Итак, ранее мы выяснили, что до 1922 года Сталин был малоизвестным функционером, который занимал «малоинтересные» должности наркомнаца и руководителя Рабкрина.
Также мы выяснили, что один из парадоксов Октябрьской революции состоит в том, что болезнь Ленина в 1922–23 гг фактически привела к власти «трех толстяков», которые в 1917 году выступали против революции: Зиновьева, Каменева и Рыкова.
Зиновьев, Каменев и Рыков были людьми горбачевского, в сушности, типа, который нужно называть не коммунизмом, а левобуржуазным псевдосоциализмом и «абстрактным гуманизмом». Так, например, Зиновьева современники характеризовали как «человека чрезвычайно гуманного и исключительно доброго», но при этом интригана и лизоблюда. Каменева многие даже по внешнему виду считали вполне буржуазным политиком, сейчас его наверняка назвали бы «технократом». А Рыков так вообще в 1924 году попал на обложку журнала «Time»:
Совершенно непонятно, как эти трое пригрелись на широкой ленинской груди, – но Ленин их почему-то сильно любил, особенно Зиновьева (а вот Сталина недолюбливал).
Принципиально неверно воспринимать 1920-е гг. как продолжение революции. Наоборот, это был период отката к мелкобуржуазным идеалам времен столыпинской диктатуры. Советский Союз закончился «перестройкой», – с неё же он и начинался. Главным вопросом, волновавшим тогда Россию, была не столько идеология, сколько экономика. Вопросы типа «где брать инвестиции», «как наладить экспорт», «как добиться технологического суверенитета» и «не проще ли сделаться полуколониальным придатком Запада, который будет потреблять наши природные ресурсы в обмен на технологии и зажиточную жизнь для нашей интеллигенции» встали уже в 1920-х гг. А потому будет правильным начать с того, что мы сегодня любим больше всего, – с экономического анализа.
Исторический фон: экономика советского рассвета
Общее падение ВВП страны в 1916–1921 гг составило 62 процента.
Здесь нужно отметить важную вещь, которая не понравится нынешним «имперцам». Экономический кризис начался до революции. В 1916–1917 гг. падение ВВП было уже на 18 процентов. Вот почему жалобы на ужасных коммунистов, которые разрушили прекрасную и мощную Российскую империю, – это просто пропагандистский штамп.
Российскую империю развалили две проигранные войны. Первая Мировая война была проиграна прежде всего экономически. Экономика Российской империи не выдержала конкуренции с технологически более развитой экономикой «центральных держав»: немецкая артиллерия превосходила российскую, а поставки оружия от «союзнических» стран Антанты постоянно задерживались (что-то напоминает). Именно экономический кризис 1916–1917 гг. стал главной причиной революции 1917 года, – сначала Февральской (когда по итогам 1916 года экономика упала на 10%), а потом и Октябрьской, когда Временное правительство своим «демократизмом» и настойчивой жаждой продолжения бессмысленной для России войны (необходимой её тогдашним «западным партнёрам») добавило к падению еще 8%. Экономика. Вот что погубило Россию.
Экономическая политика большевиков, сочетающая попытку остановить летящий под откос автомобиль с параллельным перекрашиванием его в красный цвет, носит в исторической литературе название «военный коммунизм». В постсоветской (точнее, антисоветской) исторической литературе «военный коммунизм» принято ругать, а НЭП хвалить. Но на самом деле «военный коммунизм» сейчас многие бы одобрили, и вот почему: это была по своей сути спасительная масштабная национализация всего. Национализировались заводы, банки, фабрики, торговые суда, шахты, нефтяные вышки, — в общем, все крупные, «системообразующие», как сейчас говорят, предприятия. Это абсолютно естественное и единственно возможное в кошмарных условиях рушащейся экономики решение.
Современному русскому человеку легко понять, что такое «военный коммунизм». Именно «военный коммунизм» победил в 2014 году в Донецке, когда Александр Владимирович Захарченко начал вводить т. н. «внешнее управление» на предприятиях, ранее принадлежавших украинскому олигарху Ахметову. Экономика Донецкой Народной Республики – это и есть «военный коммунизм». Это такая система, при которой люди просто идут на работу и работают, отлично понимая, что зарплату они получат непонятно когда, но работать надо. Потому что отечество в опасности. Никакой другой экономики в условиях кризиса и гражданской войны быть попросту не может.
