Каждое первое июня Мерседес запрягала старую пегую Мерседес в свой мерседес и уезжала в аэропорт – в какой-то степени мы были благодарны ей за это, иначе бы мы не узнали, что это именно первое июня, а никакое другое. Дни тянулись один за другим, мы выходили из поместья, чтобы вспахать и засеять поле, а потом убрать на нем сорняки, а потом бросить корм прожорливым курам, и проследить, чтобы гуси не разбредались слишком далеко, и много еще чего. А вот тут раз – и Мерседес запрягала старую пегую Мерседес в свой мерседес и ехала в аэропорт, и это значило, что первое июня, первый день лета, и все такое.
Возвращалась Мерседес когда как – иногда через несколько часов, иногда ближе к вечеру а иногда и вовсе через пару дней к величайшему неудовольствию тетушки, которая не переставала увещевать, Мэгги, вы же сами понимаете, это может плохо кончиться, ну и что, что у вас ружье, мало ли что там сейчас, в аэропорту...
Мы просили Мерседес взять нас с собой, ну пожалуйста-препожалуйста, - Мерседес всякий раз говорила нет, таким тоном, что становилось ясно – на этот раз действительно нет. Однажды кто-то из нас спросил Мерседес, зачем она ездит в аэропорт – Мерседес ничего не ответила, только разрыдалась, за что мы и получили нагоняй от тетушки, разве можно такое спрашивать, да как вам не стыдно, в самом-то деле, вы не понимаете, да ничего вы не понимаете, еще бы вы понимали, это же сколько времени прошло...
Тем более было странно, когда Мерседес все-таки взяла меня с сробой, показывала на проржавевшие от времени табло, Осло, Мадрид, Рим, Барселона, Гамбург, Дели, Катманду, Коломбо, Сидней... Мы даже заходили в самолет, только осторожно, занимали места согласно купленным билетам, Мерседес учила меня пристегивать ремни.
Каждый вечер тридцать первого мая я приходил в комнату Мерседес в башне под саомй крышей и говорил с Мерседес, что однажды все случится, и будет Бангкок и Дели, Вена и Токио, Катманду и Сан-Паулу. Тогда я первый раз за много месяцев видел, что Мерседес улыбалась, я видел, как блестят её глаза.
Поэтому я и не удивился, кода однажды пятого июня тетушка сказала, что Мерседес уехала в Сидней, просила кланяться, говорила, что скучает. Ну а как вы хотели, она же каждое первое июня уезжает, вы что, не знали, что ли? То же самое тетушка сказала полицейским, которые наведались в наше поместье, потом еще долго выговаривала мне, вот, смотри, эти люди в форме, они твои ровесники, и уже вон кем работают, а ты что?
Первого сентября тетушка сказала, что Мерседес остается в Сиднее, её там в какой-то театр взяли, ну есть же в Сиднее театр, вот её туда и взяли, что непонятно-то. Так что велела кланяться, передавать приветы.
По вечерам я приходил в опустевшую комнату Мерседес – я ненавидел Мерседес за то, что она не взяла меня с собой, хотя кто я был вообще такой, и чего ради она должна была брать меня с собой, и вообще... и все-таки это было несправедливо, потому что... потому что я сам не знаю, почему...
Уже летом тетушка начала править поместьем, а с сентября владела им окончательно и безраздельно, ну еще бы, а вы что, не знали, говорила тетушка, по завещанию так полагается, если Мерседес не будет, то буду я. Так было до того вечера, когда в поместье наведались приставы, долго говорили с тетушкой, показывали документы, вот, если не Мерседес, то Алан (это я), понимаете, ну и что, что шестнадцать, самое время...
Честно говоря, я плохо представлял себе, как буду управлять поместьем – но выбора у меня не было. Следующим вечером тетушка позвала меня к себе, и я уже готовился выслушать очередную нотацию, что в мои-то годы уже пора, а то и вовсе тетушка посадит меня за всю свою бухгалтерию, сколько зерна, сколько картошки, сколько шерсти с овец...
Каково же было мое удивление, когда тетушка торжественно заявила, что Мерседес приглашает меня к себе, собирайся, Алан, ты едешь, давай-давай, хоть мир посмотришь, это же так здорово, ехать утром в аэропорт. Наутро тетушка разбудила меня ни свет, ни заря, ну а как ты хотел, Алан, рейс-то на семь утра, а еще регистрация, и много чего, так что запрягай старую Мерседес, и поехали. Мне никогда еще не было так тревожно и трепетно, когда мы ехали по разбитой растресканной дороге в аэропорт, и я вспоминал, как пристегивать ремни. Правда, было немножко боязно – тетушка сказала, что на дороге могут быть хищные звери, - и даже взяла с собой крохотное не то ружье, не то не пойми что с красивым названием «орел пустыни»...