Знакомства - приятные и не очень
Я отошел от окна и схватился за голову. Затем забегал по свободному пространству между столом и капсулами, стуча жесткими подошвами берцев по цементному полу.
Это куда ж меня закинули?
Допустим, меня усыпили и отвезли в какую-то глушь, где проводятся извращенные опыты над людьми – возможно даже, в некий лагерь-поселение для пожизненных заключенных. Над ними можно, в принципе, какие хочешь эксперименты ставить, не выйдут, не расскажут – у нас страна бесконечных возможностей, замутить можно любую дичь при желании, и даже опытные “сидельцы” (а они известные “писари”, как известно) не пикнут.
Но тогда что это за журнал, где указано, что у меня состоялся какой-то квест к буржуям на двенадцать часов с выбором опций по собственному желанию? Как-то не вписываются эти камеры и квесты в гипотезу о глуши и лагере-поселении!
И почему 82-й год?
Эй, а если я сейчас сплю под наркозом, и это все мне тупо мерещится? Я пощипал себя за руку, огляделся, присмотрелся, прислушался, принюхался – ни в каком сне не бывает такой отчетливости и реалистичности... Снаружи слышно пение птиц и какой-то отдаленный грохот, будто работает экскаватор, я отчетливо различаю шорох своей одежды, стук подошв, свое тело ощущаю распрекрасно. Так бывает во сне? Знакомые с опытом употребления веществ болтали, что реальность в трипах не отличить от реальности нашей, натуральной, поэтому многие из таких “опытных” и считают нашу Вселенную симуляцией. Я попытался сосчитать до десяти, протер глаза, пощупал холодный металл капсул. Да неужели в наркоманских и наркотических видениях бывает вот такая реалистичность?
Нет, как-то не верится в наркотическую матрицу.
А если я попал (совершенно фантастическое предположение) в прошлое?
Но тогда почему в прошлом есть высокие технологии в виде этих камер и ноута? Почему помещение выглядит так убого? И когда успели изобрести машину времени? Нет, глупости.
С раскаленными извилинами я двинулся к большой двери напротив окна, – наверняка она вела куда-то наружу. Открыл дверь и нос к носу столкнулся с человеком, который собирался войти.
– А ты чего, выбрался, что ль? – удивился мужичок лет пятидесяти, невысокий, коренастый, с седой щетиной, в черной тюбетейке, как у старых советских академиков. Хотя в целом сей субъект на академика никак не тянул – на тракториста-колхозника разве что. Одет он был в рубаху вроде моей, с жилеткой поверх, и просторные почти что шаровары, заправленные в затоптанные, явно самодельные кожаные ботинки. Штаны эти держались на широком армейском ремне, который тоже выглядел так, словно его носили, не снимая, лет тридцать. – А я-то думаю, кто там топает? Из квеста выкинуло?
Я уставился на него.
В мире есть плохо совместимые вещи. Например, кефир и сырые огурцы. Или колхозный тип наподобие того, что стоял передо мной, и слово “квест”.
От неожиданности я пробормотал:
– Ага, выкинуло...
Мужичок улыбнулся, продемонстрировав штук десять стальных зубов и столько же желтых, прокуренных и кариозных. Больше зубов во рту не обнаруживалось.
– Ну, ничего, не переживай, Олеська, шесть часов за тобой остались, проиграешь их в следующий свой выходной. Детинец, как говорится, гарантирует.
“Какой детинец?” – чуть не брякнул я и увидел на жилетке мужичка пришитый прямоугольный кусок светлой ткани, на котором было вышито темными нитками “Григорий Павлов, квест-зал”.
– Пойдем, – сказал Григорий Павлов, – я тебя запишу в журнал досрочников, чтоб ты в следующий раз без проблем отыграл свое. На следующей неделе Селиван дежурит, а он знаешь ведь, какой! Стерва в мужском обличье! Не докажешь ему ничего без бумажки!
Он хихикнул и подмигнул. Я выдавил улыбку – пока старался ничем не выдать, что вообще не в курсе, где я и что здесь забыл. Григорий вел себя так, словно давно меня знает и относится хорошо; не стоит с ним портить отношения. К тому же я был не в таком состоянии, чтобы что-то внятно изрекать. Надеялся лишь, что Григорий сам проговорится и хоть как-то намекнет на то, что вообще происходит.
По всему выходило, что я пребывал здесь некоторое – возможно, немалое – время и со многими перезнакомился. Во всяком случае, с Григорием Павловым и стервой в мужском обличье по имени Селиван. А потом забыл. То есть меня настигла амнезия. А я-то обрадовался, что все помню! Похоже, что далеко не все.
Или это розыгрыш?
Григорий повернулся и вышел в длинный коридор с двумя рядами дверей, плохо освещенный редкими лампами. Я поперся следом и увидел за одной из открытых дверей точно такое же помещение, из которого только что выбрался, с тремя камерами, столом и стулом. Оказывается, здесь этих квест-камер полно! Григорий дотопал до своего места дежурного – за невысокой деревянной стойкой скрывался массивный стол и продавленное кресло. Дежурный с кряхтением уселся и раскрыл еще один журнал, потолще того, что в комнате с камерами. Взял толстую перьевую ручку, открутил крышку на заляпанном флаконе с чернилами, обмакнул перо, начал со скрипом выводить строчки. И стол, и стойка, и весь коридор в целом нуждались даже не в срочном капитальном ремонте, а сносе. Все здание надо было тупо разбирать по кирпичам, пока оно не обрушилось само по себе...