Когда осенью 1920 года большевики взяли Крым, Гражданская война фактически закончилась, политический кризис пошел на убыль, и в марте 1921 года вместо «военного коммунизма» снова вынужденно (потому что никакого другого выхода у большевиков не было) начался НЭП.
Что такое НЭП? Это экономическая политика естественного восстановления. Современному русскому человеку этот экономический «жанр», опять же, очень хорошо знаком. Вспомните ларьки 1990-х. Да, они были ужасны. Да, это выглядело отвратительно. Но человек мог прийти в ларек и купить там батон, пачку сигарет, чулки, – то, что нужно для элементарного выживания. Вот такие «ларьки» и случились и в 1921 году. Гайки немного отпустили, продразверстку заменили продналогом, сниженным вдвое, – и этого оказалось достаточно для того чтобы экономика вздохнула, и везде начали появляться мелкие магазинчики, кустарные мастерские и свечные заводики, о которых мечтал отец Фёдор.
А теперь скажем еще одну архиважную вещь, прямо противоположную первой. Эта вещь приведет «имперцев» в восторг, а коммунисты, наоборот, расстроятся. Главный бонус Первой мировой войны для России был в том, что в стране появились военная промышленность и инфраструктура, которые раньше существовали только в зачатке. Экономический кризис 1916–17 гг. и случился-то только из-за того, что Николай II начал отчаянно вкладывать всё, что у него было, в строительство чего-нибудь, что может принести успех в войне. Так, например, в 1916 году был наконец-то достроен строившийся четверть века Транссиб. К осени 1916 года был создан незамерзающий порт на Кольском полуострове – будущий Мурманск, и была, соответственно, построена Мурманская железная дорога (в 1935–59 гг. она называлась Кировской, а сейчас включена в структуру Октябрьской), – этот порт и дорога нужны были для получения ленд-лиза от англичан (за спиной которых уже тогда маячили американцы).
Мы перечислили сейчас только самые крупные промышленные и инфраструктурные объекты, но ведь были и другие: химическая промышленность, например, выросла (это было связано в том числе с применением газов на фронте), нефтяная, появились автомобильные и авиационные мастерские, много чего было, – всех интересующихся этой темой мы отсылаем к первому тому «Истории создания и развития оборонно-промышленного комплекса России и СССР», – нам сейчас важна только суть, а суть была в том, что Николай II сделал ставку на милитаризацию экономики, – и это погубило его, но вместе с тем дало необходимый задел для того, что станет уже советской промышленностью.
Да, именно так. Николай II заложил основу нашего сегодняшнего могучего ВПК. Первая мировая война форсировала развитие промышленности, – и благодаря этому 30 лет спустя Советская Россия выиграла Вторую мировую войну. Вот как правильно нужно оценивать то, что случилось с Россией в первой половине XX столетия. Россия опустилась в революционную бездну из-за чрезмерной перекачки экономики, из-за ее милитаризации, – но это и спасло страну впоследствии, потому что создать с нуля военную экономику в 1929–41 гг. Сталин не мог: он начинал не с нуля, а с наследия последнего русского царя.
И вот эта разнообразная химико-машиностроительная промышленность и портово-железнодорожная инфраструктура, созданная при Николае, была национализирована и начала возрождаться. Однако мелкий и средний бизнес (МСБ) отреагировал на НЭП гораздо быстрее крупной промышленности. Промышленность нужно долго настраивать, тут сложные технологические цепочки, поставки, организация труда. МСБ это не нужно. МСБ видит возможность и немедленно реализует ее. В городе нехватка хлеба? Так продай им хлеб. Люди жалуются на недостаток развлечений? Ну так устрой им развлечения. (Отсюда характерный гротескно-водевильный фон нэповской эпохи, хорошо схваченный в рассказах Зощенко).
Риск в том, что подобный бизнес практически всегда вырастает из теневого. Тот, кто вчера был спекулянтом – сегодня честный нэпман. То есть в таких делах всегда замешана мафия, национальные диаспоры, жулики и коррупционеры. Хлеб-то появляется, но вот риск того, что страну незаметно опутает «спрут», становится невероятно высок. Ленин это увидел. И понял, что это грозит превращением РСФСР в «просто РФ», начал нервничать и говорить, что «частный рынок оказался сильнее нас». Увидел это и Троцкий, громогласно закричавший на заседании Политбюро, что «дни Советской власти сочтены».
