина, с которой я занимаюсь любовью, моей женой. .
Многовековой - и не раз дорого искупленный - опыт делает церковь (не безошибочным) знатоком ответов на вопросы о смысле человеческого существования. Если добавить к этому требование нашего основателя распространить это знание «до края света», то ответ станет, пожалуй, хотя бы частично понятным. Если в нашем поведении когда-либо и появляется намек на превосходство, то это лишь печальное доказательство того, что знание и способность наполнить жизнь — не всегда одно и то же.