5278 подписчиков

Дикая степь... За Волгу

7 августа 20227 авг 2022

1119

13 мин

Глава 2.

Время действия - 1731 год

Мысль устроить в имении настоящий театр крепко засела в голове Марфы Ермолаевны. Уехал Фрицка, две недели с удовольствием поглощавший святочные деревенские студни и жареных поросят. С сожалением взглянул в последний раз на стол, уставленный графинчиками, и, вздохнув, пошёл устраиваться в возке.

- Эка шельма, - засмеялся поручик. - Теперь я понимаю, отчего театр у него так себе получился. Видно, больше угощался, чем репетициями занимался. А вы, Марфа Ермолаевна, не бросайте это дело. Не бросааайте… В Европе театр — первая затея. И у нас так будет, дайте только время!

- Петр Иваныч, голубчик… Да как же я..? Фрицка-то… Фридрих Матвеич уезжает, а я-то что могу? Я и шпектакля настоящего ни разу не видала!

- Есть у меня один знакомец… При императоре Петре Алексеиче, упокой, Господь, его душу, комедиантом был. Он бы вам, сударыня, самый настоящий театр устроил. Только вот не знаю… согласится ли он из самого Петербургу сюда ехать… - поручик напустил на себя задумчивый вид.

- Ох, Пётр Иваныч… Да я бы… Я бы сколь хошь ему жалованья положила, только б согласился. И харч у нас… деревенский, правда, что уж там… Однако ж голодным не остался бы.

Поручик с сомнением покачал головой:

- Уж и не знаю…

- А вы порадейте, порадейте, голубчик! Я и вас-то отблагодарю. Да погодите, я сейчас… - барыня унеслась куда-то в дальние комнаты, но уже через минуту вылетела с кожаным мешочком в руках. - А вот вам, Пётр Иваныч, за труды, за беспокойства.

Кошель перекочевал в карман поручикова камзола.

- Ну, постараюсь я, Марфа Ермолаевна. Исключительно ради вас постараюсь.

- Благодарствую, Пётр Иваныч…

- Только ведь это дело не быстрое, сами понимаете… покуда я до Петербурга доберусь, покуда он соберется, да опять же дорога… Грязь, распутица… Летом, думаю, надеяться можно будет.

Вздохнула Марфа Ермолаевна — долго. Да ведь по-другому не получается. Надо ждать. А покуда нашла в Самаре старичка одинокого. В былые годы довелось Григорию Александровичу Ситникову в столицах жить да в театрах бывать, вот и вызвался он помочь помещице с обустройством труппы. Много за свои услуги не запросил — стол с вином, комнату тёплую да небольшую плату деньгами.

Ударили по рукам, на следующий день и перебрался старик в поместье. Сказать правду, такой удаче он был рад. Не особо богато жил — за годы службы не сумел скопить состояния, вот и перебивался кое-как. Форс держал, а как же — в обчестве городском крутился и на приемах бывал. Правда, никто не догадывался, что для того и ходит он в гости, чтобы сытно поесть. Дома-то хлеб не вдосталь да иван-чая сколь хошь. Голландку топил едва-едва, лишь бы не заколеть в морозные ночи. А тут — счастье какое!

Марфа Ермолаевна комнату отвела Ситникову удобную — уютную, с изразцовой печью, мягкой кроватью, на которой впервые за многие годы спалось Григорию Александровичу будто у маменьки в детстве.

- Нет, голубушка, вы уж не сетуйте на свой стол, не клевещите, - говорил старик, с аппетитом поедая поставленную перед ним еду. - Знатные у вас щи. И не говорите, что в Петербурге щей не едят. Сам император Пётр Алексеевич оченно их уважал. И буженинка у вас… ммм… такой и в самих столицах не сыщешь!

Барыня цвела от удовольствия, пододвигала старику блюда и ворковала:

- А я стряпуху нанять себе хочу, чтобы эти… как их… паштеты да шнитцелы умела…

- И это можно, - одобрил Ситников. - Только поверьте мне, голубушка, нисколько не вкуснее они ваших пирогов. Так, форс один! Или вот, скажем, вино заморское — вода сладкая, только и всего. Куда ему до вашей вишнёвочки!

И Григорий Александрович опрокидывал очередную чарку густого тёмно-красного напитка.

Старик был неглупым, он хорошо понимал, что схватил за хвост удачу, и намеревался её удержать. Явится ли протеже поручика Козлова и когда явится, было вилами на воде писано, значит, имелся шанс остаться в имении надолго. Для этого следовало радовать хозяйку успехами труппы, которой он и занялся с первого же дня.

