Кто бы мог подумать, что всё кончится так? Можно вообразить, словно наше мироздание это просто лист в клетку. Кто-то неровно вёл линии, где-то не хватало типографской краски, обрывались целые ломти, горели падая в бездну, оставляя обожжённые неровные края. И тут снова племя наше человеческое подтирало уголки, белило, и снова наносило суммой своих рук синие линии, тут и там образовывая прямоугольники. Но вот, к нашей общей бумаге, несколько пар бесноватых ладошек снова подносят спички со всех сторон, и, о боги, совокупность наших сочленений не стала задувать пламя, она мигом преобразовалась в огромную собачью пасть, что скомкала страницу. В своей слюнявой ротовой полости, страшная абберация сжимает наше существование, надавливая на, пока что, неподатливую поверхность, острыми клыками.
Вот, бумага разрывается на клочки, телевышки дают сигнал, и мы слышим:
«В связи с агрессией определённого количества недружественных стран и провала конвенциональных сил принято решение нанесения удара стратегическим ядерным оружием.»
«Миллионы наших избирателей гибнут от отторжения пластика кровью, когда пытаются обрести свою идентичность, независимую от естественного человеческого начала. Задача государства - защищать свой народ, и мы объявляем войну террористическому халифату Природа.»
«Посягательство на мклфшсческий режим и суверенитет страны Груша не оставило нам тыбора и мы запустили таракеты»
«Зам вом туба дилри вега тожа сепа…»
Слов было уже не различить, голоса с экрана перешёл на бессвязный вопль, а лица ведущих начали деформироваться, из орбит выпадали глаза и крошились зубы, кожа на щеках и носу начала скручиваться и натягиваться в разные стороны, пока из каждой поры не хлынула кровь. Из облысевших гор плоти на студийные столы стекали ручейки слюны, смешанных с частицами разорванных дёсен.
В один момент, мужчина, глава семейства, сжимавший в объятиях двух своих маленьких дочерей и молодую жену, заметил лишь черные силуэты на стенах, поначалу и не обратив внимания на ожоги и волдыри по всему телу.
Ощутив от аннигиляции всего самого дорогого, почему-то, слишком мало внутри, он сделал шаг навстречу новому миру. Впервые в его жизни, абсолютная тишина ласкала увечья, звёзды на ночном небе, что раньше казались сопутствующим явлением захода солнца, въелись в сердце Амада невыносимым сакральным откровением, и, если бы не выжженные слёзные железы, он бы разрыдался как дитя на этом же месте.
Безмолвные небоскрёбы, с полу-выбитыми окнами отражали облик Последнего. Глядя на это зрелище, что было ужасающим олицетворением свободы, он уже не помнил своего имени, своей жизни, почему тело его тяжелобольного ребёнка было усеяно катетерами. Мысли в голове обрели абсолютный смысл и звук за гранью любого, ранее ему знакомого, алфавита. Детерминация его самости отныне и навсегда была невозможна.
Последний болезненный шаг чёрной стопы опускается на серую землю, приветствуя и прощаясь со светом, история которого не начиналась, словно забытый высшими силами первый братоубийца, от бессилия и злобы тихо наложил на себя руки.