Я оперся о стойку – ноги ослабли и дрожали, сердце стучало в горле. Казалось, еще пара минут в затхлом коридоре в тишине, которую нарушает лишь скрип допотопного чернильного пера, – и я заору так, что все это обветшалое здание к чертям обвалится.
– Как Вера? – не отрываясь от писанины, осведомился Григорий.
Я промолчал, не зная, что ответить. Какая Вера? Я не знаю никаких Вер.
Григорий поднял на меня глаза, приподнял брови.
– Чего молчишь?
И я, вопреки первоначальному замыслу притворяться “своим” как можно дольше, выпалил:
– Я не помню, как сюда попал! Я и вас не помню, и Селивана! До того, как проснуться в этой... этой квест-камере я был в совсем другом месте...
Бородатое лицо Григория на миг окаменело. Потом расслабилось, он улыбнулся, продемонстрировав все свои немногочисленные зубы.
– Глюк подхватил? Не переживай, это со всеми время от времени бывает. Оттого тебя, видать, и выкинуло из квеста. Аппаратура глюканула – и все дела. А может, ты с “Тишь-да-гладью” перемудрил, перед квестом-то.
Эта его искренняя волосато-кариозно-стальная улыбка показалась мне самой расчудесной на свете, этот человек был добр ко мне, и я ухватился за эту доброту, как за спасательный круг, слезно протянул:
– Вы скажите, пожалуйста, что это за место? Я ничего не помню!
– Это, Олесь, Западный 37-й Посад, – спокойно сказал мужик.
– Сколько я здесь времени? – задал я новый вопрос, хотя не понял ответ на первый.
– Всю жизнь ты здесь, мил человек. Всю жизнь тебя знаю.
– Да не может этого быть! – крикнул я.
Слабость и сломленность как рукой сняло, накатила злость – моя старая подруга. Как это – знает меня всю жизнь? Издевается он надо мной, что ли? Разыгрывает? Если б он сказал, что знает меня пару дней... да хоть пару месяцев, я бы еще поверил. Амнезия, мать ее. Но всю жизнь?!
Григорий поморщился, попросил тихо:
– Не кричи, будь добр. Отпустит тебя скоро, вот тогда и поймешь, чего может быть, а чего не может. Однако ж ты “Тишь-да-гладью” побаловался, да? А говорил, что не употребляешь!
– Это наркотик какой-то? Не помню я никакого наркотика! Вы чего, прикалываетесь?
Григорий отчеканил:
– Клянусь Вечной Сиберией, говорю тебе истинную правду!
Он поднял правую руку, и я подумал, что он собирается перекреститься. Но дежурный сложил ладонь лодочкой и указал наверх, на стену под самым потолком, где в тени, незамеченная мной поначалу, висела прямоугольная доска примерно формата А2, выкрашенная серой краской, с красными геометрическими фигурами – кругом и полумесяцем. Ту же ладонь Григорий положил себе на лоб и закрыл на мгновение глаза.
Эти знаки я разглядел на необычной визитке Димона.
Я обмер. Пробормотал:
– Это... это знаки Вечной Сиберии?
Григорий степенно кивнул, дуя на страницу журнала.
– А что такое... Вечная Сиберия?
Мужичок поперхнулся воздухом и захлопнул журнал так неожиданно и громко, что я отпрянул от стойки.
– Ну это уж слишком! – возмутился дежурный. – Что это за глюк такой, чтобы святое забывать? Да у нас придурки из Восточного 15-го один раз “Тишь-да-гладью” так ужрались, что забыли, где живут, жен с матерями своих забыли... но чтобы Вечную Сиберию!.. Даже у них до такого не доходило!
Он встал, вышел из-за стойки, выкатил грудь, сунув заскорузлые большие пальцы рук в кармашки на жилете.
– Лекарю тебе надо показаться, Панов, – сделал он вывод. – Но лекарь будет в наших краях только послезавтра, и то, если его на заводе не задержат. Пойдем, я тебя домой отведу. Или попрошу кого-нибудь, негоже мне свое рабочее место покидать...
Он направился вдоль по коридору, и я поспешил за ним. Мы свернули в сторону, прошли несколько дверей и вышли из здания – оно оказалось двухэтажным, длинным, обшарпанным, обшитым деревянной вагонкой, которая отвалилась во многих местах. Барак во всей красе. Над входной дверью висела вывеска в виде куска фанеры с буквами, нарисованными через трафарет: “Квест-зал”.
Перед квест-залом протянулась безлюдная улица – асфальт на дороге был чинен-перечинен, но в целом на фоне всего остального выглядел относительно презентабельно. По такой дороге можно прокатиться без риска свернуть себе шею. На другой стороне улицы на значительном расстоянии друг от друга находились двух- и трехэтажные здания. На многих из них красовался символ полной и ущербной лун. Некоторые постройки были определенно заброшенные. Между постройками виднелся сплошной лес – по виду, хвойный.
Вечерело, по небу плыли кучевые облака, солнце опускалось над лесом. В воздухе висела чуть заметная дымка, и пахло одновременно свежестью хвои и чем-то горелым.
Вечная Сиберия, говорите?