НЭП спасал людей от элементарного голода и дефицита, но существенно лишал дохода само Советское государство. Мелкий и средний частный бизнес – это такая вещь, которую очень трудно контролировать. Обязало государство вас, скажем, поставить кассовый аппарат. Зачем? Правильно, чтобы снимать с вас налоги. Вы платить налоги не хотите. А потому проводите значительную часть платежей мимо кассы. Вот откуда появляется класс «ларёчников». Собственно говоря, это и есть буржуазия, в классическом, французском, смысле этого слова.
На деревне было еще хуже. До революции система была помещичье-кулацкая, да, но она была более-менее централизована и работала с прибылью. Зерно шло на экспорт, и это позволяло царской власти содержать армию и строить броненосцы. Теперь же Декретом о земле 8 ноября (26 октября) 1917 года помещичья земля была передана крестьянам. К чему это привело?
Это привело к тому, что большевики выиграли Гражданскую войну, потому что красные прочно ассоциировались у 85% населения с халявной землей, а белые ассоциировались с теми, кто эту землю отбирает. Но с другой стороны, это привело к резкому падению производительности труда. Нищий русский крестьянин в принципе не работает ради излишков. Земля ему нужна для того чтобы прокормить свою семью. Продается только то, что необходимо, чтобы купить какой-нибудь инвентарь, лопату, топор. И всё. Об экспорте в заморские страны русский крестьянин не думает. Добавьте к этому сниженный в два раза продналог. Что вы получаете в итоге? Правильно. Полный провал по экспорту, и очень печальное финансовое состояние Советского государства.
По сути дела, это та же самая «вилка», с которой в XVI веке столкнулся Иван Грозный, когда обнаружил, что раздача предыдущими великими князьями поместий (ради обеспечения лояльности бояр) привела к тому, что власть государя стала невероятна слаба. В общем, большевики щедрой рукой раздали крестьянам землю, – это помогло им победить, и это сделало Советскую власть хрупкой, неготовой конкурировать с развитыми западными странами, которым первая в мире социалистическая страна была как кость в горле.
К этому добавился так называемый «кризис сбыта» (он же «ножницы цен»), когда цены на промышленную продукцию были гораздо выше цен на аграрные товары. Деревня не могла позволить себе купить то, что производит город, потому что: а) у крестьян не было денег; б) а денег у них не было, потому что производительность труда была низкая; в) а производительность была низкая, потому что они не могли себе позволить лопату новую купить, не то что трактор. Замкнутый круг.
Вывод: к 1923 году молодой Союз Советских Социалистических Республик оказался в патовой ситуации, связанной с фактическим отсутствием денег. Валюта нужна была. Валюта! Нужны были деньги на армию. Нужны были деньги на модернизацию промышленности. Нужны были деньги на всякие мелочи: на культуру и на Коминтерн. А денег не было. Взять их было негде. Валюту никто не давал, потому что СССР был "под санкциями". Экономика не росла. НЭП позволял не умереть с голоду, но совершенно не позволял развиваться.
И вот на эту экономическую развилку и легла внутриполитическая борьба, связанная с тем, что 25 мая 1922 года у Ленина случился первый приступ с последующим правосторонним параличом и афазией, а 16 декабря – второй приступ, а 10 марта 1923 года – третий, фактически превративший вождя мирового пролетариата в живой труп.
И схватка началась.
Три пути для социалистической России
В западной и отечественной либеральной историографии внутрипартийную борьбу 1920-х гг. часто сводят к соперничеству отдельных политиков: Зиновьева, Троцкого, Сталина. Сталин, пишут такие историки, взлетел за счет хитрости, бюрократического умения лавировать и сталкивать между собой своих противников. При этом те же авторы почему-то допускают, что за Наполеоном стояли определенные «общественные силы», и он не был просто «злым корсиканцем, дорвавшимся до власти». Совершенно непонятно, почему для Наполеона применяется правило социального анализа, а для Сталина – нет. А меж тем сделать такой анализ очень просто.
В основе внутрипартийной борьбы 1920-х гг. – соперничество не трех персоналий, а трех групп. Обозначим эти группы.
Во-первых, это были условные «старые большевики» (разумеется, бывшие тогда достаточно молодыми людьми 40 с небольшим лет), т. е. русско-еврейские интеллигенты, которые сопровождали Ленина в эмиграции и на самом деле не хотели никакой революции, а хотели просто красиво тусоваться. Это была группа «сомневающихся»: Зиновьев–Каменев–Рыков. Главная задача этой партии была в том, чтобы в любой ситуации сохранять статус-кво; в сущности, это были лейбористы вроде британских. Можно предположить, что было бы, если бы эта группа сохранила власть: Советский Союз постепенно обрюзг бы, обнэпманился и в один прекрасный день он сделался бы «буржуазно-демократическим» государством и еще через несколько лет развалился бы по сценарию 1991 года, но не в начале 90-х, а в конце 30-х.
