Он закрыл и открыл глаза. И все. Одно мгновение - и ничего «между». Никаких ангелов, откровений, волшебных слов. Даже немного обидно.
Из ощущений – только холод. Озноб, который пробирает до костей. От такого не согреться под одеялом. Но немного согревает мысль об огромном гонораре, который причитается за участие в испытаниях нового метода заморозки в «Криогенном Институте». Сумма большая, даже если не считать суточных (интересно, сколько они продержали его в холодильнике? Док говорил – одна-две недели, смотря по показаниям). И все это за одно мгновение – для него. Неплохой способ заработка!
- Как вы себя чувствуете? – голос доктора казался совершенно незнакомым.
Он скосил взгляд (тело еще плохо слушалось) и увидел, что доктор действительно другой. Тот, которого он видел перед тем, как закрыть глаза, был в старомодных золотых профессорских очках, седой и с бородкой, а этот молодой и гладко выбритый, а вместо очков на глазах какая-то непрозрачная пластиковая полоска, как у роботов из фантастических фильмов.
- О, привет, док! Кажется, я вас не знаю? А где тот, что меня укладывал?
Доктор поднял голову и, хотя глаз его не было видно из-за непрозрачной пластиковой полоски на лице, было понятно, что взгляд направлен на противоположную стену. Пациент с трудом повернул голову и увидел на стене ряд голографических, трехмерных портретов. В одном можно было без труда узнать того самого профессора в золотых очках.
- Профессор трагически погиб в две тысячи тридцатом.
- Что за чушь! Но сейчас же две тысячи двадцать пятый! Я что, проспал пять лет?
- Сто лет. Сейчас две тысячи сто двадцать пятый. К сожалению, после начала эксперимента произошли определенные политические события, профессор был вынужден эмигрировать, институт закрыли и ресурсов на вашу разморозку просто не было. А потом, после кончины профессора, про вас откровенно говоря просто забыли. И только недавно, обустраивая старое здание институтских лабораторий к юбилею…
Это было так удивительно, что, забыв о своем состоянии, он попытался сесть. Но тело еще плохо слушалось, и он чуть не свалился с операционного стола.
Он, конечно, не до конца осознал сказанное, но первой мыслью было: «Сто лет! Старый док говорил о тридцати баксах за день эксперимента, не считая основного гонорара за риск. За сто лет это выходит…Ого!». От этой мысли он улыбнулся.
- Денег больше нет, - молодой док словно прочитал его мысли.
- То есть как - у вас денег нет! - возмутился пациент. – Вы должны! Правительство должно…
- Вы не поняли… Денег больше нет вообще. Мы ими не пользуемся. Вместо них – социальные кредиты. После того, как вас нашли, новость распространилась довольно широко. За вашим пробуждением наблюдают миллионы, так что у вас довольно высокий социальный рейтинг.
Док сделал жест пальцами, и между ними зажглась голограмма, на которой был, видимо, этот самый операционный зал, но как бы сверху, и все находившиеся в зале – в миниатюре. Рядом с каждой из фигурок были объемные столбцы с какими-то непонятными обозначениями. Столбцы пациента были чисто зелеными, рядом с фигуркой доктора тоже было несколько зеленых столбцов, но была и пара желтых.
- Эй, что это за ерунда! Какой рейтинг! У меня договор! Продержали сто лет в холодильнике – гоните бабки!
Столбцы рядом с голограммой заколебались, один из них стремительно пополз вниз и стал желтеть.
- Осторожнее! – предупредил его доктор. – За вами, как и за всеми нами, наблюдают в прямом эфире. Ваша аудитория – почти три миллиона человек, не многие могут такой похвастаться. У меня вот всего несколько тысяч. Но чем больше аудитория – тем больше ответственность. Подбирайте слова и тон, иначе растеряете рейтинг.
Пациент выругался. Он чувствовал себя обманутым.
— Значит так? Всю жизнь мне насмарку – и столбики зеленые вместо денег? Так, да?
Почувствовав в себе силы, он оперся на руку, сел на столе и начал сдирать с себя провода.
- Ну фиг вам тогда, а не опыты! Не дам себя исследовать!
Индикаторы рейтинга заплясали еще сильнее: кто-то сочувствовал «отмороженному», кто-то возмущался его грубостью и глупостью. Но он сам уже не обращал на это никакого внимания. В нем все кипело от возмущения.
- Все исследования уже проведены. Несколько процедур – и вы можете идти.
- Каких еще процедур?
- Переформатирование. Для вас это три основных этапа. Во-первых ваш IQ, - док коснулся одного из столбцов рядом с голографической фигуркой, - около 110 пунктов. Это на тридцать пунктов выше, чем положено. Но не волнуйтесь – при вживлении в ваш мозг интерфейса Нейролинк мы исправим этот недостаток.
- То есть, вы говорите, что я умный и хотите сделать из меня дурака?
- Если это так оставить, то ваш интеллект может ущемлять права среднего гражданина. Мы сделаем вас таким же, как все. С нейрокомпьютерным интерфейсом Нейролинк и возможностью прямой связи с любыми серверами больший айкью – вреден. Вам это не нравится?