– Это Сибирь? – спросил я у Григория.
– Сибирь – это был такой природный регион в старом мире, – пробурчал тот, – а мы живем в Вечной Сиберии, великом государстве. Есть разница, учти это.
Я сказал:
– Для великого государства все у вас какое-то старое и грязное...
Григорий хрюкнул от возмущения.
– Эк тебя глюкануло-то! Ты смотри, при Модераторах такого не ляпни, не то в карцер посадят! И рейтинг снизят.
Я хотел спросить, о каком рейтинге идет речь и кто такие Модераторы, но в эту минуту из-за угла вышла женщина в мешковатой рубахе навыпуск и шароварах, с собранными в шишечку на голове светлыми волосами. На босых ногах у нее были шлепки, и мне подумалось, какого хрена я разгуливаю в берцах.
– Аня! – позвал ее дежурный.
Она приблизилась, и я понял, что это не женщина, а девушка не старше меня. Не красавица, но и не уродина, без малейших признаков косметики, веснушчатая, с обгоревшим на солнце лбом и щеками.
– Здрасьте, – сказала она Павлову. Кивнула мне: – Привет!
И она меня, конечно же, знает. Ничего удивительного, я тут всю жизнь живу, если верить Григорию. Как такое может быть, ума не приложу.
Разве что эти колхозники сговорились и морочат мне голову.
– Олесь наш глюканул, – пояснил дежурный. – Отведи его домой, будь добра.
– Чё, серьезно? – распахнула бледно-голубые глаза Аня. – Ну, идем, раз так!
Я пошел за ней, оглянулся – Григорий уходил в здание, покачивая головой. Мы с Аней неспешно двинулись по улице.
– Прямо ниче не помнишь, да? – спросила Аня, поглядывая на меня искоса, с неуверенной улыбкой, будто ожидая, что я сейчас крикну: “Сюрприз! Я все помню!”
– Ниче, – подтвердил я. – В смысле, помню, как меня зовут. А больше ничего.
Решил сильно не распространяться о себе до того, как выясню, где нахожусь и что происходит. В сущности, у меня уже сформировалось кое-какое объяснение. В рамках какого-то омерзительного незаконного эксперимента меня усыпили и транспортировали в это секретное место в лесной глуши. Здесь в ужасных условиях живут люди с промытыми, по всей видимости, мозгами. Они думают, что живут в некоей Вечной Сиберии и, кажется, своим положением вполне довольны. А еще здешние зомбированные ребята почему-то считают, что знают меня всю жизнь, а на дворе 82-й год...
Не исключено, что Вечная Сиберия – что-то наподобие игры с рейтингами и Модераторами. Эту игру местные воспринимают, как нечто само собой разумеющееся, хотя остается шанс, что они притворяются и играют свои роли. Если же это ролевая игра, то я только что познакомился с двумя кандидатами на “Оскар”.
Что это за эксперимент? Зачем меня отправили сюда? Какое значение имеют эти лунные символы? Все это мне предстоит выяснить и как можно быстрее, чтобы свалить отсюда домой.
Чтобы победить в игре, нужно четко заучить ее правила, а потом нарушить.
– Так-таки ничего?
Мне вдруг пришла в голову отличная идея выяснить как можно больше у этой простушки. Аня, если все же она не актриса, надеюсь, выложит все на блюдечке.
– Очень сильный глюк подхватил, – пожаловался я. – Надеюсь, скоро пройдет. Но хотелось бы заранее узнать, что к чему, чтобы впросак не попадать. Можешь мне помочь? А я тебе буду благодарен.
– А как ты мне будешь благодарен? – заливисто засмеялась Аня. – Ты ж не помнишь ничего! Может, раньше мы с тобой мужем и женою были, и я лучше тебя знаю, что у тебя за душой?
Я обомлел, что вызвало еще один приступ смеха у моей собеседницы.
– Да шучу я, Олесь, вот ты наивный! Пойдем на холм, где беседка, и я тебе расскажу все, что знаю.
Впереди асфальт дороги заканчивался, переходя в утрамбованную гравийку, которая огибала невысокий холм с деревянной беседкой на вершине и уходила куда-то в лес. Тут и там были разбросаны длинные деревянные бараки, пристройки, навесы, гаражи. Ограды нигде не было, кроме загонов для скота. За бараками начинались пашни, где тарахтели трактора. Кое-где шевелились человеческие фигурки. Подумав об ограде, я оглянулся, чтобы рассмотреть решетчатый забор с колючкой, который заприметил из окна. Вдоль асфальтированной улицы, за чередой домов, в числе которых был и квест-зал, тянулась холмистая гряда, сплошь поросшая высокой травой и кустарником. Забор шел сверху по этой гряде на протяжении, наверное, километра, прежде чем исчезнуть за очередным склоном.
– Скажи, что это за Поганое поле такое?
Аня открыла было рот, когда позади меня окликнули по имени. Мы обернулись. Нас догонял Григорий, размахивая какой-то тряпкой.
– Ты трусы забыл, – сообщил он, остановившись и задыхаясь. – Мне чужого не надо! Изволь забрать. Квест-зал чужие вещи хранить не уполномочен.