Лидером второй группы был Троцкий, и ее так же условно можно назвать «левая оппозиция». Чаще всего это были люди, которые до 1917 года были малозаметны, потому что были еще очень молоды и неавторитетны, — но во время революции они начали расти, как грибы после дождя. За Троцким стояла молодая пассионарная поросль из людей самых разных этносов и дореволюционных сословий: экономист Преображенский по происхождению, был, например, как нетрудно догадаться по фамилии, сыном священника, Сапронов и Серебряков были рабочими, Иван Смирнов был рязанским крестьянином, Владимир Смирнов – сыном московского чиновника, Радек был львовским евреем, Раковский – болгарином (с румынским паспортом; «а какая разница?»)...
... и, наконец, Пятаков был одним из руководителей украинских коммунистов. Мы специально указываем сословный и этнический состав «левой оппозиции», потому что в русской литературе бытует поверье, что вокруг Троцкого группировались сплошные евреи. Это не так. Отбор в эту группу шел не по национальному, а по пассионарному признаку. «Левая оппозиция» объединяла тех, кому очень хотелось и дальше продолжать войну: экспроприировать, репрессировать, люстрировать и реформировать.
Здесь необходимо решительно размежевать ленинизм и троцкизм. Троцкий называл себя «истинным ленинцем» и считал, что только он один правильно понимает марксистское учение, а вот Сталин его испортил, бюрократизировал и создал «деформированное рабочее государство». Это неверно. И вот почему.
У Ленина с Троцким были крайне напряженные отношения. Ленин называл Троцкого «иудушкой» и «эклектиком», а тот в ответ обзывал лидера большевиков «паразитом». Ленин понимал, что Троцкий – это птица-говорун, живущая по принципу любви себя в революции, а не революции в себе, но при этом Ленин считал необходимым оставить Троцкого при деле по причинам, о которых мы говорили в первой части: Ленин был демократ, ему казалось, что нужно выступать широким фронтом невзирая на личные разногласия. Но разногласия в данном случае были не личные, а идейные.
Ленин принадлежал к числу ортодоксальных марксистов, полагающих, что по пути к коммунизму нельзя «перескочить» капитализм. В частности, Ленин в 1918 году в полемике с левыми эсерами называл Октябрьскую революцию «буржуазной», точнее, описывал ее как логическое завершение буржуазной революции и начало социалистической, которая еще только разогревается, а победит она потом, когда будут соблюдены необходимые по Марксу условия, т. е. прирост индустриальной базы и смена классов. Проще говоря, Ленин воспринимал революцию как многоактный процесс, а не как одноактный переворот. Это объясняет, почему Ленин с такой легкостью отказался от «военного коммунизма» в пользу мелкобуржуазного НЭПа: он воспринимал «новую экономическую политику» как неизбежное, закономерное зло. Коммунизм – это процесс. Человек должен дорасти до коммунизма. Общество должно дорасти. Воспитание нужно, образование, цивилизация, постепенный контроль за людьми, вот как ребенка мы воспитываем: сначала приучаем к горшку, потом отучаем от горшка, сначала картинки с животными ему показываем, потом – буковки… Вот в чем идея Ленина.
У Троцкого ничего этого нет. Он, например, считает, что крестьяне – это темный и необразованный класс, и воспитывать бессмысленно, на них нужно давить, не стесняясь в методах, – расстреливать, если понадобиться. Если бы во внутрипартийной борьбе победил Троцкий, то уже в конце 1920-х начались бы репрессии, очень похожие на сталинские, но с обратным знаком: городская интеллигенция уничтожала бы народ, а не выходцы из народа – интеллигенцию, как это случилось при Сталине. Поубивали бы кучу «бюрократов», православную церковь уничтожили бы без следа, русскую историю переписали бы начисто, – и в итоге получилась бы страна, заточенная только на одну цель – мировую революцию. Россия погибла бы, постоянно устраивая на Западе и в странах третьего мира прокси-войны и мятежи, – приблизительно как погибает нынешняя Америка.
