Не знаю почему, но по дороге к месту учёбы у меня стал дергаться глаз из-за нервного тика. Я тогда ещё не знал, что учёба в Чебоксарской межобластной школе МВД Чувашской АССР (ул. Шевченко, 23) станет самым приятным воспоминанием моей молодости, и эта школа до сих пор иногда снится мне по ночам. Но начало было ошеломляющим…
Подъезжая к Чебоксарам, я проснулся на рассвете и из окна вагона на стене огромного цеха какого-то завода, мимо которого проезжал поезд, увидел лозунг: «Партия и народ МУХТАВ!».
И здесь необходимо
-ПОЯСНЕНИЕ-
Чувашский народ – один из древнейших в России - как и все другие народы в братской советской семье, имел в СССР «право на самоопределение вплоть до отделения», свою государственность и свой язык. Но вот права на собственный алфавит, собственную идеологию и собственный Центральный Комитет, автономной республике не полагалось. Например, у казахов, узбеков или киргизов было это всё, а особенно много - собственной идеологии. Идеология давать и брать взятки у среднеазиатов была в крови на генетическом уровне. В этом деле до москвичей они, понятно, не дотягивали, но отставали совсем немного.
А у Чувашии были собственные Совет Министров, но при этом – Чебоксарский обком КПСС и совсем немного собственной коррупции - только на уровне неприкасаемой номенклатуры и бытового блата.
Всё было перепутано до невозможности. В городах абсолютно все - даже чуваши между собой - говорили исключительно на русском, но вывески на учреждениях были обязательно на двух языках, а многочисленные «Славы КПСС!» и другие наглядные агитки жили на стенах и крышах домов исполненные русскими буквами, но почему-то только на чувашском языке. При том, что уже в 1978 году половины современных слов, особенно специальных и политических терминов, в чувашском языке просто не было. Из-за этого и получались многочисленные «партия и народ мухтав!», которые нас, приезжих, ужасно забавляли.
-КОНЕЦ ПОЯСНЕНИЯ-
Что же касается самой школы...
Это был реальный рай на земле. Рай в том виде, каким я его себе представляю. Это была армия, но без дедовщины, дисциплина, но без самодурства, и столовая, но без интендантов, которые разворовывают солдатские калории ещё до их попадания на склад. Одним словом – рай с большой буквы «Р».
Нас много гоняли, вкусно и сытно кормили и прекрасно учили. Учили именно тому, что действительно понадобилось потом на службе. Здесь были огневая подготовка и рукопашный бой, уголовное и административное право, основы педагогики и оказание доврачебной помощи…
Строевой подготовке было уделено всего часа четыре за шесть месяцев учёбы, а по политпоготовке я вообще не припомню ни одного часа занятий. Последнему я и сам сейчас не могу поверить, но это – факт. На словоблудие и конспектирование трудов классиков марксизма-ленинизма в Чебоксарской школе – в отличие от армии - времени не тратили.
А занятия по криминалистике, например, проходили так. Сначала преподаватель объяснял и показывал нам правила и приёмы обнаружения и фиксации следов рук (отпечатков пальцев) на разных поверхностях. Потом проводились практические занятия, где мы под его наблюдением это делали сами, а преподаватель нас вовремя поправлял. Затем мы сдавали зачёт по теме, когда теоретический и практический ответ без подсказок были совмещены. Всё остальное по всем другим предметам преподавалось по этой же схеме.
Штабной культуре (правильный устный доклад, правильное оформление документов, уставная этика при общении со старшими или младшими по званию) было отведено в теории всего часа два, но затем до самого выпуска на всех занятиях нам снижали оценки за несоблюдение этой самой культуры.
Были и ночные тревоги, но в армии о ночных тревогах мы всегда знали всё заранее. А здесь поднимали внезапно.
Поднятые по тревоге ночью, мы, например, отрабатывали тут же в гараже школы навыки фотографирования со вспышкой. Или в ночном лесу где-то под Новочебоксарском - задержание группы вооруженных преступников. Опознание подозреваемого по словесному портрету отрабатывали на центральном городском рынке тоже поднятые по тревоге, но не ночью, а вечером, когда народу там было больше всего, а в школе в это время суток из курсантов тревоги точно никто не ждал.
В школе было две библиотеки: общая – с огромным количеством детективов, и секретная, но что там было, я не помню. Фильмы в школьном клубе нам показывали четыре раза в неделю. В среду днём – учебные, а по вечерам по средам, субботам и воскресеньям – художественные. Как правило, детективы. Потом на занятиях преподаватели проводили обсуждения этих фильмов с точки зрения профессионалов.
