Жизнь и смерть рядового Фоминцева
Смотрели фильм «Груз-200»? Если нет — есть репортаж «Новой» с похорон погибшего во время спецоперации солдата-контрактника Андрея Фоминцева. Чтиво сложное, надо «отделять зерна от плевел», т.е. безусловно трагическую историю от «картины мира», которую талантливо создает автор в чернушно-беспросветном дискурсе того самого «Груза-200»: после него хоть в петлю, хоть на Майдан — власть валить. Ведь если этот дискурс и есть реальность, то жить в ней нормальному, честному человеку нельзя. Если…
«Всесвятская, где жил Фоминцев, стоит на извилистой грунтовой дороге недалеко от густого леса. Черные покосившиеся избы с выбитыми окнами, прохудившиеся крыши, лежащие в грязи заборы». Сразу же понятно где мы — «немытая Россия». Грязь, нищета, ГУЛАГ и алкаши. Половина сидит, половина — охраняет:
«В округе три колонии, весь поселок работает «за колючей проволокой». После пяти вечера на улице появляются мужчины в форме — закончился рабочий день надзирателей. Они торопятся в магазин, и через несколько минут кое-кто из них уже утрачивает твердость шага». И последний штрих: «Во всем поселке 308 квартир, примерная стоимость их всех — от 30,8 до 92,4 млн рублей. Вся Всесвятская стоит как две трети танка Т-90 в базовой комплектации или как восемь бронированных боевых машин «Тигр»». Ну вы поняли, если бы не спецоперация, всем бы дали по 100 квартир…
Бабушка Андрея рассказывает, что внук был патриотом, но книг не читал, зато «телевизор вообще не выключается». В общем, понятно, почему патриот. А читал бы книги, был бы… а кем интересно?
Потом, как и любой смотрящий телевизор патриот (такая же ассоциация?), Андрей бросил учебу и пошел в грузчики, а оттуда — в армию. Естественно, от бедности: «В «Пятерочке» он получал 18 тысяч в месяц. А по контракту — 24...» И, чтобы мы не забыли, нам опять напоминают в какой мы стране: «Как человек в погонах, я сильно переживала за сына, — признается Александра. — Понимала, что там что угодно может произойти. Армия — это та же зона».
Потом Андрей погиб. Официально — ранен в живот, умер мгновенно. Но кто в таком дискурсе верит власти? «Позже мать встретилась с его командиром взвода. [...] Говорит, командир побледнел, когда ее увидел.
— Его просто оставили умирать, — плачет Александра. — Сняв с себя бронежилет и бросив автомат, он полз, пока не истек кровью. Ему просто не оказали помощь. За ним приехали только утром. Спасибо, что хоть тело забрали, привезли мне».
А бабушка по закону жанра должна бы добавить, что солдат гнали в бой с одной винтовкой на троих и «Гитлер бил чужих, а Сталин еще и своих»:
«Посмотрите недавние новости про этих «азовцев». Их выводят, раненых сразу на больничную койку под присмотр врачей. А почему мой внук умирал и никого рядом не было? Зачем таких мальчишек посылать? Это же не война. А в спецоперации лучше бы профессиональные военные участвовали, с боевым опытом. У него смотрю, по стрельбе «двойка» стоит. Спрашивала: «Андрюшка, это что такое?» А он: «Ба, у меня автомат даже без мушки»».
Нас ждет много образов глубокой безнадеги, таких как могильный венок, а на нем «симметрично расположенные двуглавые орлы из пластика, покрытого краской под золото. Внутри орлы полые, со штампом «Made in China»». И финальный вывод: СВО — убийство и преступление:
«Для меня, как для матери, это просто убийство. По другую сторону тоже ведь чьи-то сыновья погибают… Я вот все думаю, от чего смерть моего ребенка спасла? Может, от совершения страшного преступления?»