Троцкизм спустя годы вошёл в арсенал левого либерализма и сделался идеальной политической платформой для этнически размытого прекариата, который любит бурно жить и изображать иллюзию интеллектуальной деятельности. Давайте делать революцию. Зачем? Да просто потому что это модно, стильно, молодёжно. Троцкист думает о чем угодно, только не о народе. Народ в его понимании – это балласт, помеха, в лучшем случае – хворост, который нужно бросить в огонь революции.
Если бы у власти был Троцкий, а не Сталин, Советский Союз очевидно проиграл бы Великую Отечественную войну. При этом Троцкий бы не сдался, а продолжал бы воевать где-нибудь в предгорьях Урала, эта война затянулась бы на десятилетия, и Россия превратилась бы в типичную латиноамериканскую страну вроде Колумбии, где есть проамериканский капиталистический режим в столице, а на окраинах упрямо воюют какие-то коммунистические повстанцы.
Третья же группа была «сталинская». Сталин выразил интересы обычных, «простых» (и, если угодно, «заурядных») людей, которые отличались от зиновьевцев и троцкистов специфическим, низовым пониманием революции. Они воспринимали революцию как неизбежный тяжёлый труд, как путь общенародного тотального строительства всех сфер жизни. Путь «построения социализма в отдельно взятой стране».
В сталинисты шли, в основном, люди, склонные к тому, что мы сегодня называем «традиционными ценностями». Главным критерием, по которому в 1922–23 гг начали группироваться такие люди, была готовность к монотонному и совершенно нечестолюбивому труду. Такие люди не были сильны в теоретических спорах или в пропаганде своих идей, зато тяжелый труд был у них в крови, это сидело в их культурном коде – что нужно «пахать». Сам Сталин был человеком именно такого типа.
Кроме того, сталинизм постоянно апеллирует к национальным и «имперским» чувствам, предполагающим, в частности, восстановление утраченных Россией в 1905 и в 1918 гг. территорий (Сталин, например, был увлечен идеей реванша за поражение в русско-японской войны: хорошо известно, что его любимой песней был вальс «На сопках Маньчжурии», и когда он слышал последнюю строчку – «но верьте, за вас мы еще отомстим», его глаза всегда увлажнялись). Вот почему Сталина так часто критиковали за «скрытый шовинизм», в том числе это делал Ленин, который часто спорил со Сталиным именно по национальному вопросу.
Позиция трех перечисленных выше группировок по отношению к НЭПу была очень разная (а мы уже выяснили, что главным вопросом в 1920-е и было-то «что нам делать с НЭПом»), и от ответа на этот вопрос очень многое зависело.
Зиновьева и Каменева, то есть «старых большевиков», НЭП вполне устраивал, и они не хотели ничего менять, а только ограничивались мелкими организационными соображениями.
Троцкого и его «левую оппозицию» НЭП принципиально не устраивал; если бы Троцкий дорвался до единоличной власти, страна бы вернулась к реалиям «военного коммунизма».
Сталинисты же предполагали, что нужно принципиально обновить и отладить госаппарат, укрепив таким образом, «вертикаль власти», а затем постепенно отказаться от НЭПа, используя именно административные методы.
Сталин был, безусловно, бюрократ, который создавал бюрократическое государство. И это сыграло ключевую роль в русской истории, – потому что отлаженная Сталиным государственная машина обеспечила Советскому Союзу и экономический рывок, и победу во Второй мировой войне. И этот сталинский бюрократизм всегда был главным предметом критики русской интеллигенции, привыкшей к определенного рода вольностям, часто граничащим с ненавистью к России.
Троцкий изменившимся лицом бежит двери
Обновление госаппарата началось с того, что Сталин уже в 1922–23 гг. начал выдавливать с руководящих постов людей Троцкого. Делалось это тихо, незаметно. Сталин хорошо помнил Троцкого по инциденту 1918 года в Царицыне (мы рассказывали об этом инциденте в прошлый раз) и в какой-то момент решил для себя, что Троцкого и его клан нужно во что бы то ни стало ликвидировать. Сталин действовал в негласном союзе с Зиновьевым и Каменевым, которые инициировали его назначение секретарем партии в 1922 году именно потому, что знали о его враждебных отношениях с Троцким. Чего они не знали – так это того, что созданный ими для охоты на Троцкого волкодав в итоге сожрет и их самих.
Перейдем к хронике событий, попробуем детально разобраться в том, как сталинские бюрократы-народники вытеснили из управления страной сначала троцкистов, а затем и зиновьевцев.
