Здравствуйте.
После статьи про опричнину многие читатели справедливо сравнили Ивана Грозного со Сталиным. Действительно, между Сталиным и Грозным много похожего. Оба боролись с «внутренней оппозицией» (Грозный — с боярской, Сталин — с партийной). У обоих были похожие «национал-большевистские» (назовем это так) взгляды. Оба и по сей день ненавидимы либеральной интеллигенцией, которая с порога начинает фыркать и плеваться, совершенно забывая о том, что главное качество интеллигента — это как раз интеллект, т. е. способность холодно и здраво рассуждать, а не размазывать сентиментальные сопли.
Однако, нужно подчеркнуть очень важное, системное различие между этими двумя историческими фигурами, которого многие в упор не замечают. Иван Грозный был все-таки «природный монархист», а Сталин — убежденный республиканец, написавший в 1913 году, например, так:
«По-прежнему в тисках своих душит Россию монархия Романовых, собирающаяся в этом году отпраздновать 300-летний юбилей своего кровавого владычества над нашей страной».
Никаких симпатий к русским царям Сталин никогда не питал, а Ивана Грозного (как и Александра Невского) выделял, потому что он, по его мнению, «стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния» (это, кстати, не так, иностранцев в Москве в XVI столетии было достаточно много: и англичанин Ченслер, и немецкий авантюрист Штаден, ставший опричником, и много кто еще).
Сталин критиковал Грозного и говорил, что его историческая ошибка «в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств», из-за чего, по его мнению, и возникла Смута (что тоже не совсем так: Смута выросла из системного кризиса как раз грозненско-годуновской модели управления).
Роли Грозного и Сталина в русской истории различны, потому что различна историческая динамика XVI и XX вв. В XVI столетии Московское государство было молодой, стремительно растущей, аккрецирующей звездой, которая притягивает к себе осколки древнерусских княжеств и степных ханств. В XX-м же столетии эта звезда уже явно растеряла свою энергию и начала превращаться из желтого имперского карлика в красного советского гиганта (сравнение сугубо астрофизическое).
Т. е. Грозный — зачинатель, а Сталин — реставратор. Сталин заново собирал разлетевшиеся в 1917 году осколки империи, и совершенно логично то, что он вернулся к «точке зеро» и начал апеллировал к доромановским царям. Сталин пытался восстановить, как говорят в таких случаях программисты, исходник, первоначальный «код Грозного».
Но в том-то и дело, что «программная среда» в XX веке стала принципиально иной, — и вот почему правление Сталина закончилось не абсолютной победой, а, скорее, знаком вопроса: а что же дальше, как нам настроить операционную систему в новых исторических условиях, которые похожи на реалии Ливонской войны, да, но всё же отождествлять их на 100% нельзя? Изменился геополитический фон, изменились границы России, технологии, идеи, — всё поменялось...
Вот почему сталинские репрессии — это не опричнина. Похоже, но всё же другое. Похожи свойства, но не их сила. С тем же успехом можно сравнивать две кислоты, например, азотную и уксусную: первая — мощный яд, используемый в промышленности вплоть до ракетных двигателей, а вторую люди употребляют в пищу. Можно ли отравиться уксусной кислотой? Безусловно, и смерть будет мучительной. Но она явно слабее азотной.
Что ж, давайте попробуем честно разобраться в том, как и из чего на свет появилась эта уксусная кислота.
Эскиз портрета вождя в зеркале
Начнем с личности будущего руководителя Советского государства.
В отличие от подавляющего большинства других революционеров Сталин был человек очень прагматичный, цепкий, внимательный до бытовых мелочей. Иначе говоря, он был хороший организатор. Сталин не был потомственным интеллигентом, а был выходцем из самых, что ни на есть, низов: мать его была крепостной крестьянкой, а отец был вечно пьяный и безграмотный сапожник, который погиб в уличной драке, когда маленькому Сосо было 11 лет.