- Видите ли, Григорий Ляксандрыч… Фрицка… Фридрих Матвеич с ими рете… репе…

- Я вас понял, матушка! Такое трудное слово, с непривычки и не скажешь. Репетировал.

- Ага, ага, точно! Только эти деревенские дурни всё действо провалили.

- А какую пиесу разыгрывали?

- Орпей и Э… Э…

- Эвридика! Хорошая пиеса!

- Пётр Иваныч сказывал, что императрица Анна Иоанновна любит, чтобы в конце шпектакля артисты колотили друг друга.

- Колотили? Так ведь эта пиеса… - удивился Ситников, а потом, спохватившись, сказал. - Что ж, можно устроить. Давайте сегодня же сделаем прогон.

- Прогон? Для чего же их сразу прогонять, может быть, подучить их маненько? Где ж других-то взять?

- Прогон, матушка, это и есть репетиция. Чтобы в кустюмах, в декорациях. Где ваши актеры?

- Да где ж им быть… По домам разошлись. Чай, в деревне дел немало.

- Э, нет, матушка! Так не годится. Актеры всегда при доме должны жить. Головы у их одним лишь театром заняты чтоб были.

- Ну… не знаю… А кто ж за них в поле работать станет?

- Так ведь у каждого актера есть сродники. Пускай они и отрабатывают за актеров. Либо урежьте наделы, ведь эти бездельники в вашем доме кормиться будут.

- Обмозговать сие надобно, Григорий Ляксандрыч. Филька! - закричала барыня. - Филька! А ну, созывай всех ахтеров в дом! Репе…

- Репетировать, - услужливо подсказал Ситников.

- Репетировать пора! - скомандовала Марфа Ермолаевна.

К вечеру актеры, наконец, собрались.

- Вот видите, голубушка, сколь трудов стоит дождаться их. А жили бы в дому — так сей момент бы начали, - осторожно давил на барыню Ситников.

Актеры слова свои забывали, несли околесицу и на подмостках двигались неуклюже. Ситников хватался за голову, бормотал что-то себе под нос, явно не лестное. Хоть и не был он сам никогда ни комедиантом, ни антрепренёром, и в театр приходил лишь как зритель, но за дело взялся со всем рвением.

В тот же вечер все актеры были устроены в помещениях для прислуги, а на ближайшее время затеяна для них перестройка большого каменного амбара.

- Да как же, матушка… Детки-то ведь дома, мужики. Кто ж стряпать им будет, обстирывать? - попытались было спорить бабы.

- Без вас управятся! - цыкнула на них барыня. - А кто ослушаться посмеет да отлучится из имения в деревню, тот будет дело иметь с Филькой. Отныне он приглядывать за вами станет.

Филька, здоровенный дворовый детина с туповатым лицом нагло усмехнулся и многозначительно погладил рукоятку плети. Теперь он, купленный барыней ещё в детском возрасте и выросший в доме на тычках и затрещинах, с которым никогда никто не считался, почувствовал свою власть над другими и явно наслаждался ею. Особенно нравилось ему, что в труппу попала Марья. Красивая она была, Марья-то. Коса в руку толщиной, глазища огромные. Жалко только, что засматривалась больше на кудрявого Тимоху. Ну ничего, время покажет, кто больше прав на неё иметь будет!

На репетициях Филька усаживался на стуле в углу и бесцеремонно разглядывал девиц, громко гоготал, если что-то казалось ему смешным, отпускал реплики. Ситников его не одергивал. Не хотелось сердить барыню, да и актерам острастка не помешает.

В марте, когда запах начавшего подтаивать снега взбудоражил всё живое, взыграла кровь и у Фильки. Подкараулил он вечером Марью, прижал в тёмном углу, задышал тяжело ей в лицо:

- Ты, Марья, это… Ндрависся ты мне.

- Уйди, Филя… - испуганно пискнула Марья.

- Куда… - Филька стиснул девушку в медвежьих своих объятьях, откинул назад, норовя поцеловать её в губы.

- Не надо… - мотала головой, уворачивалась Марья. - Филька, отпусти…

Однако отпускать её Филька не собирался. Он наслаждался испугом Марьи, получал какое-то животное удовольствие от её беспомощности и слабости.

- А ну, отпусти её! - рванул кто-то сзади Фильку за плечо.

- Чего? - обернулся он.

Позади стоял Тимоха.

- Пшёл вон! - спокойно ответил Филька и снова склонился над Марьей.

Однако тут же получил сильный удар по голове.

- Ты чего это?! - взревел Филька и, отпустив Марью, кинулся на врага.

