Эта история произошла с моим дедом в далеком 1960-м году. Надеюсь, она вам понравится!
Сдавленный воздух, постоянный мрак, вездесущая, липкая угольная пыль – к этому невозможно привыкнуть. Каждый раз, когда Борис опускался в эту пугающую своей бездонной темнотой дыру, он не был уверен, что это не в последний раз. Вдруг он больше никогда не увидит небо? Не почувствует на коже тепло солнечного света? Не прижмет к груди молодую жену?
Шахта, как древний языческий божок, требовала человеческих жертв. И регулярно получала их. Уже трое знакомых Бориса погибли во время добычи за эти несколько месяцев, что он работал забойщиком.
Что если он следующий?
...Молодая пара переехала на Донбасс по совету армейского друга Бориса.
- Поехали к нам! – Говорил ему Юрок в последние месяцы службы, задорно улыбаясь в рыжеватые усы. – Сейчас шахтеры на вес золота – страну поднимать надо! Платят хорошо, и климат у нас – что надо!
Поначалу Борису с Таисией понравился этот оживленный шахтерский поселок. Он был так не похож на их родную кировскую деревню в двадцать домов, в которой не было даже электричества, а ближайшая железнодорожная станция была за пятнадцать километров. Там жизнь как будто бы остановилась, а здесь она била полным ключом: детский смех звенел из каждого двора, улицы пестрели молодыми лицами, а толпы шахтеров с хохотом и разговорами проходили мимо дома утром и вечером.
Борис не боялся тяжелой и опасной работы в шахте. Да и может ли чего-то бояться русский мужик из глубинки! Он бросился в работу с головой, со всей своей волей и охотой, которая бывает только у молодых, полных светлых надежд людей. Каждое утро он брался за отбойный молоток и работал с полной отдачей до самого конца смены.
Только с течением времени запал Бориса начал иссякать. Беспросветная чернота шахты стала казаться гнетущей, а узкие, наполненные спертым воздухом штреки (тоннели в шахте – прим. автора) вызывали приступы удушья. Борис все чаще вспоминал работу в родном колхозе, там, где с высоты трактора виднелось голубое небо и бескрайнее поле, а свежий ветерок обдувал запотевшую шею и ласкал волосы. Здесь же низкие каменные своды удручающе нависали над самой головой, словно угрожая неминуемой расправой.
Борис делал все более частые паузы во время работы, чтобы отдышаться – как от тяжелого физического труда и нехватки кислорода, так и от сдавливающей его грудь тревоги. Бессознательный страх поселился у него в душе.
Что там, за этими бесконечными слоями породы, в недрах земли? Что скрывает эта чернота?
Шахта, как кровопийца, выкачивала из него жизненные соки. Из веселого и общительного парня Борис превратился в хмурого, задумчивого типа.
Тася с тревогой вглядывалась в его угрюмое лицо, пока он молча уплетал щи:
- Ты что-то, Борь, невеселый, болит у тебя что?
- Нет, устал просто.
- Раньше все время что-нибудь рассказывал, а теперь днями слова не добьешься... – Поникшим голосом говорила Тася и уходила в другую комнату, теребя кончик длинной русой косы.
Борис замкнулся в себе и стал избегать компании шумных товарищей. Во время перерыва он все чаще обедал один, отдельно от остальных, забившись в какой-нибудь укромный уголок в забое (конец горной выработки в шахте – прим. автора).
Как-то Семен Палыч, самый пожилой из забойщиков, застал Бориса за обедом:
- Ты чего один сидишь?
- Да так, отдыхаю... – Борис спешно прикрыл картошку и шматок сала концом газеты, в которую был завернут тормозок (шахтерский обед – прим. автора), словно пряча что-то постыдное.
- Ты молодой еще, не знаешь, что в шахте одному оставаться нельзя. Не к добру это.
Борис вопросительно посмотрел на старшего товарища.
- Для подземных духов одинокий шахтер – лакомый кусочек, - пояснил Семен Палыч. Его светлые глаза сверкнули на почерневшем от угля лице. – Могут обвал устроить или пожар учинить.
Борис изобразил ухмылку, хотя его сердце тревожно забилось:
- Какие еще духи, Семен Палыч? Мы, коммунисты, в такие глупости не верим!