Аня откинула голову назад и громогласно заржала, как лошадь. С горящим лицом я забрал труселя и, смяв, наугад сунул в карман штанов. Минуты три спустя, когда Аня отсмеялась, а Григорий вернулся на рабочее место, я проворчал:
– У тебя, небось, тоже глюки бывали?
– Бывали, а как же! Но трусов ни разу не забывала!
– Все у тебя впереди, – буркнул я. – Может, и забудешь. Вот тогда и я посмеюсь...
Она посерьезнела, вытерла слезы ладонью, сказала проникновенно:
– Ты не обижайся, Олеська, я ж не со зла. Когда у меня глюк был, я забыла, куда дела ключи от комбайна. Но потом вспомнила – глюк недолго длился. У всех по-разному бывает, конечно. Надеюсь, твой глюк вскорости пройдет. А вообще тьфу на тебя, чтоб не сглазил...
Помолчали, продолжая неспешно идти по выложенной камнями тропинке вверх по склону холма. Я вертел головой, озирая окрестности.
– Ты на комбайне работаешь?
– Ага. Сегодня выходной, и вот – гуляю. У тебя тоже, кстати. Ты, поди, на квест сразу с работы пришел, даже не переобулся...
– А где я работаю?
– На мусоровозе.
Оппа, приехали!
– Ну что же... – пробормотал я. – Это лучше, чем быть безработным.
– Как можно быть безработным? – удивилась Аня. – В Вечной Сиберии безработных нет.
Наступила моя очередь удивляться.
– Нет безработных? И бездомных?
– И бездомных, конечно. Разве что Уроды бездомные, но это ведь уже не люди...
– Кто это – Уроды?
– Ну, они в Поганом поле живут...
К этому времени мы поднялись до беседки на вершине холма – удивительно аккуратной и не создающей впечатления чего-то старого, крошащегося и обтрепанного. Беседка была деревянная, восьмиугольная, покрытая черепицей, выкрашенная в любимый в здешних краях зеленый цвет; внутри, в окружении скамеек, стоял круглый столик. Судя по всему, возвели беседку недавно. Мы сели на скамейку с восточной стороны, чтобы спрятаться от пологих лучей заходящего светила.
Отсюда открывался неплохой вид на лесистые холмы, речку вдали, прямоугольные пашни, живописно раскиданные постройки. С большого расстояния не видно, в каком скверном состоянии искусственные сооружения...
На севере, почти на горизонте, дымил завод – от него-то, видимо, и попахивало гарью. На юге, за решетчатой оградой и чередой невысоких холмов распростерся почти сплошной лес.
Тайга.
– Что такое Поганое поле?
– Ты и этого не помнишь? Надо же!.. Поганое поле вона там, – Аня показала пальцем на лес за холмами. – Оно сто лет назад невесть отчего появилось. Всякая погань водится в тех краях, оттого и прозвали поганым. Края эти не все сплошь поле – и лес есть, и болота, и степи с пустынями. Но когда-то прозвали полем, да так оно и осталось.
– Какая погань там водится?
– Ну, Уроды, чудища всякие... – Аня сморщила веснушчатый лоб, почесала щеку. – Лешии и ведьмы... Всякая нечисть.
– Всякая нечисть, – повторил я.
Уже было понятно, что интеллектом Аня не блещет, хоть и старается честно и развернуто отвечать на вопросы. Ей было скучно, и она решила немного развлечься, общаясь с “глюканутым”. Если ей это занятие надоест, она найдет способ слиться. И тогда мне придется искать другой источник информации. Так что сильно давить на нее или смеяться не стоит.
– Ну да, нечисть, погань – это ж одно и то же! Раньше границы Поля были километров на пятьдесят дальше отсюдова, а потом Поле внезапно разрослось, досюдова дошло. Несколько Посадов поглотило, пашни лесом и бурьяном поросли, даже дикие звери сбежали... Но ничего, до нашего священного Князьграда с Детинцем не дойдет, Чистая Дружина не позволит.
Я на секунду задумался. Итак, туземцы уверены, что живут в окружении Поганого Поля – своего рода зоны аномалий, где обитает “всякая погань” и “нечисть”. Что ж, тут есть логика. Те, кто зомбировал этих людей – назовем их Рептилоидами, – внушили бедным подопытным, что они окружены сверхъестественными силами. Чтобы не сбежали, надо полагать.
Когда-то я смотрел похожий фильм, где небольшое селение людей находилось в середине глухого леса, и жители этого поселка были уверены, что лес кишит чудовищами. Поэтому никто из жителей, включая любопытных детишек и подростков, носа в лес лишний раз не совал. Таким образом селение сохраняло свою тайну и от внешнего мира, и от большинства собственных обитателей.
Задумавшись, я задрал голову, стал рассматривать потолок беседки. И вдруг заметил блестящий объектив камеры, выглядывающий в круглое отверстие в доске.
– А почему у вас камеры наблюдения? – спросил я шепотом, хотя понимал, что если беседка оснащена приборами слежения, они запишут даже самый тихий шепот. Собственно, засекреченная зона для незаконных экспериментов должна быть напичкана камерами и микрофонами, иначе как Рептилоидам наблюдать за испытуемыми? Интересно было, как отреагирует Аня на мой вопрос.
– Ради безопасности, – не задумываясь, ответила комбайнерша. Заговорила как по бумажке. – Великая Сиберия находится в кольце врагов, жаждущих уничтожить последний оплот человечества. Эти камеры везде есть. Для нашего блага.