Изольда Дробина все написала потрясающе. И что главное, вряд ли в репортаже что-то выдумано, наверняка все так и было. Вот только поворачивают к нам эту правду только нужной стороной, отрезая читателя от сложной противоречивости жизни, убеждений и личного выбора Андрея, подписавшего армейский контракт, расставляя идеологические акценты так, что читателю уже кажется: вывод автора — это его собственный вывод.
Министерство по делам слепых. Как живут и о чем мечтают незрячие люди в Смоленске
Знаем ли мы о том, кто помогает инвалидам на самом деле? По-честному, обращаем ли внимание? Пандусы в паре магазинов, специальные лифты, знаки на дорогах. Видим ли мы за этими знаками людей?
«Нам очень не хватает голоса, не хватает возможностей. Люди, бывает, в соседнем доме теряют зрение и не знают, что мы у них через дорогу находимся», – говорит руководитель Смоленского общества слепых Сергей Ковнерев.
Всероссийское общество слепых – настоящий микрогородок: есть библиотека, дома культуры, предприятие. Раньше организация была материально сильной, могла даже помочь получить жилье. Однако сейчас могут помочь лишь нематериальным – помочь с реабилитацией и лечением, взять в сообщество, поддержать советом.
Само движение началось с Мариинского попечительского училища, примерно 1881 год, когда незрячие начали объединяться. Общество образовалось в 1921 голу и недавно отметило свое столетие. В 1945-м году война кончилась, а в 1951-м ВОС полностью отказалось от государственных дотаций. Кроме того, из 73 школ для слепых детей в Смоленске – 63 построило общество слепых.
«О нас мало знают даже те, кому мы нужны. Именно ради них я хожу на все встречи с прессой. Мы тут пробовали даже строку бегущую запускать. Мы и выступать стараемся, и с губернатором я встречаюсь – это большое достижение, что я смог переломить администрацию. Ко мне начали относиться, как к нормальному человеку. Если брать определение инвалида – кто это? Человек со сниженным социальным статусом».
Как говорит Сергей, к инвалидам действительно относятся хуже – так люди устроены:
«Пришел человек к врачу со своим сопровождающим, и врач начинает разговаривать с сопровождающим, а не со слепым. Не воспринимает за нормального, будто бы не слышит его. Это большое достижение, что я с ними общаюсь по-другому».
Полина Фокина в рамках Мастерской «Репортёра» в НИУ ВШЭ побывала в Смоленском обществе слепых и поговорила с Сергеем Ковнеревым, его руководителем, который место своей работы называет Министерством по делам слепых, потому что человек, потерявший зрение, может прийти сюда с любой проблемой, и ему помогут.
«Я завел детей не для войны». Как мужчины покидают Украину вопреки запрету
«Многие говорят, если ты уехал — значит предатель. Один мой приятель, у которого трое детей и который тоже выехал, написал мне: "Все с тобой понятно". И удалил меня из друзей в Facebook", — продолжает Антон. — Просто потому, что кто-то во власти решил, что трое детей достаточно для выезда, а двое — нет».
Нежелающие воевать мужчины стали на Украине настоящими заложниками. Выехать из страны можно лишь очень ограниченным категориям мужчин. Остальные (те, у кого нет брони) вынуждены либо скрываться от военных комиссариатов и сидеть без работы на шее семьи, либо пробираться заграницу любыми доступными способами: через неподконтрольные территории, стать студентом зарубежного вуза, устроиться водителем-волонтером или перейти границу пешком "по зеленке". Как правило, все за большие деньги.
«Я ничего не платил, но, когда узнавал, как это работает, мне говорили, что обычно гид берет с собой четыре человека, с каждого — по пять тысяч долларов. Он их довозит до реки и просто показывает, где именно ее переходить».
Антон приехал в поселок на границе с Румынией, чтобы перейти реку Тису:
«Со мной была пара ребят, но нас сдали местные жители. Нас задержали, мы даже не успели подойти к реке».