Спортзалов было два. Один - стандартный, как в любой городской средней школе. Другой зал не очень большой, в котором пол был застелен, а стены оббиты матами, и везде валялись муляжи огнестрельного и холодного оружия. Там с нами повзводно проводились занятия по боевому самбо. А по вечерам в личное время оба зала были забиты курсантами, которые носились по кругу, играли в волейбол, отрабатывали удары с места или в прыжке по нарисованным на боковых матах силуэтам людей, швыряли друг друга через бедро…
К Новому году из школы исключили очень много курсантов, не выдержавших режима и нагрузок, что автоматически влекло за собой их увольнение из милиции. Потом исключения продолжались до самого выпуска, но стали уже редкостью, потому что оставшимся режим не был в тягость, а нас обучали ещё и конспирации. Поймать курсанта на нарушении дисциплины стало не так-то легко.
(Кстати, преподаватель по социальной психике однажды рассказал нам на занятиях, что собранные в этой школе на какие-то курсы по повышению квалификации сорока- и пятидесятилетние майоры и подполковники тоже бегали в самоволки и тайком попивали коньячок в спальнях-кубриках.)
Перед Новым годом чуть ли не треть курсантов получили из дома заверенные главврачами своих больниц телеграммы о том, что их близкие родственники серьезно больны, и укатили в отпуска. Уехавшие встревоженными не выглядели, а преподаватели откровенно хохотали и объяснили оставшимся, что такое бывает каждый год.
Из руководителей школы и преподавателей хорошо запомнился замполит школы «Глебка с уголовки». Его прозвище я помню, а вот фамилию, имя и отчество, к сожалению, позабыл. Он по должности был замполитом (но болтологией не занимался совершенно), а по факту - преподавателем самого обширного по количеству учебных часов предмета – «профилактика». Чему только он нас не учил на своих занятиях – и основам оперативно-розыскной деятельности (включая ту самую конспирацию), и простейшему способу отличить настоящее золотое кольцо от перстня, предлагаемого на трассе цыганами, которым не на что прикупить бензина для машины…
А среди однокурсников самой яркой личностью был, безусловно, мой товарищ по отделению старшина милиции Николай Петрович.
Начну с того, что по сравнению с нами, двадцати- двадцатипятилетними пацанами (большинство только-только отслужили в армии), он был глубоким стариком. Ему тогда уже стукнуло чуть ли не тридцать шесть лет. До милиции он всю свою взрослую жизнь служил старшиной роты в ВДВ и в Чебоксарах очень быстро заменил в хозяйственно-дисциплинарных делах - без отрыва от учебы – штатного школьного старшину. Когда он командовал за последнего сборами в баню, обменом постельного белья или проверкой внешнего вида курсантов перед увольнением в город, видно было, что Николай Петрович – настоящий СТАРШИНА. Ни школьный старшина, ни те старшины, которых я помнил по армии, ему и в подметки не годились.
В учебу он вгрызался с упорством и удовольствием бобра, грызущего тополиный ствол. Правила проведения опознания или очной ставки, которые я запоминал с первого раза, Николай Петрович повторял раз пять, но уж заучивал наизусть.
А ещё он учил нас, своих друзей по отделению, рукопашному бою. Но не по школьным, а по десантным методикам. Мы вставали за час до общего подъёма и шли в спортзал, который вообще никогда не закрывался. Сначала под его руководством бегали и разминались. Потом начиналась сама тренировка. С меня ростом, но весь какой-то кряжистый, Николай Петрович обладал абсолютно непостижимой неторопливой подвижностью. В каждое следующее мгновение он, не спеша, оказывался совсем не там, где должен был бы быть, и все наши удары попадали в пустое место. Попытки одолеть его втроём или вчетвером всегда заканчивались неудачей.
Один взвод на нашем курсе был сформирован из толстопузых (других участковых на их родине и уважать бы не стали) казахов и узбеков. Однажды вечером в спортзале, который они обычно в свободное время своими посещениями не баловали, человек шесть из среднеазиатского взвода подошли к Николаю Пеьровичу и, посмеиваясь, сказали, что слышали о «Старшине» - так в школе его уже все называли – как о мастере рукопашного боя, и они хотели бы это проверить. Они попытались напасть одновременно, но, неторопливо перемещаясь и проворачиваясь в центре их круга, Николай Петрович секунды за три вышиб всех, не обидев и не покалечив никого.
На следующий вечер восхищенные братья по разуму в благодарность за науку принесли Николаю Петровичу огромную тарелку настоящего плова. Где и когда они смогли приготовить этот плов – загадка.
Про учёбу на курсах я люблю вспоминать и мог бы рассказывать и писать о Чебоксарской школе всю оставшуюся жизнь, но, к сожалению, спустя шесть месяцев мы сдали выпускные экзамены, отстояли на площади Ленина в оцеплении на первомайской демонстрации и разъехались по домам.