Я кивнул. Ага, мы это уже слышали. Самый лучший способ заставить людей сплотиться и лишний раз не вякать – это постоянно твердить про кольцо врагов. С помощью этого кольца врагов можно разные штуки провернуть – не хуже, чем с кольцом всевластья из известной эпопеи. Такая манипуляция очень эффективная, и если она засела глубоко в мозгах простых людей вроде Ани, ее уже оттуда не выбить никакими силами.
Забурчало в желудке. Я почувствовал, что очень проголодался.
– Какой сейчас год? – перевел я тему.
– Восемьдесят второй.
– Тысяча девятьсот восемьдесят второй?
Аня приподняла выцветшие брови.
– Не-е. Просто восемьдесят второй. От основания Вечной Сиберии.
Любопытно. Кое-что проясняется...
В глаз что-то попало, я заморгал, но мутное пятно, появившееся снизу на периферии поля зрения, долго не пропадало. Я потер глаза, и пятно наконец исчезло. На долю секунды показалось, что пятно похоже на какую-то букву или цифру...
– Значит, Вечная Сиберия, – сказал я, – это последний оплот человечества? И больше людей нигде нету?
– Нету. Ну, может, где-то в Поганом Поле и живут люди. Да только они уже не совсем люди-то.
– А кто?
– Полууроды. Мутанты.
– Понятно. А насколько велика Великая Сиберия?
– Велика, – оживилась Аня. – Западные Посады есть, Восточные, Северные. Много. Были еще и Южные, но их Поле поглотило. Я уж говорила тебе. А в центре Князьград с Детинцем – наша столица.
– Что, целый город?
– Огромный! Там столько тыщ народу живет, не сосчитать!
Я заинтересовался. Одно дело – устроить в тайге небольшое тайное поселение и совсем другое – отстроить целый город!
Хотя для комбайнерши Ани небольшой зачуханный провинциальный городишко может показаться суперсовременной ультрастолицей.
Спрашивать, как выбраться из этого благодатного края, полного обшарпанных бараков, смысла нет. По мнению Ани бежать некуда, весь мир превратился в Поганое Поле, а Вечная Сиберия – единственный островок, где живут нормальные люди. И все остальные люди, которых я встречу, будут думать аналогично.
К тому же планировать бегство под прицелом камер видеонаблюдения – так себе идея.
– Скажи, Аня, – задушевно заговорил я, – что это за квесты такие, о которых столько разговоров?
– Квесты-то? Погружения в виртуальную реальность, что ж еще? – хмыкнула Аня, и у меня снова случился когнитивный диссонанс: комбайнерша Аня и виртуальная реальность – что-то плохо совместимое. – Можно в прошлое вернуться, можно в будущее. Или вовсе в выдуманные миры, кому как нравится. Вот ты, видать, в прошлое отправился, к буржуям, верно?
– Как ты...
– Да это популярный квест. Я, правда, его не люблю. Люблю в сказочные миры, к феям, эльфам и гномикам... В прошлом мир был под властью буржуев – хапуг и эксплуататоров. Ничего хорошего от них миру не перепало. Но некоторым нравится в такой квест отправиться и жить как обычный житель того времени. Или необычный. Строить свой... как его... капитал. Глупости, конечно, но занятно.
Я глубокомысленно покивал. Знаю похожие экономические симуляторы и игры-стратегии – строишь дом или целое государство, интригуешь, торгуешь с другими игроками, наращиваешь капитал.
Снова заворчал желудок.
– Раз еда бесплатна, поедим?
– Отчего же не поесть, – улыбнулась Аня. – Слышу, что у тебя кишки бунтуют. Пошли в столовку. Время уже позднее, столовку закрыли наверняка, но сегодня Дашка дежурит, я ее уговорю открыть для нас.
Конец фразы – слова “для нас” – Аня произнесла понизив голос и бросив на меня многозначительный взор. Когда я непонимающе посмотрел в ответ, она расхохоталась.
– Ой, умора, смешной ты! До глюка совсем другой был!
– Это какой же?
Аня подумала:
– Нелюдимый. Хмурый, сам по себе вечно гулял, как кот. На танцы по четвергам не ходил, с девками не знакомился... С тех пор, как подруга твоя в Князьград переехала... Ой!
Аня картинно, но при этом без малейшей фальши – что само по себе выглядело необычно – прикрыла рот и вытаращила глаза. Проговорилась.
– У меня еще и подруга была? – тоскливо сказал я. – И она меня бросила...
– Кто же откажется в Князьград переехать, коли предлагают и рейтинг позволяет? – удивилась Аня. – Никто ее не винил, Катьку-то. Даже ты.
– Какой же я добрый и понимающий, – саркастически протянул я.
– Не-а, ты не добрый. Ты бешеный, с тобой даже заводские не связываются. Только на баб рук никогда не поднимаешь и “Тишь-да-гладью” не злоупотребляешь, как некоторые, поэтому и помогаю тебе сегодня, чем могу.
– Спасибо, – сказал я почти искренне. – Ну что, пошли в столовку?
Столовая представляла собой стандартное для этих мест строение барачного типа, расположенное на единственной асфальтированной улице Посада. Солнце уже совсем низко нависало над лесом, от домов протянулись длинные тени, а косые лучи зазолотились. На меня почему-то от этого зрелища приближающегося заката накатила тоска. Дурной сон не кончался.