Антону повезло, т.к. в военкомате, куда его сразу же отправили, не нашлось подходящей для него специальности. Так у молодого человека появился второй шанс. Вопрос решился через волонтерский благотворительный фонд.
«От фонда подали прошение военному коменданту на выезд, мы выехали, закупили автомобили, они поехали с гуманитаркой в Украину, а я остался в Европе, — делится он. — Если ты уехал, тебя воспринимают как изменника. Многие же говорят: "А я вот не боюсь, даже если на фронт придется идти". Да я тоже не боюсь и давно бы уже там был, если бы не дети. Мы заводили их не для войны и не для того, чтобы моя жена одна с ними выживала непонятно как"».
Одесский юрист Александр Гумиров считает, что армии сейчас нужен только каждый 10-й из оставшихся в стране мужчин. При этом работы нет, платить налоги они не могут, содержать семьи тоже, а выезд запрещен. В итоге запрет привел не к массовому патриотизму, а к массовой коррупции. Адвокат Дмитрий Бузанов из Киева вообще утверждает, что ограничение права на выезд из Украины, согласно конституции, возможно установить только законом, чего не было сделано. Он считает нынешний запрет незаконным и призывает граждан обжаловать его в судах.
Актуальный материал от признанной в РФ иноагентом DW о заложниках украинских властей и их попытках любой ценой покинуть страну. Тем более ценный репортаж, что опубликован он в издании, полностью стоящем на стороне Украины.
Украденная бабушка
Девушка, с которой поговорила Анна Долгарева в Мариуполе, лежала в том самом роддоме номер три, который согласно дискурсу украинских СМИ бомбила российская авиация. Девушка получила ранение в живот – ребенок погиб. Она, как и знаменитая героиня трагической фотографии Марианна Вышемирская, никакой авиации не заметила:
«Были разные ситуации. Много стреляли. Слышно было, что рядом прилетало. Но нас никуда не эвакуировали, мы были в палатах. Я лежала на втором этаже возле окна. Гула самолета я не слышала – все произошло внезапно. Меня оглушило и ранило в живот».
Мы до сих пор точно не знаем, что же случилось в том роддоме. Но из многочисленных репортажей, в том числе и из этого мы знаем, как многие мариупольцы описывают отношение к ним со стороны Украины как до 24.02.2022, так и после:
«Первые годы в Мариуполе было страшно. Люди исчезали с улиц – за разговор на русском языке или так что-то не понравилось. Они вели себя по-хамски. Это мягко сказано. Девчата молодые просто исчезали с улиц. Если их находили, то в очень плачевном состоянии. Поэтому моя дочь в 2015 году отсюда уехала. А после 24.02 они здесь мотались только на военных машинах. Мы, честно говоря, не хотели с ними пересекаться. Прятались».
А во время штурма Мариуполя союзными силами было и такое:
«11 марта под вечер первые два выстрела сделал танк в наш дом, а 12-го военные, которые пришли в наш подъезд, сказали покинуть этот дом. Буквально часа через 2,5, как мы вышли, подъехал танк, украинский. И мы слышали, как он стал лупить по всем нашим домам».
О стихийных кладбищах в мариупольских дворах, о воронках от снарядов с телами умерших, о больших горестях и маленьких радостях совместного выживания гражданских в условиях городских боев, а также о небольших, но важных новых подробностях трагедии в роддоме номер три, читайте здесь.
Война за души и умы в Мелитополе: Россия тут уже строит дороги, а Украина платит учителям, чтоб не шли в русские школы
Показательно, что в давно контролируемом ВС РФ Мелитополе журналист КП Дмитрий Стешин не смог ни остановиться в гостинице, ни снять квартиру — отсоветовали.
«В гостиницу тебе нельзя, стоянка не охраняется, еще заминируют машину… Квартиру снять не вариант, мало ли кто ее сдает?»
Это значит, что по-настоящему город еще не контролируется — здесь может быть опасно даже для журналистов. Но реальные проблемы не только с безопасностью.
Скоро 1 сентября, а учителя не выходят на работу.
