(первые главы)
На что сходу обратил внимание, так это на многословность, на описание совершенно неинтересных подробностей из биографии главного героя. Почему неинтересных? Потому что автор не способен подать их интересно.
И первая мысль: похоже, что Фаулз находится в начале того процесса, когда литература подменяется пустословием. Формально здесь нет никакого не только пост-, но и вообще модернизма. Описание вполне в реалистическом ключе. А вот по сути – размывание предмета до полного его исчезновения – это и есть постмодернизм.
Прежде чем попасть на остров, где вроде как начнётся главное действие, главный герой живет с некоей Алисон. Сперва это напомнило старика Хэма, затем Ремарка, нечто тошнотворное в духе «Трёх товарищей». Но там – и у Хэма, и у Ремарка – эти отношения являются именно предметом, основным веществом. А здесь? Что-то совсем не оригинальное, блеклое, вторичное. И думаешь: зачем это всё? Не лучше ли перечитать «Две недели в другом городе» или «Вечер в Византии» Ирвина Шоу? Зато начинаешь понимать смысл слова симулякр.
Потом такое же ощущение вторичности возникнет и в военной тематике – рассказ Кончиса о своём участии в Первой мировой. Опять Хемингуэй. Ремарк, Олдингтон… только второй свежести.
(по прочтении трети текста)
Просмотрел многочисленные отзывы – от однотипных восторгов (на них особо не останавливался) до полного скепсиса.
В них часто проскакивает понятие атмосферности. Это когда создаётся некое специфическое пространство, особый мир со своими правилами и законами, своим особенным колоритом, ритмикой, дыханием, главным и общим результатом чего является его органичность, а не механичность. Так, атмосферность есть, например, у Жюльена Гра, у Мервина Пика, у многих латиноамериканцев, у Павича, у Толкина, наконец! Здесь же атмосферность шитая нитками, какая-то нарочитая театральщина, не органика, а именно механика.
Ещё говорят о сложности текста, якобы требующего какой-то особой подготовки – непросто, мол, его осилить. Да нечего там осиливать, поскольку нет никакой сложности. Осиливать его нужно исключительно из-за его скучности, длинности, неуклюжести, механичности. Скучен он, поскольку это не организм, а механизм, причём кривой, работающий с постоянным вмешательством самого механика.
Это – мир условностей, причём в квадрате. Во-первых, постмодернистские игры – вся эта театральщина, размывание смыслов. «Прятки… нет, скорее жмурки. Тебя кружат до тех пор, пока не потеряешь ориентацию. И во всем, что он говорит и делает, мерещится второй, третий смысл». – Здесь ключевое слово «мерещится».
Во-вторых, в первооснове здесь стереотипы из жизни. Вот, например, этот самый «маг», «волхв», условный миллионер Кончис владеет подлинниками Модильяни, Родена, Боннара. И от самого этого факта писает кипятком, «глубокомысленно» рассуждая про: «страшное, но закономерное одиночество гения среди обычных людей».
Но что такое гений? Почему Модильяни гений? Ну как же, это ведь общеизвестно, его картины продаются за миллионы… Тут важно установить причинно-следственную связь. Его картины продаются за миллионы, потому что он гений? Или он гений, потому что его картины продаются за миллионы? Ась?
А вот ещё рассуждения «волхва» о том, что «роман как жанр сегодня не существует». Уяснив эту «истину» Кончис сжёг все имеющиеся в его обширной библиотеке романы: Диккенса, Сервантеса, Достоевского, Флобера. И сразу на душе у него стало легче, очистился.
Это какая-то глупость космического масштаба. Что значит не существует? Где? Может, имеется в виду, что в настоящее время этот жанр исчерпал себя? Но ведь перечисленное – суть артефакты другого времени. Того времени, когда роман ещё существовал! Даже исходя из логики персонажа, в своей эпохе он существует. Таким образом, сжёг он реликвии СУЩЕСТВУЮЩИЕ романы)))
С таким же успехом можно воскликнуть: готика (в архитектуре) сегодня не существует – и взорвать нафиг все готические соборы…
Изначальная глупость в основе. «Здесь всё так непрочно. Будто паутина. Духовная. Театральная, если хотите. Можно одним движением ее разрушить». Вместе со своими персонажами (и почитателями) автор просто не понимает значений слов, понятий. Духовное (при чём здесь театральное?), мистическое, магическое.
Магия – это астрал, эфир, энергия магнетизма, Кастанеда – вот магия в чистом виде. Мистика – это связь с миром первообразов, Божественная вертикаль. А Фаулз – это не более чем театральные подмостки с неумелыми актёрами и бестолковым режиссёром.
