Во время генеральной уборки я нашла бархатную коробочку. Ее не открывали много лет. Внутри лежали серебряные ложки. А ведь к ней еще, помнится, прилагались сервиз и... рыжий кот.
Меня разбудил грохот на лестничной площадке: выносили старинное пианино, которое никак не хотело проходить в двери обшарпанного советского подъезда. Началось! Наши соседи Бауманы наконец-то добились разрешения на выезд в Израиль. Была эпоха застоя, мне лет десять. Я быстро соскочила с кровати, оделась и понеслась вниз, крикнув бабушке, что позавтракаю позже. Такое событие пропустить нельзя: все соседские старушки шептались о нем уже неделю.
Внизу собралась толпа народа - осуждающие и сочувствующие. Те и другие молчали. У подъезда стоял фургон, двое рабочих грузили в него диван. Пианино стояло рядом и ждало своей очереди. Бауманы - скромная еврейская семья: худой лысый папа-пианист, его молчаливая жена, мой ровесник Павлуша - бледный мальчик в очках, который никогда не играл с нами на детской площадке, так как вечно был чем-то болен. И бабушка Софья Абрамовна с грустными глазами и забранными в кичку волосами. Они жили тихо и незаметно, и даже пианино, казалось, играло вползвука, чтобы никому не мешать. И теперь эта интеллигентная ленинградская семья объявлялась практически предателями. На них показывали пальцем, шептались за спиной, с ними перестали здороваться... Кажется, они лишались права на квартиру и машину, которые должны были сдать государству. А еще подписать бумагу, что никогда не вернутся в СССР.
Дома бабушка уже накрыла на стол. В дверь позвонили. На пороге стоял мерзкий тип в кожаном плаще (это в разгар лета!). Он сунул бабушке в лицо красную «корочку» с золотыми буквами «Советская пресса» и прошлепал своими мерзкими ботинками к нам на кухню. Спрашивал про Бауманов, а потом сказал, что мы должны от лица общественности подписать открытое письмо в газету о том, что возмущены их предательством Родины. Бабушка сказала, что никакие они не предатели, а милые воспитанные люди, замечательные соседи, о которых можно только мечтать... Но мерзкий тип вдруг начал возмущаться, кричать, угрожать, бабушка вздохнула, вытерла руки о фартук, взяла у него ручку и подписала письмо. После этого тип ушел.
Через двадцать минут снова раздался звонок. На пороге стояла Софья Абрамовна с тяжелой коробкой в руках. Она аккуратно поставила свою ношу на кухонный стол, присела отдышаться. Потом сказала: «Галина Михайловна, у меня к вам просьба, по-соседски. Котик наш... Мы не можем его с собой взять. Присмотрите, пожалуйста! А это вам, на память...» Она кивнула на ящик, потом неизвестно откуда извлекла бархатную коробочку. «Это серебряные ложки, еще мамины, а в ящике сервиз... Мы не можем с собой везти. Не подумайте плохого», - гостья заерзала на стуле, на ее глазах выступили слезы. Бабушка покраснела, тоже чуть не расплакалась, замотала головой: «Что вы, Софья Абрамовна, мы не можем этого принять. А за котиком присмотрим, не беспокойтесь! Знаете, я ведь виновата перед вами. Подписала...» - «Я вас понимаю и не осуждаю, - прервала соседка, - вам здесь жить».
Бауманы уехали, а бабушка отправилась во двор разыскивать их кота. Это был огромный наглый рыжий разбойник с порванным ухом - та дворовая порода котов, которые шастают по подвалам и дерутся за территорию с другими котами, лишь изредка наведываясь домой, чтобы подкрепиться и поспать. Бабушка вынесла ему колбасы. В благодарность кот принялся тереться о ее ноги, а бабушка брезгливо отошла в сторону: кошек она не выносила.
Мы не могли вспомнить, как его зовут. А потом кот наелся на помойке селедки и повалялся на бабушкином диване, оставив жирное вонючее пятно. Больше бабушка его в квартиру не пускала. Зато к коту как-то сама собой приклеилась кличка Селедка.
Селедкино «приданое» стояло у нас не распакованным месяца три. А потом я залезла в коробку и извлекла белые хрупкие чашки, на донышке которых были выведены буквы ИФЗ - Императорский фарфоровый завод. Сервизом мы никогда не пользовались, как будто чувствовали перед ним вину. Но однажды, когда мне потребовалась срочная операция, а очереди нужно было ждать полгода, бабушка взяла коробку с сервизом и ушла. Операцию мне сделали на следующей неделе, моя жизнь была вне опасности. После этого случая Селедку вновь стали впускать в нашу квартиру. Бабушка не смогла себя пересилить и ни разу до него не дотронулась, несмотря на то, что кот к ней ласкался.
И вдруг Селедка пропал. Мы облазили все окрестные подвалы, прошли все помойки и стройки, пока не нашли полумертвого кота с распоротым животом. Бабушка со слезами на глазах взяла бедное животное на руки и бережно отнесла домой. Она выхаживала его две недели, не отходя ни на шаг.
Селедка прожил у нас еще лет шесть. Но умирать пошел под дверь к своим бывшим хозяевам. Бабушка потом долго плакала. А бархатная коробочка с ложками перекочевала на антресоли.