В апреле 1923 года в Москве состоялся XII съезд РКП(б), на котором Ленин по причине болезни отсутствовал: он уже не мог говорить и не писал.
Съезд был очень странный, очень непохожий на предыдущие. Во-первых, это был первый съезд, значительную долю которого занимали славословия провинциальных партийных ячеек и рабочих делегаций в адрес ЦК. Именно с этого времени в стенограммах коммунистических съездов появляется штамп про «бурные, продолжительные аплодисменты». Славили эти делегаты ещё не Сталина, а Ленина и Троцкого, иногда – Зиновьева, читавшего главный Политический отчет (а это означало, по понятиям тех времен, лидерство в партии). Сталин был всё еще в тени.
Во-вторых, съезд принял решение о расширении ЦК, при этом расширение произошло в основном за счет таких вот сталинских функционеров, о которых мы говорили выше. Троцкий понял, что его «обходят с флангов», но протестовать не стал (он уже протестовал ранее, в феврале, на пленуме ЦК, и проиграл).
В-третьих, на съезде активно обсуждался национальный вопрос. Незадолго до того случился конфликт между Сталиным и грузинскими коммунистами (которые в массе своей были бывшие меньшевики), и Сталина начали атаковать и ругать его за то, что он «обрусевший грузин», который страдает «великорусским шовинизмом». На заседании ЦК компартии Грузии случился жуткий скандал: верный сталинец Серго Орджоникидзе обозвал местных коммунистов «социал-националистами» и «шовинистической гнилью», в ответ на это член ЦК грузинской компартии Кабахидзе назвал Орджоникидзе «сталинским ишаком» и… получил в ответ кулаком в морду.
Всё это выплеснулось и на XII съезд. Сталин выступил с речью, которая не утратила своего значения и по сей день. Вот небольшая выдержка из нее:
«НЭП взращивает не только шовинизм русский, – он взращивает и шовинизмы местные, особенно в тех республиках, которые имеют несколько национальностей. Я имею в виду Грузию, Азербайджан, Бухару, отчасти можно принять к сведению Туркестан, где мы имеем несколько национальностей, передовые элементы которых, может быть, скоро начнут конкурировать между собой за первенство».
Сталину должен был, среди всего прочего, отвечать Троцкий. Но он почему-то промолчал и не полез в драку, посчитав, по-видимому, что на «национальном поле» он переиграть Сталина не сможет. У Троцкого была другая колода карт в запасе: он считал необходимым продавливать план форсированной индустриализации и перевода страны на плановые рельсы, и за счет этого переманивать на свою сторону больше сторонников.Поэтому на съезде он читал доклад «О промышленности» (где и употребил термин «ножницы цен»). Троцкий давил на то, что пролетариат недополучает, в то время как деревня растет, а значит, на деревню нужно надавить, чтобы уравнять цены, и сделать это могут только сами рабочие.
Однако эти намеки ни к чему не привели. «Кризис цен» был разрешен административными методами: цены на промышленную продукцию искусственно опустили, сделав ее тем самым более доступным для потребления крестьян, кроме того, правительство озаботилось тем, чтобы убрать из потребительской цепочки разного рода посредников и спекулянтов. Были введены механизмы потребкооперации.
Троцкий в принципе после окончания Гражданской войны оказался не у дел. Он оставался предреввоенсовета, т. е. руководителем Красной армии, но армия теперь была особо не нужна, потому что никакой большой войны не было. Запад нападать на СССР не собирался, ограничиваясь только информационной войной. Можно сказать, что поражение Троцкого было исторически предрешено. Власть уплывала из рук, сталинско-зиновьевский блок душил его сторонников: так, летом 1923 года с поста редактора «Правды» сняли Преображенского, место которого занял Бухарин.
Осенью 1923 года зиновьевско-сталинистский блок ударил Троцкого в самое сердце, т. е. в Реввоенсовет, которым он командовал. Была направлена комиссия, которой было поручено проверить положение дел в армии и на флоте. Понятно, что нашли множество грехов и недочетов. В итоге сентябрьский пленум ЦК постановил «укрепить» Реввоенсовет и ввести в него дополнительно 6 членов ЦК, среди которых были Сталин, Ворошилов и Орджоникидзе. И Троцкий психанул!