- Вот тебе ещё! - снова огрел его толстой палкой Тимоха и отскочил в сторону. - Будешь Марью забижать?

- Да я тебе! - расставив руки, здоровяк пошел в наступление на по-юношески худенького Тимоху.

- Не подходи! Огрею! - закричал тот и отступил к стене конюшни.

- Что там у вас? - выскочила из дома барыня. - Что за шум? Драка? Кто посмел?

Тимофея пороли тут же, на конюшне, не откладывая наказания на завтра.

А потом он лежал на лавке вверх исполосованной в кровь спиной, а Марья прикладывала к его лбу влажную тряпицу.

- Больно тебе, Тимоша?

- Ничего, не впервой, чай.

- Я же помню, больно, - девушка перебирала пальчиками золотистые кудри.

- Бежать надо.

- Что? - испуганно оглянулась Марья. - Тише…

- Бежать, говорю, надо. Не будет нам тут жизни. Филька каждую репетицию на тебя пялится. Думаешь, я не вижу? А уж когда кустюмы эллинские на нас наденут, и ты с открытыми ногами да плечами представлять роль свою станешь, так и вовсе сдуреет. Барыня за тебя не вступится, об том даже речи не будет. Куда там! Скорее под венец тебя с ним погонит. Иль пойдешь с ним венчаться?! - ревниво взглянул на девушку Тимоха.

- Что ты, что ты! - взмахнула руками та. - Мне от вида одного его тошно, какое уж венчаться…

- Значит, бежать.

- Куда же, Тимоша? Споймают нас сразу, далеко не уйдешь. Да ведь и сухари в дорогу нужны. Где же мы их возьмем? У своих спросить — так не пускают в деревню. Да и боязно. Прознает кто, греха не оберешься. Опять же, у маманьки с тятей в избе лишнего куска нет, чтобы нам откладывать.

- Подумать надо… - хмуро сказал Тимофей.

Сухари припрятывать он начал загодя, торбочку с запасами засовывал под стреху амбара, там, где толстая деревянная балка, поддерживающая край крыши, образовывала вроде жёлоба, укрытого со всех сторон от непогоды и чужих глаз. Туда же отправился крошечный мешочек с пшеном, немного гречи и узелок с солью. Стащить всё это с кухни трудов стоило, да если очень захочешь, всё сумеешь.

Заигрывать с Марьей Филька перестал, но глаз с неё не спускал.

- Как коршун цыпленка выглядывает! - жаловалась девчонка. - Боюся я его.

- Не боись, - хмуро говорил ей Тимофей. - Видно, барыня и ему острастку сделала. Не хотит, чтобы он ахтерку портил. Боится, что ты над собой наделаешь чего, некому будет Эвридику представлять.

В мае, когда зацвели яблони и вишни, затеяла Марфа Ермолаевна давать шпектакль. Пригласила соседей, знакомых из Самары. Расстаралась с угощеньями. День и ночь хлопотали девки да бабы, вызванные из деревни, готовили барский дом к приему гостей. Мужики под руководством Ситникова навели лоск в театральном зале, обили сцену драпировками, повесили занавес.

Барыня уж извелась совсем в волнении — понравится ли зрителям пиеса, хорошо ли сыграют свои роли актеры. Однако тревоги её были напрасными. Неискушенная публика была в восторге, особенно понравилось им, как глупого Орфея отлупили палками вакханки.

- Так его! - кричали зрители. - Так! Сказано было — не смотри, значит, нечего оборачиваться!

Разве что кустюмы открытые их несколько смутили. Однако Марфа Ермолаевна объяснила, что одежда это эллинская, так ей поручик Пётр Иванович Козлов сказал. Да и в книжке, которую Григорий Ляксандрыч привёз с собой, так нарисовано. Гости головами удивлённо покачали — надо же, бесстыдные какие эллины были.

К вечеру гости разъехались. Остались только свекровка да сосед один — полнокровный помещик в расцвете лет с хищным взглядом жгуче-чёрных глаз. Улучил момент, стал нашёптывать что-то Марфе Ермолаевне. Та сначала краснела, потом бледнела, что-то лепетала в растерянности. Однако сосед был настойчив, выразительно звенел кошелем в кармане, уговаривал барыню, так что в конце концов она сдалась.

- Ну что же… Если так… Будь по-вашему.

Велела дворовым девкам приготовить для гостя комнату:

- И чтоб в самолучшем виде чтоб было! - строго прикрикнула она. - А подушки взбивать отправите Марью-ахтёрку.

«Вон оно что…» - переглянулись меж собою девки.