Иногда попадались местные. Я их не разглядывал, погруженный в свои невеселые мысли. Кто-то здоровался, кто-то игнорил. Я кивал в ответ или отвечал на приветствия коротким “Привет!” Руку никто не протягивал – вероятно, здесь это было не заведено.
Аня постучала кулаком в запертую деревянную дверь, привычно старую и рассохшуюся. Спустя минуту изнутри женский голос крикнул:
– Закрыто! Че, совсем сдурели?
– Ты не ругайся, Дашка, это я.
Дверь открылась, и на нас воззрилась пресловутая Дашка – дама лет тридцати, полная, с объемистой грудью, мощными бедрами. Одетая в серый рабочий халат и фартук. В руках держала швабру и настроена была воинственно. Но, услышав про мой глюк и амнезию, моментально смягчилась, выпуклые глаза загорелись от любопытства и предвкушения интересного разговора. Спустя три минуты мы сидели за длинным столом в просторной столовой, освещенной парой слабых лампочек, отчего в помещении царил полумрак.
Даша убежала за стойку, оттуда донеслись грохот кастрюль и лязг поварешек, затем повариха появилась с подносом, на котором стояли чашки, миски и стаканы с чаем. Я с энтузиазмом принялся за еду, а две дамы уселись напротив и смотрели на меня с восторгом и умилением, словно я их родной брат, вернувшийся как минимум с войны. Угощали меня мясным супом, на второе были обычные тефтели с гречкой в качестве гарнира, а на третье какой-то пряник – на вид страшноватый, но мягкий и вкусный. Хотя, возможно, это у меня аппетит разыгрался, отчего обычная хавка казалась невероятно вкусной.
Пока я жрал так, что за ушами трещало, Аня поведала поварихе о моем глюке в мельчайших подробностях. Даша качала головой, вскрикивала, то и дело протягивала сложенную лодочкой ладонь к изображению двух лун на стене, затем эту же ладонь возлагала себе на лоб.
– Ходила я в квест к буржуям, – сообщила Даша, когда Аня завершила красочный рассказ. – Города у них пыльные, шумные и вонючие. Развлечений много, конечно, но все какие-то гнусные. За все деньги плати, а без денег ты никто.
– Скажите честно, – спросил я, дожевывая пряник. – Вы знаете меня всю жизнь? Прямо с детства?
Мои собеседницы подтвердили – да, с детства.
– Точно меня? Может, это был кто-то другой? Кто-то похожий на меня?
Аня закисла от смеха.
– Сейчас-то вижу, что ты другой! Разговариваешь чудно, не так, как раньше... И вообще не так, как все нормальные люди.
– Кто же это другой вместо тебя мог быть? – озадачилась Даша.
Я пожал плечами.
– Клон.
– Кто?
– Да неважно. Очень вкусная еда у вас, Дарья.
Повариха заулыбалась.
– А принеси-ка нам, Дашка, “Тишь-да-глади” стаканчик, – весело сказала Аня. – Видишь, человек не в себе немножко. Подлечиться надо.
– Панов у нас не употребляет, – сказала Даша таким тоном, словно мы с ней жили бок о бок все мои двадцать два года.
Аня хихикнула:
– Мы немножко... В качестве исключения.
Обе выжидательно посмотрели на меня.
Похоже, подумал я, здесь все знают о моих привычках – точнее, привычках того человека, за которого меня принимают. Маленькая деревня, полная сплетников и досужих любопытных обитателей, – вот что такое этот Посад.
Я почесал подбородок, заросший щетиной, задумался. Попробовать, что ли, здешнюю дурь? В историю я влип такую, что мой стресс хоть голыми руками щупай.
– А давайте!
– Вот это наш человек! – обрадовалась Аня, и Даша поспешила за стойку на кухню.
Наш человек, повторил я про себя. Бухаешь – наш человек, следуешь здоровому образу жизни – не наш. Кто не пьет – тот шпион. Сколько есть хороших, добрых пословиц, от которых вначале хорошо, а потом ой как плохо?
Даша принесла на другом подносе три мельхиоровые рюмки, бутылку с молочно-белой жидкостью и картонную коробочку наподобие спичечной, только больше раза в три. Аня схватила эту коробку, ловко открыла, зачерпнула чайной ложечкой тонкий коричневый порошок. Насыпала в одну рюмку. Зачерпнула еще два раза и добавила в оставшиеся рюмки.
Женщины поднесли рюмки к носу, вдохнули, передернулись то ли от отвращения, то ли удовольствия.
Я с опаской взял свою рюмку и принюхался. Пахло остро, чуточку горьковато и одновременно кисло. А еще был запах алкоголя, конечно. Букет был забористым, но чем-то неуловимо приятным.
Аня и Даша опрокинули свои рюмки, некоторое время сидели с зажмуренными глазами. Потом шумно выдохнули, снова дернулись всем телом. Открыли глаза – повлажневшие, с расширенными зрачками. Забористое, видимо, дерьмо...
На долю секунды я усомнился, пить ли. По алкогольным делам я не силен, а тут к самогону добавили какую-то местную дурь. Возможно, опиат...
А затем взял и опрокинул рюмку, проглотив горьковато-пахучую жидкость.
