Над лесом расстилался холодный закат, когда небольшая диверсионная группа из батальона Гераленко вернулась со станции Лесная. Их объединённая с партизанами войсковая бригада двигалась на встречу 188 стрелковой дивизии из тыла с боями в сторону реки Ловать, за которую отошла 16 немецкая армия и заняла там свои новые оборонительные позиции. Сейчас партизаны встали лагерем на своих старых местах. Сам Дрозд Филипп Борисович был этому рад, так как все стёжки и дорожки здесь знал прекрасно, а так же имел связь с подпольщиками местных сёл и деревень.
Итак, группа во главе в Васей Мельниковым поздно вечером вернулась в лагерь.
Клаус Шульц спустился к себе в жилище. Ещё там в Песчанках - они решили с Катей жить вместе и теперь их землянка стала семейной. Вместе с ними за ширмой в противоположном углу жила ещё одна пара: Любаша, племянница Дрозда, с Алёшей Дмитруком.
Клаус вошёл в сырую темноту, зажёг коптилку, поставил в угол свой автомат и увидел разбросанные вещи на топчане. Кати не было. Видимо, она куда-то спешно собиралась, её медицинский халат даже свесился на пол и Шульц бережно поднял его и повесил на гвоздик, собрал с топчана вещи, сложил их в угол и пошёл искать свою любимую подругу.
Из темноты на встречу вынырнула Любаша.
- Китиа моя, где? - ещё не совсем правильно говоря по-русски, спросил у неё уставший и изрядно промокший Клаус.
- Пошла проведать своего отца в Пригорье... Чего ты побледнел? Завтра утром придёт. Тут километров 12 всего будет на прямки.
Клаус вздрогнул.
- Почему одна? Почему не сказала?
- Она никому ничего не сказала. Говорит, сон плохой снился, наверное, отец заболел, и ушла. Комбату только доложилась.
И Любаша пошла к землянке Дрозда, оставив озабоченного Шульца одного стоять под молодой берёзой.
Когда Клаус уставший и холодный ложился греться на свой топчан, переодевшись в сухое бельё, заботливо приготовленное и заштопанное его Катериной, он не переставал в мыслях своих прокручивать её образ. Вот они едут вместе из Песчанок в лагерь Дрозда к Лосиной Пади, на одной подводе с ними сидят рядом и правят лошадью весёлые приятели Диц и Саша Глушков, которые рассказывали друг другу анекдоты и хохотали всю дорогу. Эти ребята сдружились на совместных вылазках к железнодорожному разъезду: первые две прошли удачно, а на третий раз - они чуть было не погибли оба, когда в сторожку обходчика вдруг неожиданно заявились немцы с офицером в советской форме, которого Глушков сразу узнал. Саша потом докладывал Алексею Дееву, что просто обалдел, когда понял, кто перед ним стоит - это был тот самый рябой сотрудник, что в военной форме ещё в 1939 году пришёл в их районный отдел НКВД города Беляева под Новосибирском и, войдя в кабинет начальника, открыл огонь в заместителя Алексея - Степанова, приняв сперва того, за майора Деева. Узнал ли его рябой? Саша не понял, но тут же проломив оконную раму, бросился бежать в лес. Диц сперва не сообразил в чём дело, а потом когда на него, сидящего за столом, направили автоматы, что-то быстро затараторил по-немецки, а после, уже выведенный во двор солдатами, тоже бросился бежать. Сзади раздалась длинная очередь, его насквозь прошило от правого плеча до левой лопатки, но парень продолжал свой бег. Диц чувствовал, будто его что-то сильно обожгло, а когда упал носом в снег, к нему подскочил Глушков и утащил с собой вниз в глубокую ложбину под корнями векового дуба, быстро зарыл себя и Дица прошлогодними листьями и слушал, как на верху бегали и искали их люди с автоматами, но к счастью, так и не нашли.
