Рассказ.
Чуть потеряв равновесие, Зима осторожно коснулся краем ладони ствола дерева и замер, закрыв глаза. Он не торопился, понимая, что всё равно быстрее двигаться не сможет. Сейчас надо сохранить силы, чтобы добраться до своих.
Он бесшумно дышал, контролируя каждый свой вдох и выдох. Ни звука. Каждый шаг мягкий, крадущийся в уже изношенных до дыр берцах давался с огромным трудом. Каждый шаг без ритма, порой “волчий”, хитро плетёный, невзирая на торчащий из дыры большой палец в порванном носке. Оторванная подошва норовила загрести грязь. Но её и так хватало в обоих ботинках. Она издавала оглушительное хлюпанье, мешая слышать лес.
Они обещали, что берцы прослужат месяц. Прослужили. Чётко: месяц.
Пальцы правой руки гладили махровую кору дерева, чтобы заставить тело продолжать чувствовать и жить. Припав лихорадочным лбом к стволу, Зима, не открывая глаз, вслушивался в лес. Не ушами. А всей кожей, костями, каждым волоском на руках. Что-то двинулось справа. Метров двести. Маленькое. Птица. Вибрация её маленьких крылышек прошла зудом в костях стоп, поднялась выше, завибрировав во всём теле тонкими струнками.
Без сна вторые сутки давали о себе знать. Психика начала вытворять коленца, влияя на общее ощущение времени, насылая приступы тошноты и режущую боль в глазах.
Сдерживая сипы простуженных бронхов, Зима бесшумно потянул воздух как зверь, следуя носом за ветром. Чисто. Дико хотелось курить.
Он открыл воспалённые глаза и быстро огляделся вокруг. Яма. То, что надо. Тихо скатившись в неё, потянул на себя охапки мокрой осенней листвы, закопав себя наполовину. И только после этого достал из кармана открытую банку с тушёнкой. На заветренных кусках мяса красовались дохлые мошки. Сойдёт и так. Тоже мясо. Оставлять до следующего дня опасно, так как отравление вовсе лишит его сил.
Зима выковыривал мясо ножом, не издавая ни звука. Ел жадно, делая паузы. Вся одежда быстро впитала в себя влагу земли, но боец не замечал этого, нахмурившись. Боль в ноге пульсировала. Рана же перестала болеть. Плохо дело. Нет смысла поднимать грязный бинт, и так ясно, что началось заражение.
Эх, сейчас бы водки стакан, жареной картохи с огурцами, да антибиотик в задницу. Хватит ли ему пары часов сна?
Светло-серые с голубыми крапинками, почти прозрачные глаза поднялись к свинцовому небу. Такие громоздкие, уродливые тучи стягивались над лесом, обещая моросящий дождь не менее чем на пару дней. Хуже не придумаешь. Эй, Бог, ты там есть? Эй, ты где? Выключи свой дождь на неделю, брат, дай добраться до пункта…
Нет ответа. На грязное лицо насмешливо упали первые ледяные капли.
“Ну, и хрен с тобой” – тягучей смолой расплылось в голове пятно жирной мысли. Руки. Они трясутся. Депривация привела ещё и к тремору. А лихорадка вкупе с недостатком сна лишает его внимательности и собранности.
Зима сгрёб ещё листвы и полностью исчез в яме. Лишь бы не вякнуть чего во сне. А проснувшись, не стоит сразу покидать убежище: повсюду растяжки и мины.
До его слуха доносилось шуршание ползущих насекомых, вибрация земли от шагов какого-то не крупного животного. Ёж. Сон навалился всем своим тучным телом внезапно и непреложно, похоронив бойца под своим равнодушием и призрачными, искажёнными бредом иллюзиями и реального прошлого.
Зима смотрел в лицо. Такое чистое, светлое. Младшая сестра выросла невероятной красавицей.
— Лиза? Что ты здесь делаешь?
Девушка отстранилась и оглянулась назад, заставив и мужчину посмотреть в указанном направлении. Мама. Старушка суетилась у плиты. Как всегда, то брала в руки прихватку, то снова её клала рядом. Она всегда переживала, что подгорит еда.