Большинство русских революционеров принадлежали всё же, как минимум, ко второму поколению интеллигенции: тот же Ленин, например; такие люди с юных лет крутились в среде антисистемной народнической оппозиции, они имели нужные связи, знакомства, возможность получить хорошее образование. У Сталина ничего этого не было. До 8 лет он вообще не говорил на русском языке, следовательно, не мог сделать приличной карьеры. Мать хотела сделать из него священника, но из семинарии Сосо сбежал, быстро осознав, что там его просто-напросто превращают в орудие оболванивания масс (так оно и было: к концу XIX века православная церковь была прежде всего инструментом государственной политики).
Главной альтернативой загнивающей империи тогда был коммунизм, и молодой Сталин быстро сделался коммунистическим активистом на Кавказе, который достаточно активно развивался в индустриальном плане, за счет, например, бакинских нефтяных промыслов. Однако, отметим важную вещь: Сталин нередко шел на мировую с капиталистами. Так, вспыхнувшая было в декабре 1904 года забастовка закончилась неожиданным миром, — нефтепромышленники (Нобели, Мухтаров и проч.) приняли экономические требования рабочих и подписали с ними коллективный договор, который вполне удовлетворил Сталина:
«До декабрьской забастовки на промыслах и заводах царил полный произвол лакеев капитала, безнаказанно избивавших и штрафовавших нас, — благодаря же забастовке установился известный порядок, известная „конституция“, в силу которой мы получили возможность выражать свою волю через своих делегатов, сообща договариваться с нефтепромышленниками, сообща устанавливать с ними взаимные отношения».
Т. е. 25-летний Сталин был не пассионарный фанатик-революционер вроде Троцкого, и даже не упрямый теоретик-марксист, каковым был Ленин (Ленину результаты бакинской стачки, кстати, не понравились), — нет, он был вполне способен договориться с капиталистами на выгодных условиях. Т. е. он был, скорее, лейбористом, нежели радикалом.
Сталин очень хорошо проявил себя в 1917 году. Здесь нужно заметить, что большевистская партия не была единой накануне Октября, как это впоследствии преподносили советские историки. Наоборот! Внутри партии шло острое соперничество между сторонниками Ленина и блоком Каменев—Зиновьев—Рыков, которые считали, что Россия еще не дозрела до революции («Россия самая мелкобуржуазная страна в Европе. Рассчитывать на сочувствие масс социалистической революции невозможно»). Сталин был из тех, кто безоговорочно поддержал Ленина. 29 (16) октября на заседании ЦК Сталин решительно выступил против Каменева и Зиновьева.
«То, что предлагают Каменев и Зиновьев, это объективно приводит к возможности контрреволюции сорганизоваться; мы без конца будем отступать и проиграем всю революцию».
Настойчивость Сталина всё и решила, и это фактически даёт нам полное право утверждать, что без Сталина в России никакой социалистической революции не было бы. ЦК принял резолюцию: осуществить коммунистический переворот накануне II Всероссийского съезда Советов, намеченного на 25 октября, с тем логичным расчетом, чтобы съезд легализовал переворот (так оно впоследствии и случилось, при этом правые эсеры и меньшевики сразу же покинули съезд, как только узнали о захвате власти).
И решающую роль в этом захвате сыграл, опять же, Сталин. Поясним. В большевистской партии (как и в эсеровской) было профессиональное разделение труда. Политикой занимался ЦК, а вот подготовкой непосредственно боевиков — люди другого типа, практики, а не теоретики. В нулевых годах XX века это делал, например, человек и ледокол Леонид Красин, а вот в 1917 году непосредственная организация переворота была поручена группе товарищей в следующем составе: Сталин, Свердлов, Бубнов, Урицкий, Дзержинский. Группа эта называлась Военно-революционный комитет (ВРК). Параллельно действовала группа Троцкого, Антонова и Подвойского, но она занималась другим: Троцкий бегал кричал, призывал солдат Петропавловской крепости прекратить поддерживать Временное правительство и бросить оружие. ВРК же концентрировался на конкретных вопросах: где взять оружие, как организовать рабочие отряды, кто, куда и почему должен идти, планы зданий, улиц, распределение сил и т. д. Грубо говоря, позиция Сталина была в том, что революция сама собой не случится, ее нужно подтолкнуть, подкрутить колесики, — и не пламенным ораторским словом, а делом, незаметной, подпольной, но реальной, действенной работой.