“Тишь-да-гладь” сразу ударила по желудку, в котором растеклось тепло, и по мозгам, которые заволокло туманом пофигизма и приятного ощущения легкости бытия. Окружающее, наоборот, как-то прояснилось: краски в плохо освещенной столовой стали ярче, насыщенней, даже кислотней, а звуки громче и сочнее.
– Ну че? – смеясь, спросила Аня. По ней наркотик тоже ударил, это было заметно.
– Мощно, – оценил я. – Хорошо вдарило.
Аня с улыбкой закивала, а Даша заявила:
– Вдарило-то вдарило, но не как твой глюк-то! Впервые слышу, чтобы память начисто отшибло!
– А это он, поди, притворяется! – предположила зарумянившаяся, похорошевшая Аня. – Чтобы мы за ним поухаживали! Вишь – накормили его, теперь “Тишь-да-гладью” потчуем! Этак и в постелю уложить придется!
– А ведь верно!
Бабы загоготали.
Я ничуть не обиделся на их подколки. Сейчас они мне нравились так, что и не описать. Как мне повезло, что неведомые Рептилоиды перенесли меня в это пусть и неприглядное место, но населенное такими добрыми и отзывчивыми людьми!
– Вы реально считаете, что я притворяюсь? – спросил я.
– Да не, – махнула рукой Аня и чуть не перевернула поднос. – Тот Олесь, которого я знала, ни в жизнь этак не притворится. Ты вообще после своего глюка другим человеком стал. Изменился жутко просто! Раньше был вечно мрачный, сердитый, нелюдимый, как сыч. А сейчас веселый, и поговорить с тобой можно по душам... Ты мне теперешний нравишься куда больше прежнего! Я хочу, чтобы твой глюк не кончался никогда!
А он и не кончится, ответил я ей про себя. Потому что это вовсе не глюк...
Мы поболтали о том, о сем. Преимущественно все разом, перекрикивая друг друга, но при этом отлично друг друга понимая.
Я спросил:
– Почему эта фигня называется “Тишь-да-гладь”?
Повариха Даша ответила:
– Потому что когда у тебя в жизни лихо, как сейчас, выпей это, и все будет тихо! Будет тишь да гладь!
– Логично, – согласился я, икнув.
Поразительно, пришло мне в голову, как сильно подействовала маленькая рюмка. Это какая же экономия на выпивку! Не надо бежать в магазин за второй бутылкой... хотя какие тут магазины? Здесь же все бесплатно!
Какова себестоимость этого коричневого порошка? Вряд ли он дорогой, в этом мирке все делается из дерьма и палок, так что и наркотик тоже производят из чего-нибудь доступного... К примеру, из дерьма лабораторной мыши. Я засмеялся при этой мысли, Аня и Даша подхватили, хотя не представляли, отчего такое веселье.
Настроение не просто поднялось, накатила уверенность, что я выберусь из этого таежного угла и разберусь с Рептилоидами, кем бы они ни были. И с Димоном тоже поговорю очень серьезно.
Хлопнула дверь, вошел высокий тощий мужчина лет тридцати в бордовой робе с блестящими нашивками на рукавах и штанинах выше колена в виде буквы “М”. Его лицо мне с ходу не понравилось – остроносое, с усиками, крохотным подбородком, бегающими черными глазками в окружении густых ресниц, которые выглядели неуместно на крысиной мордочке.
Крысообразный персонаж быстро оглядел помещение, остановил взгляд на нас. Ухмыльнулся и зашагал к нам.
– Твою мать, – сквозь зубы процедила Даша. – Модератор!
Аня грустно потупилась, втянула голову в шею.
Я воззрился на этого человека, про которого успел услышать несколько раз.
На груди у него висела бляха с намозолившими глаза фигурами полной и ущербной луны на фоне зубчатой стены и башни, а на ремне – прямоугольный кожаный чехол с прибором, похожим на рацию.
– Так-так-так! – проговорил Модератор. – Веселимся в ненадлежащее время?
Повариха Даша, которая сидела спиной к нему, вздохнула и нацепила на себя улыбку. Повернулась к незваному гостю и сказала:
– Законом же не запрещено! Рабочий день закончился, сидим вот, отдыхаем!
– А мы сейчас разберемся, кто чем занимается, – сладко улыбнулся Модератор. Сел с нами за стол, поставил на столешницу острые локти. – Ты, Широнина, не суетись, тут я решаю, что законом запрещено, а что разрешено. Вот ты, Васильева, сегодня отдыхаешь, а про рейтинг забыла? Про отработки за то, что комбайн у тебя сломался?
– Я отработаю!.. – плаксиво протянула Аня.
Модератор вынул из чехла прямоугольный прибор с кнопками и маленьким экранчиком. Направил его на Аню – та зажмурилась. Я напрягся было, но прибор лишь пискнул, и Модератор посмотрел на экран.
– Ай-ай-ай! Месяц прошел, а ты ни разу не пожелала поработать в выходной. Любим отдыхать, да?
Аня не ответила, но Модератор и не ждал ответа. Он поковырял пальцем коробочку с коричневым порошком и посмотрел на меня.
– А у тебя, Панов, выходной, что ли?
Я не сразу ответил. Сильно захотелось дать ему в лоб. Все же сдержался и сказал:
– Выходной.