Зима сделал всего два размашистых шага и заключил старушку в крепкие объятия. Он плакал, тёрся колючим подбородком о мягкие седые прядки, жадно вдыхал такой родной запах, резко вытирал грязным рукавом течь с носа и снова неустанно целовал макушку, ослабляя свой хват, и опасаясь своей силой причинить боль.
— Ну, же, тигрёнок, скоро будешь дома. Я жду тебя, сыночек. Жду. Жду.
Её голос уходил вдаль, и доносился теперь только тающим эхом.
— Поднимайся. Давай-давай, вставай.
— Не поднимется сам. Давайте, вы двое, под руки его.
— Как он миновал все растяжки? Чертило хреновое.
— Да, похоже, он вообще не в курсе…
Зима взвыл от боли, когда сильные руки оторвали его от земли и с огромным трудом разлепил опухшие глаза. Голоса. Он внезапно осознал, что это не свои. Речь врагов он понимал только отчасти. Проклятие! Нашли, собаки! В мелике всего два патрона. Не разгонишься. А ксюша осталась закопанной где-то в лесу. Эх, Ак-47М, любимая ксюша сейчас бы пригодилась с её вишнёвым колом. Оставил, дурак, чтобы дальше двигаться налегке.
Вишнёвым колом называли штык-ножи, те, что уже побывали в кровавой рукопашке. Таких мало в их бригаде было. Всего двенадцать.
Зима повис на крепких руках, рассматривая заскорузлые пальцы одного из бойцов, тащащих его. Кольцо. Женат. Ботинки на мужиках почти новые, значит, неделю назад получили гумку. Странно, что не бьют. Ни разу не толкнули, не влепили прикладом. Может, на допрос потащат? Уж, лучше сразу пулю.
Его тащили долго, порой вражины менялись. Дотянули его до склизкой дороги и втянули в кузов внедорожника как мешок с дерьмом. От тряски Зима потерял сознание.
Он знал, что его ждёт дальше. Никакой медицинской помощи. Ведро ледяной воды в рыло, электрошокеры в раны, расквашенный нос, ломаные кости. До тех пор, пока не выдаст позиции своих. Руки начнут ломать по одному пальцу. По очереди. Гады…
Некоторое время он недоверчиво наблюдал за девушкой в сизом комбинезоне с закрытым маской лицом. Она деловито ставила ему капельницу и опасливо поглядывала на него из-под чёрных густых ресниц. На её плече сверкала нашивка медицинского работника. Что она ему вколола? Тварь!
Зима попытался рвануться и оттолкнуть медичку в сторону, чтобы найти своё оружие. Какого хрена?! Он в госпитале?! Вражеском госпитале! Что происходит?!
— Лежи смирно, боец, — над ним склонился врач, с удивительной силой вжав раненного обратно в тугой матрац. Говорил он с явным акцентом, но беззлобно и спокойно. — Ногу мы тебе не отрезали. Ходить будешь. Тебя командир видеть хочет. Приказал, чтоб сам пошёл к нему. Никто тебя пытать здесь не будет. И бежать бесполезно. Не рыпайся. Веди себя спокойно. Усёк?
Зима в недоумении проводил взглядом выходящего дока и поднял обе своих руки. Не связан? Его отмыли, переодели. На ноге свежая повязка. Вокруг пахнет лекарствами и медсестричкой-иностранкой. Женский запах щекотал нервы. Значит, живой Зима. Живой, и это всё не снится.
Заметив его горящий взгляд, девушка мгновенно выскочила из палаты. Вместо неё вошёл здоровенный детина и встал у выхода, сложив на груди руки. Он молча сверлил неодобрительным взглядом пациента.
На единственном окне нет решётки. Значит, можно уйти по-тихому, свернув шею этой образине. Зима осторожно начал сдвигаться к краю постели, но едва он приготовился к прыжку, чуть спустив здоровую ногу, как двери снова открылись. Вошло сразу несколько человек.
— Он же приказал не оставлять пленного одного! — Рыкнул старший. Оглядев Зиму, кивнул на него своим, и ему холодно бросил:
— Вставай. Тебя командир ждёт.