Он начал кричать, что если партия ему больше не доверяет, он требует освободить его от всех революционных должностей и отправить в Германию, чтобы устраивать революцию там. Тогда встал Зиновьев, который сказал, что он ничем не хуже Троцкого и требует, чтобы его тоже отправили в Германию. Все начало превращаться в комедию. «Не понимаю, почему товарищ Троцкий так кочевряжится», — сказал один из делегатов. И в этот момент у Троцкого сдали нервы, он изменился лицом и побежал к двери, но дверь была тяжелая, он никак не мог ее самостоятельно открыть, пыжился, кряхтел, наконец-то открыл и вышел. В зале молчали. Некрасивая, в общем, получилась история. Но ее смысл был понятен всем делегатам: товарищ Троцкий более не великий вождь революции, а мелкий внутрипартийный оппозиционер, который чем-то недоволен, и никто не может понять, чем именно.
Тут нужно сказать хотя бы несколько слов по поводу собственно Германии, где ситуация тогда на фоне кошмарной гиперинфляции, действительно, привела к т. н. «Рурскому кризису», и все хотели на этом деле немного попиариться: как левые, так и правые. 23 октября в Гамбурге пыталась захватить власть группа Тельмана. А в ноябре 1923 года устроил в Мюнхене устроил «пивной путч» никому дотоле не известный ультраправый экстремист по имени Адольф Гитлер. В Москве, разумеется, считали, что немецким товарищам нужно помочь, но вот вопрос о степени такой помощи очень сильно разнился: троцкисты вроде Радека требовали немедленно идти в атаку и тайно засылать в Германию «интернациональных бойцов», а вот Сталин, хорошо помня о провале 1919 года, допущенном в т. ч. Радеком, был настроен весьма скептически.
В октябре 1923 года раскол окончательно оформился. 8 октября Троцкий написал письмо в ЦК, где начал требовать немедленной индустриализации, а также обвинил руководство партии в «бюрократизме» и «недемократизме». 15 октября в Политбюро под грифом «Совершенно секретно» пришло еще одно письмо, так называемое «Заявление 46-ти», подписанное Преображенским, Серебряковым, Пятаковым, Бубновым, Богуславским, Антоновым-Овсеенко и другими видными коммунистами (все они в 1937—38 гг будут, разумеется, ликвидированы). Это была контратака «левой оппозиции», в сущности, бунт, мятеж.
«Бессистемные, непродуманные и бессистемные решения ЦК, не сводившего концы с концами в экономике, привели к тому, что при наличии несомненно крупных успехов в области промышленности, сельского хозяйства, финансов и транспорта, — успехи, достигнутые экономикой нации стихийно, не благодаря, а вопреки неадекватному руководству, вернее, отсутствию какого-либо руководства, - перед нами стоит не только перспектива этих успехов, но с тяжелым кризисом экономики в целом».
Казалось бы, после такого явного выпада «левую оппозицию» должны были смять и уничтожить, с учетом того, что в 1921 году уже было решение съезда, категорически запрещающего «фракционность». Да, было. Но мы забываем о том, что в 1921 году руководителем партии был все-таки Ленин, человек достаточно жесткий, авторитарный, однако ж теперь Ленин лежал в Горках и тихо умирал. Самым влиятельным лицом партии был на тот момент Зиновьев, — а Зиновьев был всё тот же Горбачев, т. е. такой розовый и наивный поросеночек, который убежден в том, что внутрипартийная дискуссия — это нормально. Это вовсе не раскол, нет, это спор о методах. Это допустимо. Поэтому Зиновьев махнул рукой и… благословил начавшийся раскол. Было решено, что материалы этой полемики нужно публиковать в «Правде» и прочих партийных изданиях.
Это была глупость. Троцкисты были очень пассионарные молодые люди, которые рвались к власти, понимая, что сталинские «бюрократы» выпихивают их с парохода современности. (В сущности, обвинение троцкистов в фашизме является верным, в том смысле, что это фашизм наоборот, можно сказать, «левый фашизм», — только и всего.) Эти пламенные революционные борцы вполне могли устроить новый переворот, путч, — вот как, по крайней мере, полемику с троцкистами описывает в своем хрестоматийном романе «Как закалялась сталь» Николай Островский:
«В ячейке сорок два человека, но сюда собрались все троцкисты. Мы еще не слыхали таких антипартийных речей, как на этом заседании. Один из военкоматских выступил и прямо сказал: „Если партийный аппарат не сдастся, мы его сломаем силой“ [выделено нами — ред.]. Оппозиционеры встретили это заявление аплодисментами. Тогда выступил Корчагин и сказал: „Как могли вы аплодировать этому фашисту, будучи членами партии?“. Корчагину не давали говорить дальше, стучали стульями, кричали. Члены ячейки, возмущенные хулиганством, требовали выслушать Корчагина, по, когда Павел заговорил, ему вновь устроили обструкцию. Павел кричал им: „Хороша же ваша демократия! Я все равно буду говорить!“. Тогда несколько человек схватили его и пытались стянуть с трибуны. Получилось что-то дикое. Павел отбивался и продолжал говорить, но его выволокли за сцену и, открыв боковую дверь, бросили на лестницу. Какой-то подлец разбил ему в кровь лицо. Почти вся ячейка ушла с собрания. Этот случай открыл глаза многим...»