- Веришь – не веришь, а я за тридцать лет повидал в шахтах всякое. Уж поверь моему опыту...
С этого дня слова Семена Палыча не выходили у Бориса из головы. Хотя он гнал от себя мысль, что в забое ему грозят не только обвалы и взрывы метана, но и потусторонние силы, он ничего не мог поделать с беспричинной тревогой, которую день за днем испытывал в шахте. Иногда в клубах угольной пыли ему виделись человеческие тени, и тогда ему казалось, что кто-то невидимый и зловещий наблюдает за ним из темных недр, испытывая его на прочность...
Теперь Борис старался не оставаться один. Он шел обедать вместе со всеми, но продолжал держаться в стороне от остальных.
...В тот день на него накатила невыносимая усталость. Изнеможденный от тяжелой работы, Борис к своему облегчению услышал долгожданный крик:
- Обед! Все на обед!
Он бросил отбойный молоток, глядя, как его товарищи засуетились в поисках своих тормозков. Один за другим они похватали газетные свертки и пошли прочь из забоя. Обычно шахтеры собирались в широком участке штрека – там у них были приготовлены ящики, на которых можно было расположиться и поесть.
Борис немного постоял в нерешительности, провожая взглядом спины своих товарищей. Он хотел, было, пойти за ними, но тут он представил, как приятели начнут приставать к нему с разговорами, а ему придется слушать их бесконечные истории и то и дело вздрагивать от резких раскатов хохота. Сегодня у него не было на это сил. Он чувствовал себя так, словно вся энергия вытекла из его тела до капли, оставив после себя только гул в ушах и тяжесть в голове. Борис в бессилии опустился на землю и достал свой тормозок, аккуратно завернутый в газету заботливыми Тасиными руками. Пара картошин, куриные яйца, хлеб и зеленый лук – вот и весь обед. Но для голодного шахтера это было настоящим богатством. Эта нехитрая пища как будто приближала Бориса к мирной, спокойной жизни на поверхности – там, где ждала его розовощекая и улыбчивая Тася, там, где пахло домашней едой, и там, где можно было расслабиться и ничего не бояться, развалившись на взбитой накрахмаленной подушке...
Борис расправился со своим непритязательным обедом за считанные минуты и отложил пустую газету в сторону. Времени до конца перерыва оставалось достаточно, чтобы вздремнуть. Борис прильнул к холодной каменной стене и закрыл глаза, отдавшись в плен сладкой, медлительной дремоте...
...Он идет сквозь черную пыль, навстречу непробиваемому мраку. Она лезет в ноздри и застилает глаза. Он вытягивает руку вперед, чтобы лучше разглядеть дорогу. Он в шахте, но он не знает, где он и куда он идет.
В темноте что-то есть. Он чувствует, что совсем рядом, в беспроглядной пыли, копошатся какие-то тени. Они шуршат и извиваются, принимая причудливые формы, и подбираются все ближе, словно кто-то пытается схватить его призрачной рукой. Еще чуть-чуть и мрак поглотит его...
Вдруг он слышит шепот, который невнятным гулом отскакивает от стен штрека, забираясь ему в уши:
- Боря... Боря!
И тут он видит ее. Тася стоит в конце темного тоннеля и машет рукой. Ее длинные толстые косы колышутся как на ветру, а взгляд полон тревоги. Бледная и строгая, как статуя, она вытягивает ладонь вперед в останавливающем жесте и говорит:
- Уходи! Уходи скорее!
Он идет дальше, к ней, но Тася начинает лихорадочно махать обеими руками, словно пытается прогнать кого-то, и повторяет снова и снова:
- Уходи! Уходи! Уходи!
...Борис проснулся от звона жестяной фляжки. Он случайно задел ее ногой во сне, и она с лязгом покатилась по земле. Бледное лицо жены все еще стояло у него перед глазами, а ее полный ужаса и тревоги голос звенел в ушах. Борису стало не по себе, и он одним рывком вскочил на ноги. Он вышел из забоя и быстрым шагом направился туда, где сидели его товарищи.
Картина была знакомой: кто-то хрустел огурцом, кто-то дремал, оперевшись на стену, а кто-то рассказывал товарищам веселую историю.
- О, Боря! Иди к нам!