Зима медленно шёл в окружении вражеских бойцов. Никто не хватал его. Лагерь слишком тих. Бойцы спокойно провожали его равнодушными взглядами. Не доносится стрельба. Ничего не слышно, кроме обыденных звуков. Ящики, ящики. Всё собрано. Передислокация? Куда они намылились?
Его подвели ко входу в командирскую палатку и откинули полог.
— Входи. И без глупостей.
Некоторое время Зима привыкал к сумраку. Рассмотрел стол с едой, и за столом командир, сидит, по-хозяйски раскинув руки и ноги. Высокий, жилистый, мрачный.
Командир поднял тёмный взгляд на вошедшего и ухмыльнулся, протягивая ему стакан.
— Присаживайся, Зима. Вот и свиделись.
Не веря своим глазам, Зима медленно опустился на стул и взял протянутый стакан. Залпом влил в себя, крякнул в рукав и уставился на врага.
Он смотрел в давно знакомые глаза цвета итальянских маслин. Влажные, сверкающие безумием и иронией. Умные, непроницаемые.
— Вспомнил меня?
Зима медленно кивнул, не зная чего ждать. Молча сверлил взглядом собеседника, понимая, что живым ему отсюда уже не выбраться.
— Демон.
— Да.
В сумраке засверкали крупные белые зубы.
— Ешь, Зима. Война закончилась. Ты бродил по лесу слишком долго. Ты завтра вернёшься домой. Поздравляю.
Демон откинулся и заржал, заметив недоверие на лице бойца.
— Ты ешь. Не стану я тебя убивать. Долг платежом красен. Так ведь у вас говорят? Я всё помню, Зима. Всё.
Демон спокойно наблюдал, как Зима отчаянно жадно ест и ухмылялся. Он не сожалел о внезапном окончании войны. Они все теперь могут вернуться домой, к родным. А Зиму ждала старенькая мать и младшая сестра. Он всё помнил.
Зима оправдывает свой позывной. Страшный боец, за голову которого ещё несколько дней назад шла конкурентная охота. Белый. Совсем белый мужик. Альбинос что ли? Злобный, непримиримый, профессиональный воин. Один из двенадцати из своего батальона выживший и ушедших от артобстрела с вишнёвым колом. Он тогда отстал. А Демон попался ему на пути. От взрыва их обоих швырнуло в частично обрушенный окоп. Невзирая на миномётный обстрел с обеих сторон, оглохший и одуревший, Зима бросился на Демона с ножом. Они катались в грязи, хрипя от ярости, когда очередная мина разорвалась совсем близко. Ударная волна накрыла их лихо. Нож врезался в рыхлую землю рядом с шеей Демона, оставив незначительную царапину. А остриё ножа Демона остановилось перед финальным рывком у печени альбиноса.
Они смотрели друг другу в глаза. Земля взрывалась вокруг, обсыпая их ошмётками, кусками вырванных корней, а они смотрели друг другу в глаза, медленно убирая ножи. Демон захлёбывался кровью — осколок вошёл в его грудную клетку как горячий нож в масло. И Зима оттолкнул его и упал, глядя вверх, прикрывая глаза окровавленной рукой от падающей сверху земли.
Демон помнил, как они оба, скорчившись сидели в том окопе. Зима спас ему жизнь, высасывая воздух из раны в грудине каждые пять минут. А Демон ржал, в бреду называя его вампиром. Мины летели без остановки, калеча землю вокруг. Они то ускорялись, ввинчиваясь в почву, то замедлялись. В такие моменты, и Демон и Зима видели как мины медленно плывут в серо-грязном воздухе, отшвыривая от себя мелкие осколки от предыдущих снарядов. Воздух раскалился, наполняя дыхание лишь дымом и вонью горелых тел и пылающего леса. Они оба знали, что живыми вряд ли выберутся из-под огня.
Демон перестал улыбаться и протянул руку открытой ладонью Зиме.
— Вертолёт прибудет за тобой в четыре часа утра. Не проспи.
Белая и тёмная ладони сцепились в крепком рукопожатии.
— Прощай, враг.
— Ни фига. Заезжай в гости, враг.
Демон заржал и вышел из палатки.