Казалось бы, при правильном распределении обязанностей эти две вещи друг другу не противоречат. Так и было. Группа Троцкого вешала революционную лапшу на уши солдатам, а группа Сталина в то же самое время незаметно устраняла верных Временному правительству офицеров, которые должны, по идее, помешать товарищу Троцкому выступать. Очень красиво. И очень правильно. Революции только так и делаются. Однако, уже в 1918 году выяснилось, что Сталин и Троцкий сильно расходятся в методах и взглядах на революцию. Случилось это во время т. н. обороны Царицына. Троцкий, будучи главой Реввоенсовета (грубо говоря, министром обороны) активно привлекал к службе в Красной армии царских военспецов. Сталин и его лучший тогдашний друг и боевой товарищ Ворошилов были категорически против этого, потому что бывшие царские офицеры были жутко ненадежны и нередко перебегали на сторону противника со всеми секретными документами. Так, например, Сталин несколько раз арестовывал помощника командующего Южным фронтом Носовича, но из Москвы звонил Троцкий с требованием освободить арестованного, приходилось выпускать. В итоге события подтвердили правоту Сталина: в ноябре 1918 года Носович перебежал на сторону белых, да не просто перебежал, а сделался матерым контрразведчиком и борцом с красными партизанами.
Эта история, как зеркало, отражает разницу не только характеров, но и политических платформ, сохранившуюся, если подумать, и до наших дней. Троцкий, при всем своем показном левачестве, был человек очень неразборчивый и легко шел на сделку с классовым врагом: всё это впоследствии приведет к тому, что троцкизм, «обамериканившись», сделается частью всего того, что мы сейчас называем леволиберализмом или ультралиберализмом. А вот сталинизм (при кажущейся «правизне») — это идея более последовательная, бескомпромиссная, предполагающая, что «бывших врагов не бывает». Сталин мог договориться с бакинскими нефтепромышленниками или с Рузвельтом, но из принципа не терпел шептунов и оппозиционеров у себя за спиной.
Это объясняется очень просто. Сталин был человек восточный, он свято верил в нерушимость клятв и преданность делу, которому ты служишь, по определению; это сопровождалось аскетизмом, которого он всю жизнь придерживался, в сущности, он так и остался простым грузинским крестьянином. А Троцкий был евреем, он был человек западный, он с юношеских лет полагал правильным крутиться, вертеться, играть, — и не видел в этом ничего дурного; Троцкий любил красиво жить и до конца своих дней оставался типичным жуликоватым делягой.
В общем, «Троцкий не может петь без фальцета», как говорил Сталин. Это-то и определило конфликт между ними. Это и развело троцкизм и сталинизм по разные стороны баррикады: идеи Троцкого стали популярны у западных интеллигентов вроде Сартра, сталинский же концепт лег в основу всего того, что мы сегодня называем словом «путинизм», т. е. бессознательно-упрямая антизападная, антиколониальная модель.
Иначе говоря, Сталин и Троцкий интуитивно заложили основу двух магнитных полюсов, которые стали очевидны лишь сейчас, в 2022 году, и соперничество между этими двумя полюсами только-только началось!
Исторический фон: «ревущие двадцатые»
Ответ на вопрос «как Сталин пришел к власти» тесно связан с еще более глобальным вопросом: а как, вообще, так вышло, что осенью 1917 года в России победила Советская власть и что из себя эта власть поначалу представляла?
Российская империя фактически погибла в два дня, 15 и 16 марта 1917 года (2 и 3 марта ст. ст.), когда от царского престола отрекся сначала Николай II, а затем — великий князь Михаил Александрович.