Пациент осторожно скосил глаза на свою голограмму, не поворачивая головы, чтобы зрители не догадались, куда он смотрит. Столбик рейтинга колебался между бледно зеленым и желтым, но после вопроса доктора он стал темно-желтым.
- Что вы! Это просто замечательно! – столбик опять стал изумрудно-зеленым. – Но это только первый этап. А в чем состоят второй и третий?
- Вам сейчас тридцать биологических лет. Значит, с момента полового созревания вы двадцать лет прожили как мужчина. В соответствии с третьим разделом Всеобщей Декларации Равенства, вам необходимо сменить пол. Ну и, наконец, вы нарушаете четвертый пункт декларации – о расовом смешении, относясь только к одной расе. Однако мы понимает, что это не ваша вина, в те времена Декларация еще не была принята. Так что мы просто немного подправим ваш генетический код – наказания вы избежите.
- Это замечательно, док! – изумрудная полоска на голограмме подпрыгнула еще на несколько пунктов. – Когда начинаем?
- Если вы согласны, то завтра. Задержка объясняется тем, что нам необходимо подготовить импланты на основе вашего генетического материала. Без вашего согласия мы не могли начать.
- А что, я могу не согласиться?
- Конечно! – в голосе доктора появилось удивление. – Мы живем в свободном мире, где каждый волен выбирать.
- И тогда можно не делать все эти операции?
- Разумеется, в этом не будет необходимости. Мы гуманное общество и эвтаназия будет назначена вам независимо от вашего социального рейтинга.
Пациент попытался сглотнуть, но горло пересохло. Он растянул губы в улыбку и как можно спокойнее сказал:
- Ну конечно же! Глупый вопрос, простите, Док… Но эвтаназия… Может лучше было бы оставить тех, кто отказался на произвол судьбы?
Доктор снисходительно улыбнулся.
- Вот она – разница между жестоким менталитетом двадцать первого века и современным гуманизмом, - сказал он обращаясь то ли к собеседнику, то ли к невидимым зрителям (последнее можно было предположить глядя на то, как поползли вверх столбики личного рейтинга доктора). А потом продолжил, обращаясь уже непосредственно к пациенту:
- Такие идеи – оставить несчастных на произвол судьбы могли еще обсуждаться в прошлом веке, но сегодня-то мы знаем, как это жестоко. Лишенные общественной жизни некоторые из них все еще скитаются где-то в невероятных трущобах или в диких местах – голодные и холодные, обреченные на муки без социального общения. Но мы делаем все, чтобы сократить их мучения.
Он сделал паузу, а потом добавил:
- Но, конечно, в вашем случае прибегать к эвтаназии не придется. Это, в основном, для социальных инвалидов, для тех, кто не может вписаться в общество, соответствовать его широким стандартам. Вы не из таких: у вас уже огромный социальный рейтинг, после завершения операций вы станете весьма успешным членом социума. Вы ведь согласны?
- Конечно, конечно…, - он обвел взглядом операционный зал – Скажите, док, а пока я жду операции – могу я хоть немного познакомиться с этим чудесным новым миром?
Доктор кивнул.
- Конечно. Я покажу вам. Правда, без социальной карты вам нельзя выйти за пределы Института, но на сегодня впечатлений вам должно быть достаточно. Идемте, я покажу вам институт.
Он освободил отмороженного от остатков проводов, помог спуститься со стола и накинул на плечи широкий, приятно льнущий к коже халат.
Они вышли из зала, прошли широкой, увитой зеленью галереей и оказались в институтском саду. Пациент помнил этот сад: за сто лет он превратился в подобие непроходимых джунглей. Доктор заметил его взгляд.
- О, не удивляйтесь. Как я уже говорил, исторические здания института были заброшены почти сто лет. Из-за неустроенности общества социальные потрясения, войны, беспорядки сотрясали наш мир вплоть до начала нынешнего века. Но теперь, когда принята Декларация Равенства, когда все равны не на словах, а физически - такого больше не повторится. Завтра вы увидите, каких успехов, какого прогресса мы добились всего за пару десятков лет после принятия Декларации. Скоро и эти здания, переданные вновь Институту, обретут достойный вид. А пока – ведутся работы.
Чуть поодаль действительно видна была группа рабочих. Врач указал на них.
- Смотрите, как слаженно они трудятся. А все потому, что они практически равны и физически, и умственно, каждый знает свое – и только свое дело. Всего неделя – и это место будет совершенно безопасно.
- Безопасно? От чего?
Доктор развел руками.
- Увы, даже в наш благополучный век еще не удалось справиться со всеми проблемами. Где-то в глубине, под городом, в бывших городских коммуникациях все еще страдают несчастные, которым не была сделана эвтаназия. Их мучения так велики, что, обезумев от них, они могут нанести вред жителям города. Поэтому нам приходится тщательно бетонировать все выходы из этого ада.
- То есть там, внизу…, - он постарался говорить как можно спокойнее.
Его собеседник сокрушенно покачал головой.
- Да. Там внизу – пережитки вашего жестокого века. Но скоро….
Доктор не успел договорить. Его пациент бросился к группе рабочих, растолкал их и не задумываясь прыгнул в открытый люк.