Да, и безмозглой публикой. Это та запрограммированная категория, которой внушили, что сие – шедевр, которым она просто обязана восторгаться; для неё и Модильяни – гений БЕЗУСЛОВНЫЙ – вопрос «почему?» тут не возникает. Достоинства будут находиться где и в чём угодно, даже в отрыжке «гения».
(По прочтении половины)
Где-то после трети механизмы заработали как после смазки. Путешествие с Алисон на Парнас в лучших традициях душещипательного женского, то бишь любовного романа. Колоритна вставная новелла о сумасшедшем норвежце. Да и главная тема обрела внутреннюю логику - психиатрия, психоанализ, архетипы - всё пущено в ход. Но… для того, чтобы всё это наполнилось реальным смыслом, необходим краеугольный камень, предмет. Появится ли он?
Увы! – механизмы заработали – но ненадолго. Сразу после неплохих эпизодов про восхождение на Парнас и сумасшедшего норвежца следуют главы 46-47 – пустопорожние диалоги:
– О чем ты думаешь? – О том, как ты прекрасна. – Ты правда не встретился со своей подружкой? – А если бы встретился, ты бы ревновала? – Да. – Значит, не встретился. – Встретился ведь. – Честно. Она не смогла выбраться. – А хотел?
Переливание из пустого в порожнее, читатель погружается в словесную шелуху, в авторскую слюну, много букв, не наполненных никаким реальным смыслом, отсутствие концентрации, жижа, антилитература.
И не нужно говорить, что в этом состоит метод модернизма. В приведённой галиматье нет никакого модернизма – это женский роман в самом бездарном его проявлении (может это пародия на женский роман?).
Для сравнения возьмём «Улисс» Джойса. Разве там нет смысла? Но это живая жизнь. По сути, без сюжета в строго литературном смысле. Проникновение в поток жизни. «Дублинцы» – ключ к «Улиссу». Если вам интересно читать о ничего не значащих «маленьких» людях – это оно… та самая «натуральная школа» - Левитов, Николай Успенский, Решетников, но другая эпоха и другой подход – модернистский (второй ключ к «Улиссу» – «Джакомо Джойс», модернистская миниатюра).
Главный смысл у Джойса – эффект присутствия. Совсем другое Фаулз – винегрет, жвачка. Последний просвет, где находишь нормальную, приличную литературу – эпизод про расстрел, ещё одна вставная новелла. Вот только никакого своеобразия здесь нет – это военная проза – так мог написать Стайрон («Выбор Софи»), Джеймс Олдридж, Василь Быков, да кто угодно…
Но это последний просвет – восхождение на Парнас (день с Алисон), сумасшедший норвежец, расстрел, ну ещё, возможно, выход в беспредельность под воздействием гипноза – всё! Это примерно 5% от всего текста, остальное – жалкая лабуда, всё то же переливание из пустого в порожнее:
– Скучала? – прошептал я. – Много будешь знать, скоро состаришься. – Вот так бы ночи напролет, всю жизнь, всю жизнь. – Ночь напролет не выйдет. Ты костлявый. — Не вяжись к словам. — Я обнял ее крепче. — Скажи: да. Сегодня ночью — да. – Потеребила мою рубашку. — Хорошо с ней было в постели? С австралийской подружкой? <…> — Не буди во мне зверя. — Это во мне зверь просыпается. Когда лежу без ничего и представляю, что ты рядом. — И что я делаю? — Пакости всякие. — Например? — Я о них не словами думаю. — Ну, хоть грубый я или ласковый? — Разный. — Ни про одну пакость не расскажешь? – Помявшись, прошептала: — Я убегаю, а ты меня ловишь. — А потом что? — Молчание. Я провел ладонью по ее спине. — Кладу через колено и лупцую по попе? — Начинаешь поглаживать, тихонечко, тихонечко.
(По прочтении всего романа. Камень так и не появился)
В чем главная слабость? В том, что автор сам толком не знает, о чём вздумал писать. Это мне напомнило Стругацких – та же самая невнятица. Вот хотят они поднять какой-то, так сказать, серьёзный, вопрос, поделиться своими мыслями. Но без высших ориентиров, без понимания высшей иерархии – Закона Синархии – всё начинает расползаться в какую-то жижу. И они в ней самозабвенно барахтаются. Вместе с многочисленными своими почитателями. Они на одной волне со своими кумирами – и им в кайф там барахтаться.
То же самое у Фаулза: «как это всё неопределённо, как неоднозначно, и то, что нет чётких смыслов – это же прекрасно, их и не должно быть…» – такое можно прочесть в отзывах на Фантлабе. Но что может быть прекрасного в той болотной жиже, где нет первообразов, нет эйдосов? Тут вся беда в том, что не дорос этот автор – вместе с любителями подобного чтива – до понимания Платона.
(Вывод) Посему читать нужно хорошую литературу, которой – хвала Всевышнему! – более чем достаточно.