Это отречение стало явным следствием системного кризиса имперской модели. Царская власть скомпрометировала себя многочисленными скандалами (в частности, фигурой Распутина) и провалами на фронте Первой мировой войны. В итоге к февралю 1917 года эту власть никто уже не хотел защищать, полицейские и сотрудники Охранного отделения вели себя вяло и больше смотрели, к чему идет дело, чтобы успеть вовремя «переобуться». Пришедшее к власти Временное правительство ориентировалось на создание республики западного, буржуазного типа (такая республика была провозглашена Керенским в сентябре 1917 года).
Однако, экономический и политический кризис усилили оппозицию уже Временному правительству; попытка Керенского укрепить свою власть победой (или хотя бы пиар-победой) на фронте (т. н. Летнее наступление) также закончилась провалом, — и в результате всё опять свелось к ситуации февраля 1917 года: Временное правительство попросту никто не хотел защищать, и в итоге «молодая демократия» была достаточно легко уничтожена левыми радикалами, во главе которых встала партия большевиков.
Важно понимать, что никакого единства среди победителей Октябрьского переворота не было и в помине. Это была разношерстная коалиция большевиков, анархистов и левых эсеров, объединенных общей ненавистью ко всему тому, что мы сейчас называем словом «либерализм», только тогда это называлось «эксплуататорами» или «правящим классом». Уже летом 1918 года победившая коалиция раскололась в результате того, что в советской историографии называется мятежом левых эсеров. Параллельно с этими событиями на юге и на востоке страны разгорелся Белый мятеж. Не будем пересказывать подробно событий Гражданской войны, которая является никакою не войной на самом деле, а хаотической цепью вот таких мятежей (как справа, так и слева). Нам важен сейчас только результат. А результат был такой: к декабрю 1922 года большевики кое-как расправились с мятежниками и объявили о создании Советского Союза.
Важно понимать также, что эта победа была достигнута не столько путем постоянных репрессий и физического уничтожения противника, сколько путем широчайших уступок недавнему врагу. Во-первых, в марте 1921 года Советская власть несколько неожиданно отказалась от обещанного курса на коммунизм и перешла к НЭПу — мелкобуржуазной платформе, сильно напоминающей нынешний «китайский путь» (собственно говоря, основатель китайской модели сяокан Дэн Сяопин эту модель у СССР и позаимствовал, когда учился в 1926 году в Москве, в Университете трудящихся Востока).
Во-вторых, всё тогда же, в 1921 году, осенью, «в ознаменование четвертой годовщины власти, трудящихся в связи с окончанием войны и переходом на мирное строительство» была объявлена амнистия. У людей, ранее воевавших против Советской власти с оружием в руках, появилась возможность официально «переобуться». И в результате этого в советской системе появились люди, которые были от идеалов построения коммунизма чудовищно далеки: бывший председатель Центральной рады УНР Грушевский, например, или белый генерал Слащёв (прототип Хлудова в «Беге» Булгакова), или знаменитый востоковед Ольденбург (отец придворного историографа Николая II), или академик Вернадский (один из основателей либерального «Союза освобождения» в 1903 году). Иначе говоря, социальный состав общества в 1920-х гг и политический спектр, соответственно, стали результатом соглашения между старыми и новыми элитами.
Эта вынужденная соглашательность «ревущих двадцатых» отражалась, естественно, и на политической борьбе. Формально система стала однопартийной, но фактически в ней шли сложные политические процессы. Во-первых, эсеры и меньшевики начали из карьерных соображений вступать в РКП (б), а во-вторых, в партию начали массово принимать выходцев из простого народа (тех, кто проявил себя на фронтах Гражданской войны, например). И это тоже невероятно важная деталь. В революцию 1917 года большевики были группой интеллигентов-радикалов, поддерживаемых на местах недовольными образованными рабочими, только и всего. Это была, в сущности, никакая не партия, а боевая группировка наподобие «Хезболлы» или «Хайат Тахрир аш-Шам», только вместо ислама русские революционеры руководствовались идеями марксизма. Теперь же, когда революция победила и Гражданская война была выиграна, утратила свою функциональность и большевистская организация. Теперь, чтобы сохранить власть, ее требовалось срочно превратить в инструмент управления. Согласитесь, что это принципиально разные вещи: быть невестой и быть женой.