Проще говоря, поздней осенью в РКП (б) образовалось крайне агрессивно настроенное ультралевое крыло, которое было недовольно — не экономикой, конечно же, нет! — экономика как раз медленно, но верно восстанавливалась, урожаи были хорошие, внешняя торговля тоже набирала оборот, — а тем, что их «турбореволюционное» настроение нечем удовлетворить.
К декабрю полемика набрала обороты. С подачи Зиновьева ЦК формально одобрил «демократию» и «партстроительство», и в дело снова вступил Троцкий, опубликовавший 11 декабря в «Правде» статью под названием «Новый курс», весь смысл которой сводился к утверждению о необходимости замены «оказенившейся и обюрократившейся части партаппарата свежими силами». Спустя 4 дня, 15 декабря, Троцкому неожиданно ответил Сталин, который там же, в «Правде», опубликовал статью «О дискуссии, о тов. Рафаиле, о статьях тт. Преображенского и Сапронова и о письме тов. Троцкого»:
«Если нынешних „партийных педантов“ (т.е. «бюрократов»-сталинцев) сменят поименованные выше „уважаемые товарищи”, демократия внутри партии восторжествует? Да будет мне позволено несколько усомниться в этом».
В середине января 1924 года на XIII конференции РКП (б) противники сошлись не в опосредованно-газетной форме, а «вживую». Сталин, будучи генеральным секретарем и располагая к этому времени всей мощью партаппарата, раздавил Троцкого, как жука. Троцкизм был объявлен «мелкобуржуазным течением».
«Ошибка Троцкого в том и состоит, что он противопоставил себя ЦК и возомнил себя сверхчеловеком, стоящим над ЦК, над его законами, над его решениями, дав тем самым повод известной части партии повести работу в сторону подрыва доверия к этому ЦК».
Почему мы обращаем внимание на этот момент? Потому что в современном мире у людей есть ошибочное представление, что Троцкий был выдающийся пламенный оратор, а Сталин был так, серое ничтожество. Это не так. Сталин был хороший оратор. Он умел говорить и отлично громил своих конкурентов на съездах и партконференциях, вполне демократическими способами.
Впрочем, главное не это. А то, что русская революционная интеллигенция продолжала «подрыв доверия» даже после того как она была формально осуждена своею же партией, вот в чем дело. Нет и не может быть никакого «партстроительства» там, где на самом деле доминируют банальные честолюбие и эгоизм. Ты можешь быть чертовски талантлив, образован, умён и наделен ораторским даром. Но ты не можешь идти против коммунистической квазицеркви (или антицеркви, тут уж как вам будет угодно). Не можешь. Человек – ничто. Церковь – всё. Сталин был скрытно-религиозный человек и понимал эту простую истину, а вот Троцкий — не понимал.
Троцкий, по большому счету, просто играл в отчаянное политическое домино, понимая, что квазимитрополит коммунистической церкви лежит при смерти и со дня на день исчезнет как историческая фигура. Понимал это и Сталин, в голове которого давно уже сформировался грандиозный план: превратить тело Ленина в святые мощи по православному образцу и окончательно придать тем самым коммунизму статус новой народной религии, а также призвать в «партию-церковь» новых «послушников» из народа, которые окончательно выдавят из РКП (б) революционеров-интеллигентов и обеспечат эффективное функционирование государственному аппарату.
Вот какой был план. И всё, что нужно было сделать для выполнения этого плана, — дождаться смерти Ленина. Мощи «святого старца» сделали бы их «хранителя» властителем страны, которая когда-то давно называлась «Святой Русью», о чем бывший семинарист Джугашвили хорошо знал…
И «святой старец» Владимир умер…
(Продолжение следует.)
Начало:
Сталин и его история. Часть 1. Никому не известный функционер