Потом они долго добирались до своих, Глушков тащил на себе раненного Дица, тонкого и хрупкого, как подросток. А когда принёс в Песчанки и Коршунов положил парня на стол в бессознательном состоянии, истекающего кровью, очень сильно разрыдался там же в сельском медпункте, стоя возле раненого приятеля и держа его за руку. "Вилли... Вилли!..." - в отчаянии повторял Саша. Деев тогда вместе с Катей, еле-еле оттащили его оттуда, вывели во двор, но успокоить не могли. Так всю ночь и просидел Глушков без сна на крыльце медпункта, ожидая развязки и, увидев Коршунова Данилу, который после операции вышел на улицу, резко вскочил на ноги, от чего у Глушкова закружилась голова, всё поплыло перед глазами, и он, не выдержав напряжения, упал в обморок. Придя в себя, узнал что Вилли жив и это, наверное, явилось самым радостным событием в его фронтовой жизни... И теперь Шульц, вспоминая всё это, повторял тихонько про себя и в слух имя любимой женщины и медсестры: "Катя!", а засыпая, вспомнил, как горячо шептались они по ночам: "Ты меня не бросишь?" - повторял он, целуя её в щёки, лоб, глаза... "Что ты, дурачок! - слышал он в ответ. - Где же я ещё найду такого ласкового, как ты ?!.." И ему не верилось, он, потерявший надежду на то, что когда-нибудь понравится женщине, обрёл, наконец, своё счастье. И тревожно ему было сейчас, что это его Счастье, теперь не с ним, что она вдруг куда-то исчезла этой тёмной и холодной мартовской ночью.
А Катя ещё на марше мечтала попасть домой и встретиться с отцом и братом. Пробираясь в Пригорье, она не ожидала того, что эта встреча окажется такой горькой и трагичной.
Катя добралась в Пригорье уже после полуночи, вышла из леса со стороны большака, тихонько пробежалась по знакомой улице и, скрипнув калиткой, вошла на двор. В маленьком окошке тускло горела коптилка, видно отец ещё не спал и она радостно, забежав к себе на крылечко, толкнула входную дверь. Оглядевшись, после уличной темноты, она вздрогнула, на стуле прямо посередине комнаты сидел, положив ногу на ногу, староста соседнего села Бельцы - Авдюхин.
- Привет, голуба! - громким скрипучим голосом, произнёс он.
У Кати опустились плечи, она ничего не понимая, тихо спросила у него:
- А где отец?
- Не спеши, куда торопишься-то?.. Ты ещё к селу от леса подходила, а мне посты уже доложили всё про тебя, вот и встретить решил сам, а то шибко расстроишься! Ведь, нету никого дома-то... - и староста поднялся, размял коленки и, покачиваясь из стороны в сторону, подошёл к женщине вплотную. - Что стоишь, словно аршин проглотила? От партизан своих идёшь?
Катерина сделала быстрый шаг в сторону двери, но Авдюхин, подскочив, крепко ухватил её за локоть.
- Куда собралась? Ты уж дома теперь, не куда тебе спешить-то! Погодь!.. - и он прислушался к шуму на улице.
К дому приближались люди, Катерина слышала за дверью их громкие голоса, говорили по-немецки. Она отшатнулась от двери, которая резко распахнулась и на пороге появился офицер средних лет в кожаном пальто и фуражке с высокой тульёй. Он прищуренными глазами взглянул на Катю, ощупал её своим холодным взглядом с ног до головы и прошёл в комнату, встав к окну. Офицер долгим немигающим взглядом уставился в ночную темноту и все вошедшие с ним солдаты замерли на месте, замер и Авдюхин. Потом, наконец, он повернулся от окна на каблуках и оттолкнувшись от подоконника медленно подошёл к дочери Плетнёва, Авдюхин откашлялся в кулак и проговорил:
- Ну, милка, поздоровайся - это господин Шнайдер!..
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.