Это Юра, тот самый армейский друг, окликнул Бориса. Он рассказывал долговязому Рудику очередную армейскую байку:
- В общем, стою я, стою, а глаза уже так слипаться начали, что еле-еле на ногах держусь...
Вдруг хрипловатый голос Юры потонул в резком грохоте. И Юра, и Рудик, и даже те из забойщиков, что спали, облокотившись на ящики, встрепенулись и повернули головы на звук. Семен Палыч, занятый обедом, отложил в сторону недочищенное куриное яйцо и сказал:
- Похоже на обвал.
Как самый опытный, он двинулся вперед, а Борис и остальные пошли следом. Вперед по штреку, поворот налево... Они шли всего пару минут, но Борису эти мгновения показались вечностью. Наконец, они повернули и оказались в забое.
От увиденного у Бориса перехватило дыхание: там, где он только что сидел, валялась груда камней, а клубы черной пыли мошкарой роились в воздухе. Из-под завала торчала та самая газета от его тормозка...
Кто-то из забойщиков смачно выругался, кто-то удивленно присвистнул, а Семен Палыч только стоял и молча рассматривал кучу камней и кусок газеты. По выражению его глаз Борис понял, что он обо всем догадался, ведь он не раз видел его сидящим в забое в полном одиночестве. Он не ошибся: Семен Палыч оглянулся на него и покачал головой:
- Ты здесь что ли сидел? Да-а, повезло тебе, парень... Видимо, ангел-хранитель у тебя сильный. Теперь-то поверил в духов? – Усмехнувшись, подмигнул он Борису.
Борис не знал, что ответить, но понимал, что Тася приснилась ему не просто так. Что это было? Ангел-хранитель? Добрый дух? Борис был настоящим коммунистом и не верил в такую чепуху, считая ее пережитком прошлого. Даже его пожилая мать стыдливо прятала глаза, когда он заходил в избу и заставал ее за зажиганием лампадки перед запылившимися образами.
Однако у того, что произошло, не было рационального объяснения. Что-то или кто-то чудесным образом спас Бориса от неминуемой гибели...
...В тот вечер, когда Борис поднялся на поверхность и полной грудью вдохнул прохладный сентябрьский воздух, он окончательно понял, что не хочет больше возвращаться в шахту. Та необъяснимая тревога, которая мучила его последний месяц, с силой вырвалась наружу и осталась там, внизу, на дне чернеющей ямы в недрах земли.
Борис ощутил небывалую легкость и бодро зашагал в сторону дома, как будто не было этих восьми часов тяжелого физического труда и несчастного случая, чуть не забравшего его жизнь.
Тася уже суетилась на кухне, разогревая для мужа ужин на печи. Борис улыбнулся, увидев ее русые косы, откинутые назад, крепкое подвижное тело и ловкие руки, расставляющие тарелки и ложки по белой скатерти. А ведь сегодня он мог не вернуться домой и никогда больше не увидеть жену...
Он подошел к ней, крепко обнял ее, как будто после долгой разлуки, и сказал:
- Спасибо, что ты есть.
Тася заглянула ему в глаза:
- Ты чего, Борь?
- Ничего, просто ты сегодня спасла мне жизнь!
Борис рассказал жене удивительную историю, которая произошла с ним сегодня в шахте. Тася молча слушала, кивала и время от времени удивленно поднимала брови, а в конце улыбнулась во все зубы:
- Вот видишь, я – твой ангел-хранитель!
Но потом ее лицо вдруг стало серьезным, румянец сошел со щек, и она сказала:
- Борь, может, это знак и не надо тебе работать в шахте? Геннадий уже в котором письме нас на Урал зовет, на завод. Может, туда поедем?
Борис уже давно задумывался над предложением брата Таси. А после того, что случилось сегодня, выбор был очевиден: в шахту он больше не вернется. Он улыбнулся, глядя в голубые глаза жены, застывшие в немом вопросе:
- Отчего же не поехать!
Уже через месяц супруги перебрались на Урал. Работа на заводе была не менее тяжелой, чем в шахте, но Борис был доволен. Ведь ему больше не надо было спускаться под землю, туда, где не хватает воздуха и роятся пыльные черные тени, пытаясь заглотить тебя и навсегда оставить в своем беспросветном плену...