«Но, несмотря на все эти события, в столовой, в сущности говоря, прекрасно. Жарко, уютно, кремовые шторы задернуты». Фраза из «Белой гвардии», по существу, обыграна в пьесе, написанной на основе романа.
Я видела на сцене несколько её постановок. Пожалуй, сильнее всего этот мотив защищённости за стенами турбинского дома звучал в спектакле театра «Современник». И становилось жутковато, когда в финале стены дома взмывали вверх, а герои оставались на пустой сцене (к сожалению, не нашла ни одной фотографии спектакля). Но это – уже проекция на более отдалённые времена, а пока «гавань с кремовыми шторами» объединяет тех, чьи пути разойдутся уже завтра.
Последнее действие пьесы. «Огни... Ёлочка зелёная...»
Кстати, напомню, что ёлка в спектакле – тоже своего рода «красная тряпка для быка»: с 1922 года велась яростная атака на ёлки. Вспоминают, что Маяковского «радовало» присланное ему четверостишие:
И граждане и гражданки,
В том не видя воровства,
Превращают ёлки в палки
В день Христова рождества.
А на сцене Лариосик восторженно скажет: «Ах, Елена Васильевна, если бы вы знали!.. Елка напоминает мне невозвратные дни моего детства в Житомире».
«Вот отсюда я никуда бы не ушёл... Так бы просидел весь век под ёлкой у ваших ног и никуда бы не ушёл...» - говорит Лариосик. Но уйти придётся, потому что меняется всё.
В сценическом варианте пьесы, шедшем во МХАТе, стоит:
«Николка. Господа, сегодняшний вечер — великий пролог к новой исторической пьесе.
Студзинский. Кому — пролог, а кому — эпилог».
Театроведы спорят, можно ли в изданиях и при постановках оставлять такой финал, по их мнению, придуманный театром, ведь первоначально было по-другому. Давайте посмотрим, как было в первых вариантах пьесы. Фраза про «великий пролог» была всегда (только произносил её Лариосик). А дальше шли слова Мышлаевского: «Но нет, для кого пролог, а для меня эпилог. Товарищи зрители, белой гвардии конец. Беспартийный штабс-капитан Мышлаевский сходит со сцены; у меня пики».
Многое ли изменилось? Первоначально «эпилог» относится лишь к Мышлаевскому, в варианте театра – ко многим, хотя, судя по предыдущим диалогам, скорее уже и не к нему. Посмотрим повнимательнее.
«Завтра здесь получится советская республика» - и каждый должен выбрать свой путь. И, похоже, выбрал.
«Вот, поздравьте, только что с дебюта. Пел и принят». Шервинский свято верит, что никто не «попробует тронуть человека, у которого две полные октавы в голосе да ещё две ноты наверху!..» Думаю, что его уверенность вполне обоснованна, а судьба впереди благополучна.
Студзинский и Мышлаевский яростно спорят о дальнейшем пути. Для Студзинского он ясен: «Лучше всего нам подняться и уйти вслед за Петлюрой… Пристроиться к какому-нибудь обозу и уйти в Галицию… А там на Дон, к Деникину, и биться с большевиками».
Мышлаевский, решительно заявляя: «Больше я с этими мерзавцами генералами дела не имею», - совершенно путается в понятиях: «Да, ежели угодно, я за большевиков! Я за большевиков, но только против коммунистов». Но обречённость белой гвардии он видит ясно, как и обречённость эмиграции: «Нужны вы там, как пушке третье колесо! Куда ни приедете, в харю наплюют от Сингапура до Парижа». И поэтому выбирает свой путь: «Я не поеду, буду здесь в России. И будь с ней что будет!..» Он равно готов и к гибели: «И отлично сделают! Заберут в Чеку, обложат и выведут в расход. И им спокойнее, и нам...» - и к службе в Красной армии: «Пусть мобилизуют! По крайней мере буду знать, что я буду служить в русской армии».
Существует, по крайней мере, три законченных варианта пьесы. В первом из них, наиболее близком роману, но с сюжетом, доведённым до логического конца (роман ведь обрывается почти на полуслове), на службу новой власти собираются перейти не только Мышлаевский, но и оставшийся в живых Алексей Турбин (здесь он, как и в романе, ещё врач). А вот Студзинский (здесь уже Студзинский, а не Фёдор Степанов – он же Карась, - как в романе) и Николка твердят одно: «Я с ними буду биться!»