И вот здесь, когда алхимический брак России и революции был заключен, когда золотое кольцо оказалось у невесты на пальце, и она начала думать уже о том, что приготовить вечером на ужин, а не о том, как бы и дальше пить, гулять и революционно веселиться, — вот в этот момент на горизонте и возникла фигура Сталина.
Три красных толстяка
Тут необходимо сказать, что мы в принципе неправильно понимаем советскую историю. После 1991 года в России стало считаться, что у нас, якобы, была некая квазимонархия, во главе которой стоял «генсек». Эта точка зрения была нам навязана, в т. ч. (про)западной либеральной историографией.
На самом деле это не так. Когда начинаешь изучать документы, связанные с революцией, очень быстро обнаруживаешь, что русские революционеры были закоренелые демократы, причем все, поголовно: большевики, эсеры, кадеты, — все они принимали политические решения на основании того, что много лет позже Горбачев, старательно (и безуспешно!) пытавшийся эту модель восстановить, назвал консенсусом. Эта модель пришла из студенческой среды, когда студенты голосованием решали любые вопросы, вплоть до того, какое пиво заказать для вечеринки. А вот царские, бюрократические методы были как раз не в чести, да и современные либеральные манагеры, чего уж там, в Советской России очень быстро попали в поле внимания ОГПУ, — просто потому что их не принимали бы за своих и очень быстро написали бы на них телеграфный донос с формулировкой вроде «мой начальник волюнтарист зпт применяет авторитарные методы управления тчк верный слуга революции тчк».
И это нормально. Вспомним, что еще в XVIII веке в России не было, например, министерств в современном смысле слова, а были коллегии, и многие вопросы действительно решались коллегиально, а не по принципу «давайте подождем, что скажет государь», и в XVIII веке Россия бурно развивалась!.. а вот в XIX-м она, наоборот, начала загнивать.
Вот такую коллегиальную модель управления большевики в 1917 году восстановили. Разумеется, немедленно обнаружились «перегибы демократии» и выяснилось, что внутри РКП (б) существует множество точек зрения, фракций и «оппозиций», однако в 1921 году всякая фракционная деятельность была категорически запрещена. Но коллегиальность в принятии решений не исчезла.
Всё это позволяет нам сделать правильный политологический анализ и охарактеризовать Советский Союз как квазитеократию, власть в которой принадлежала квазицеркви — коммунистической партии, а генеральный секретарь партии был, соответственно, не «царем», а всего лишь «митрополитом». Звучит странно, в чем-то даже кощунственно, но мы должны вспомнить о том, что теократия-то как раз и есть исходная точка великорусской политической культуры.
Изначальная форма русского правления — это именно идея церковно-монастырской теократии, которая распространилась в XIV столетии при Сергии Радонежском и митрополите Алексии. Московский князь (Дмитрий Донской, например) был в этой системе всего лишь «военным губернатором». Называлась эта концепция «Святой Русью» и продержалась до конца XV столетия, когда ее начали вытеснять более модные макиавеллистские и осифлянские идеи.
В сущности, большевики отбросили Россию назад в Средневековье, в том смысле, что они вернулись к средневековым идеям, которые за 300 лет романовского правления никуда, как выяснилось, не ушли! (А мы вам говорили, что Россия — потрясающе оригинальная страна. Мы говорили, что умом Россию не понять. Штампы западной политологии — демократия, монархия, олигархия, бла-бла-бла, — на нас не навесить… Мы говорили? Говорили. А вы нам не верили.).
Так вот. В годы революции и Гражданской войны во главе коммунистической квазицеркви стоял Ленин, потому что его авторитет был выше всяких рейтингов: Ленин был и выдающийся теоретик, и практик, хорошо умеющий цепляться зубами за политическую власть, как внутри партии, так и в стране. Делал он это, отметим еще раз, сугубо демократическими, в понимании того времени, методами. То есть если нужно было завалить соперника или конкурента, Ленин ставил на голосование такой-то вопрос, добивался коллегиального осуждения противника, это вносилось в протокол заседания, после чего противник продвигать свою программу уже не мог. Нужна была политическая (а еще лучше — физическая) смерть конкурента, чтобы на повестке дня появились старые вопросы.