Приказанье барыни исполнили быстро. Марью тоже оповестили, какую участь ей Марфа Ермолаевна определила.

Сама не своя прибежала она к Тимохе.

- Пора, значит! - коротко сказал он. - Делай вид, будто бы в баню тебе надо, а оттуда к оврагу бежи. Я туда же приду. Да лицо-то попроще сделай, а то подумают, что не в себе, следить за тобой станут.

- Что это ты? - слащаво улыбнулась Марье старушка-актерка, когда та вошла взять чистого белья в дорогу.

- Барыня велели в бане обмыться. Посылают они меня гостю подушки взбивать, да говорят, что дух от меня дурной. Взопрела, мол, на сцене.

- Ааа… - понимающе закивала старушка. - А ты что ж… ничего?

- А что, подушки-то взбить? - сделала наивно-непонимающее лицо Марья. - Я дома-то всегда из взбивала. Правда, у нас не пуховые, а соломенные. Да ведь пуховые ещё легше!

- Вон что… - лукаво усмехнулась старушка. - Значит, ты не знаешь…

- Побегу я, бабушка, а то Марфа Ермолаевна заругают! - Марья схватила чистую рубаху и побежала к бане.

Зашла, будто бы взаправду мыться собралась. Громыхнула ведром, потом тихо выскользнула наружу и скрылась в высокой траве.

- Пойдём скорее! - схватил её за руку Тимофей. - Покуда хватятся тебя, мы уж далеко будем.

- Ох, Тимоша, да ведь всё одно догонют! С собаками найдут! - Марья продиралась по оврагу сквозь заросли кустарников.

- А мы их обманем. Вот тут по ручью пробежим. По камушкам. А там дальше проток да озерков немерено, по воде собаки нас не возьмут.

- Куда же мы теперя, Тимоша?

- К Матвеевским гривам* покуда, а там видно будет. День перебудем на островке, а ночью дальше двинемся. Попробуем у рыбаков лодку взять, через Волгу махнём. Пересидим покуда в горах, а когда искать перестанут нас, подадимся в Дикую Степь. А то в Сибирь. Там нас не найдут.

--------

* Матвеевские гривы — система проток и озёр в месте впадения реки Чапаевки (устаревшее название - Моча) в Волгу

--------

К утру добрались до самой почти Волги. Переплыли на маленький островок меж ериков, укрылись в кустах.

- Замёрзла? - улыбнулся Тимофей, глядя на раскрасневшуюся от быстрой ходьбы Марью.

- Нее… От воды студеной тело будто горит. Одёжу посушить бы. Сырая-то будет тепло тянуть. Нешто на кустах разложить. А ты не гляди на меня, Тимоша. Совестно мне.

- Ты же вроде рубаху брала чистую? Надень её.

- Так она тоже намокла, когда ерик переплывали.

- Эх ты, кулёма! - засмеялся Тимофей. - А я торбу с сухарями над головой держал. Всё сухое.

- Я не умею плыть одной рукой… - насупилась Марья.

- Да ладно… примирительно сказал Тимоха. - Скидай одёжу, не буду глядеть. Хотя хочется. Погрызи сухарей. Похлебку уж за Волгой варить будем.

Разложив одежду на кустах, беглецы перекусили и легли в траве, наблюдая за бегущими в утреннем небе облаками.

- Хорошо-то как… Будто и нет на свете ни барыни, ни театра этого треклятого… - мечтательно проговорила Марья.

- Вот уйдём в Дикую Степь, и не будет там ни барыни, ни театра, - с улыбкой ответил Тимоха, и вдруг напрягся, насторожился, - Тихо… Слышишь? Собаки будто лают…

- Слышу… Одёжу-то… одёжу с кустов сыми! Увидят!

Тимофей вскочил, похватал сушившееся тряпьё в охапку, упал в траву.

- Лежи не шевелись. Переплывать протоку не станут, а издаля нас не видно. Главное, не выдать себя.

Собаки лаяли где-то совсем близко, гомонили мужики, перекликались. После полудня шум стал удаляться, а потом и вовсе стих.

- Ушли как будто… - приподнялся Тимоха. - Одевайся теперя, пойдём к Волге. Найдем рыбачью лодку, переплывём реку.

- Страшно же…

- Не боись!

- А как же… Мы же украдём её, да?

- Аааа… А мммы оставим её на том берегу… Потом её вернут хозявам.

- Нехорошо это.

- А вернуться к барыне хорошо?! - сердито оборвал Марью Тимоха. - Пойдём.

Лодку искать долго не пришлось, верстах в трех вверх по течению артель рыбацкая стояла, там и стащили.