Модератору, судя по всему, пауза перед ответом не понравилась. Он приблизил ко мне свою крысиную рожу, долго смотрел в глаза, не мигая. Усмехнулся.
– Хорошо. Молодец, мусорщик. Только не увлекайся “Тишь-да-гладью”. Эта вещь хоть законом не запрещена, а все ж не поощряется, сам знаешь. Раньше я как-то за тобой не замечал, чтобы ты вечерами в столовых заседал. Ну а ты, Широнина, с тобой что не так?
– Со мной все прекрасно, уважаемый! – радостно откликнулась повариха. – Вы ж знаете, у меня всегда все ровно!
– Да, это знаю, – благосклонно согласился Модератор. – А хочешь, чтобы и дальше все было ровно?
– Хочу-хочу, – сказала Даша, продолжая улыбаться, но глаза были тревожные. Казалось, они говорили на каком-то своем языке, который прекрасно понимали. А я вот не совсем улавливал суть.
Повариха пододвинула коробку с наркотиком к Модератору. Тот как бы удивился и нехотя взял коробку. Рассеянно повертел в пальцах и сунул в карман.
– Ну что ж, отдыхайте, граждане, и дальше, – заулыбался он, вставая. – Долго не засиживайтесь, завтра рабочий день, надо трудиться во имя Вечной Сиберии!
Он протянул руку к символам и положил ладонь на лоб. Женщины повторили жест.
Модератор направился к выходу, но перед самой дверью остановился и бросил через плечо:
– Панов, ты если что, зови, если не справишься с этими двумя прошмандовками... Понял, да? Я вмиг примчусь, подсоблю. Ну, бывайте!
Он снова ухмыльнулся, подмигнул и взялся за ручку двери, но в эту секунду кто-то громко отчеканил:
– А ну повтори, что сказал, сука!
Даша и Аня вздрогнули и уставились на меня, а я с запозданием сообразил, что это я только что и высказался.
Модератор, видимо, никогда в жизни не слыхивал подобного к себе обращения.
– А? – глупо переспросил он, захлопав густыми ресничками.
Я встал, меня понесло. Гнев, усталость, растерянность и, естественно, “Тишь-да-гладь” объединенными усилиями свернули мне мозги, и я уже себя не контролировал. В голове шумело, руки сжимались в кулаки. Я быстро подошел к Модератору, тот слегка отшатнулся.
Кажется, он не совсем понимал, что происходит.
– Извинись перед дамами! – гаркнул я и сам удивился собственному джентльменству. Если быть совсем искренним перед собой, то честь женщин в эту минуту меня заботила не слишком сильно. Просто меня дико бесил этот крысеныш, упоенный властью и вымогающий наркотик у поварихи, несмотря на то, что у той с рейтингом все “ровно”.
– Извиниться? – повторил Модератор, приходя в себя. – Ты рехнулся, Панов, совсем? Башкой о свой мусоровоз ударился, что ли?
– Он в квесте сегодня глюк поймал! – донесся сзади голос Ани. – Вы его простите!
– Я сказал: извинись, – повторил я, не сводя взгляда с Модератора.
Тот помолчал, потом улыбнулся. Сладко заговорил:
– Ты хоть понимаешь, что творишь, дебил? Тебе дорога в Князьград за оскорбление Модератора до конца жизни будет закрыта! Тебе, придурку, до смерти с мусором возиться! Без выходных, танцев по четвергам и пенсии! Без услуг лекаря! – Голос Модератора становился все более громким и тонким. – Под открытым небом жить будешь, как собака! Говно жрать! Вместе со свиньями!!!
Я ему врезал левым хуком в подбородок. Много лет тренировал этот удар (в числе прочих) под присмотром известного в нашем городе тренера Виталия Михайловича Фольца, из-под крыла которого вышло немало чемпионов. Если бы не мое раздолбайство, я бы тоже в этом направлении чего-нибудь добился. Суть удара была в том, что его не видел противник – даже если бы внимательно следил за моими руками. Удар наносился без замаха, с вложением веса всего тела, практически из любой позиции, по кратчайшей траектории. Для уличных ситуаций Виталий Михайлович рекомендовал пробивать первый удар левой, потому что левшей в мире меньше правшей, и редко кто из уличных задир ждет атаки именно левой рукой.
Модератор вообще не ждал никакой атаки и не смотрел на мои руки. Он вообще в тот миг смотрел на Дашу и Аню, захлебываясь от бешенства, как бы спрашивая их взглядом: ваш приятель, мусорщик Панов, совсем сдурел?
Крики фальцетом оборвались, голова Модератора дернулась, глаза закатились, и крысеныш медленно, словно задумчиво начал падать вперед, на меня. Я отступил на шаг, чтобы не препятствовать этому падению, и Модератор с глухим стуком шмякнулся на деревянный пол.
После этого зловещего звука повисла мертвая тишина. Аня и Даша смотрели то на меня, то на распростертого Модератора вытаращенными глазами, с отвисшей челюстью.
А я стоял, дурак дураком, со сжатым кулаком, и удивлялся, с какой легкостью вырубил страшного и ужасного Модератора. Почему-то представлялось, что победить его будет непросто, как босса в компьютерной игре.
– Батюшки-матушки, – прошептала Аня, держась за щеки. – Ты ж Модератора вырубил! Это обнуление рейтинга и карцер на год, если не дольше! А после каторга до самой смерти...