Это и случилось. Когда Ленин в 1922 году тяжело заболел и начал постепенно отходить от дел (в марте 1923-го у него случился новый инсульт, после чего он фактически превратился в овощ), власть в коммунистической квазицеркви на фоне НЭПа оперативно перехватили не Сталин, и не Троцкий, — а… как раз та самая тройка Каменев—Зиновьев—Рыков, которая в октябре 1917 года была против революции!
Посмотрите внимательно, и вы увидите эту элементарную логику, мой дорогой Ватсон. Рыков был утвержден председателем ВСНХ СССР и заместителем председателя Совнаркома (т. е., по-нашему, фактически он стал премьер-министром страны, с учетом того, что де-юре председателем СНК оставался полумертвый Ленин). Каменев и Зиновьев получили в свое феодальное, по сути дела, управление Москву и Ленинград. Каменев, кроме того, за болезнью Ленина, председательствовал на заседаниях Политбюро, а Зиновьев руководил Коминтерном.
Вот истинный «триумвират», который пришел к власти в 1923 году, а вовсе «Сталин—Зиновьев—Каменев», как это чаще всего пишут в учебниках. Сталин был тогда мелкой сошкой, партийным чиновником, серым управленцем, должность генерального секретаря РКП (б), которую ему дали весной 1922 года, была по изначальному замыслу Каменева и Зиновьева, ничтожна. Это должно было быть что-то вроде председателя ВЦИК Калинина — «президент-карандаш», как говорят в таких случаях.
Именно на эту ренегатскую, контрреволюционную, нэпмановскую по своей сути триаду и намекал-то в сатирическом виде Юрий Олеша, когда написал в 1924 году свою знаменитую сказку «Три Толстяка». Сохранились воспоминания современников, описывающие, например, главного из трех толстяков — Зиновьева:
«Иногда, глядя на Зиновьева, мне казалось, что в этом разжиревшем человеке с лицом провинциального тенора и с длинной гривой вьющихся волос проснулся какой-то древний восточный сатрап. В периоды опасности (октябрьская революция, восстание Кронштадта, наступление Юденича) Зиновьев превращался в дезориентированного, панического, но необычайно кровожадного труса. В периоды же спокойного властвования Зиновьев был неврастеничен, безалаберен и, в противоположность многим старым большевикам, не имевшим вкуса к плотским „прелестям жизни“, Зиновьев с большим удовольствием предавался всем земным радостям. Хорошо выпить, вкусно поесть, сладко полежать, съездить в театр к красивым актрисам, разыграть из себя вельможу и мецената — все это Зиновьев чрезвычайно любил и проделывал с большим аппетитом».
То, что фактическим руководителем Советского государства в 1923—24 гг был именно Зиновьев, подтверждается скандальной историей, когда летом 1924 года в МИ-6 была на скорую руку состряпана фальшивка, которая получила название «письма Зиновьева»: глава Коминтерна, якобы, поручал английским рабочим устроить в Лондоне социалистический переворот (привет «Завещанию Петра Великого», «Рашагейту» и кому только не привет; иногда кажется, что на Западе, вообще, существует какой-то тайный орден, который только и делает, что выдумывает русофобские фальшивки с монгольских времен).
Ни про какого Сталина англичане в 1924 году не знали и не слышали даже, что такой человек существует, — точно также, как и про Путина до 1999 года мало кто слышал: ну, есть такой чиновник, бывший вице-премьер Собчака, подумаешь, кто это такой, блин, вообще? Абсолютно серый человек. Никому не известный функционер. Точно также и Сталина всерьез никто не воспринимал. А он взял вдруг да и выскользнул из тени, и всех переиграл.
Что же случилось и как это произошло?!
(Продолжение следует.)
Читайте также:
«Код Ивана Грозного». От чего опричнина спасала Россию
Тайны русской истории – V. Жидовствующая простота