Местные учителя сейчас на курсах переподготовки в Евпатории, а в августе завезут российские учебники. Будут преподавать русский язык и литературу, их давно не было в украинской программе. Открыли почти все школы, кроме двух. Но… (об этом не говорится в репортаже) Многих учителей ранее, под подпись, уведомили про закон «о пособничестве оккупантам» - за выход на работу им грозит 15 лет с конфискацией.
— Что с учителями? Нам рассказывали, что некоторые саботируют новый учебный год.
— …кто отказался, тот отказался. Параллельно эти учителя приглашают детей учиться в дистанционном формате в украинской школе.
— Сколько таких учителей-отказников?
— До половины…
— А программы обучения будут транслироваться им из-за линии фронта? Из Киева?
— Не знаю, все покажет первое сентября…
Пожилая директриса одной из школ с окраины (кстати, тоже переживает о своей безопасности):
— Сначала тут учителям перевели из Киева на карты по тысяче долларов, это было единовременное пособие. И потом ежемесячно начали платить по 200 тысяч рублей [...]
— Это за то, что не пойдут преподавать в школы при российских властях?
— Да, только за то, что будут сидеть дома! Я ездила в прифронтовые поселки, где школы закрыты, уговаривала знакомых преподавателей прийти ко мне, они отказались. А потом подумала: «Чему эти люди научат детей? Только шкурничеству и трусости?» Я их не возьму, даже если на коленях приползут.
— Что делать? Россия поможет?
— Россия пока дала десять учителей-добровольцев. Что мы им может дать? 18 тысяч рублей и комнату в общежитии.
Украина нашла огромные по меркам учителей деньги, а 18 тыс. рублей, которые сейчас предлагает Россия — не аргумент, тем более для добровольцев. Стешин размышляет, что, подняв зарплаты, Россия переймет «бандеровские» методы, и этот вывод кажется странным. Конечно, зарплаты должны стать выше, даже без оглядки на Украину. Еще нужна безопасность — уверенность что Юг не оставят, как еще недавно Север. Обеспечить это, и вопрос с учителями решится.
- В 40-х годах на Украине учителя были для бандеровцев приоритетной целью. Вашей безопасностью кто-то занимается?
[Директор департамента образования] Елена искренне удивляется:
- Да кто же будет ей заниматься?
Коллапс в сельском хозяйстве.
— Фермеры теперь только зерно сеют-убирают. А ведь у нас половина сельхозпроизводства была - овощи, на полях и в теплицах. Они практически не посадили ничего!
Я уже привычно замечаю:
— Саботаж?
— Не давали вывозить продукцию в первые месяцы. Мы вроде бы и Россия, судя по флагам, но для таможни - не совсем. [...] На Чонгаре, чтобы проехать в Крым, даже не по торговым делам, люди сутками стоят. Какой тут бизнес?! А таможня еще и не пропускает, говорит, у нас документация не менялась, все как было - вы с Украины. [...] Я говорил с властями о рабочих местах, выход один - национализировать крупный бизнес, у которого сбежали хозяева. Как по-другому - не знаю.
И для таможни тут «не совсем Россия», и для банков, и для юстиции тоже. Стешин об этом не пишет, но комбайны из Крыма пришли сюда совсем недавно — под угрозой и уборочная и выживание людей. Дешевые овощи — показатель не большого урожая, а отсутствия каналов сбыта. Чем скорее проведут референдум и определят новый статус Запорожской области, тем скорее решатся эти проблемы. Но это не значит, что их не надо решать уже сейчас.
О том, что Дмитрий Стешин увидел в Мелитополе, читайте в репортаже.
ВНИМАНИЕ: Позиция редакции никак не связана с мнением и позицией авторов репортажей из обзоров. Для нас важны не субъективные мнения, а факты и наблюдения с мест событий, по которым можно восстановить цельную картину происходящего.
#репортаж #журналистика #россия #украина #политика #журналисты