Но совершенно поразительно другое. Бушуют яростные споры. Пути друзей расходятся, чтобы, видимо, не сойтись уже никогда. Будущее неизвестно (не случайно, я думаю, Булгаков делает своеобразным лейтмотивом солдатскую песню на текст пушкинского «Вещего Олега», где снова – о неясности будущего:
Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль на радость соседей-врагов
Могильной засыплюсь землёю?)
Но разойдутся они завтра. А сегодня…
Спор о дальнейшем пути завершится неожиданно. После слов Мышлаевского «Ну и кончено, довольно, я закрываю собрание» - следует реплика вбежавшего Шервинского: «Подождите, подождите, не закрывайте собрания. Я имею внеочередное заявление. Елена Васильевна Тальберг разводится с мужем своим, бывшим полковником генерального штаба Тальбергом, и выходит... (Кланяется, указывая рукой на себя.)»
Потом будет сцена с неожиданно появившимся Тальбергом, изгнание его, порадовавшее всех, и снова – сцена единения:
«Лариосик. Ты гений, Витенька!
Мышлаевский. Я гений — Игорь Северянин. Туши свет, зажигай ёлку и сыграй какой-нибудь марш.
Лариосик тушит свет в комнате, освещает ёлку электрическими лампочками, выбегает в соседнюю комнату. Марш.
Господа, прошу!
Входят Шервинский, Студзинский, Николка и Елена.
Студзинский. Очень красиво! И как стало сразу уютно!
Мышлаевский. Ларионова работа. Ну, теперь позвольте вас поздравить по-настоящему. Ларион, довольно!
Входит Лариосик с гитарой, передаёт её Николке.
Поздравляю тебя, Лена ясная, раз и навсегда. Забудь обо всём. И вообще — ваше здоровье!»
Мы не знаем, «что сбудется в жизни» с героями. Возможно, завтра они станут непримиримыми врагами, но пока – все вместе переживают и радости, и горести. И может ли быть тут по-другому?
Снова параллель…
«Восемнадцатый год» А.Н.Толстого, с которым Булгакова связывали весьма сложные и подчас противоречивые отношения. На вокзале случайно оказываются рядом Рощин и Телегин – и передаются переживания Рощина: «Он понял, - перед ним был враг... Нужно было немедленно пойти и доложить коменданту… Но он прирос к дивану, - не было силы… Иван Ильич, - красный офицер, - вот он, рядом, всё тот же - усталый, весь - добрый... Не за деньги же пошёл, не для выслуги, - какой вздор! Рассудительный, спокойный человек, пошёл потому, что счёл это дело правильным... "Так же, как я, как я... Выдать, чтобы через час муж Даши, мой, Катин брат, валялся без сапог под забором на мусорной куче..." Ужасом сжало горло… Как спасти?»
Конечно, у Толстого это будет связано с внутренним перерождением Рощина (да и Телегин позднее, не зная о его переходе к красным, с трудом, но скажет: «Я тебя арестую»), но здесь человеческое чувство побеждает идеологию, и будет Рощин метаться с одной мыслью – «Обнять его, только обнять»…
Вспомним: ужас гражданской войны – в первую очередь в том, что отец подчас идёт против сына, а брат против брата. И эта трагедия многократно была отражена в литературе. Однако же не везде и не всегда так. Подчас побеждает человеческое начало. И если у Толстого это, скорее, исключение из правил, то у Булгакова – именно правило. Его герои, занимающие разные жизненные позиции, не перестают быть друзьями, и здесь, под крышей дома, который Мышлаевский недаром назовёт «богоспасаемым», вражды между ними просто не может быть. И вспомнится фраза из романа, что вся обстановка дома Турбиных «утверждает красоту и прочность жизни».
И это, несомненно, видели и чувствовали первые зрители, хранившие память о том легендарном спектакле…
В статье использованы иллюстрации А.В.Николаева к роману «Белая гвардия»
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о Булгакове здесь