Меня наш экипаж вполне устраивал. Наш второй штурман наконец дождался своей очереди и назначен штурманом корабля в другую эскадрилью. Мы некоторое время еще поддерживали отношения, но потом они сами собой перешли в простое знакомство. Среди его однокашников был, интересным для меня, Аркадий Ногин. Я случайно узнал, что он увлекается резьбой по дереву, и напросился к нему в гости. Дома у него повсюду стояли стилизованные фигурки зверей, сделанные из веток, корней и прочего лесного материала.
Кажущаяся простота меня увлекла, и в следующих походах в лес со мной всегда был топорик. Увлечение не требовало денег, не то что радиотехника. Фигурками из веток я таки и не занялся, а вот свили стал собирать. Эти доброкачественные опухоли на стволах берез были редкостью. Я изучил литературу по ним и узнал много интересного. Оказывается, они встречаются, в среднем, один на тысячу деревьев. Фактура их напоминает карельскую березу, часто используется в виде срезов для различных декоративных покрытий. Я их использовал в несколько другом плане. Рассмотрев со всех сторон, природное произведение, пытался определить, на что оно похоже. Потом, с минимальными потерями старался извлечь увиденное, из сырья. Дома у меня стали появляться фигурки медведей, лисы, собаки. Командир одного их экипажей, Флегонтов попросил меня подарить ему одну из фигурок. Как раз в это время у меня была заготовка для царевны – лягушки.
Правда большие глаза земноводного случайно оказались похожими на глаза просителя, и я с искренним уважением, и даже какой то гордостью, выполнил его просьбу. С тех пор ко мне никто не обращался, почему то, с такими просьбами
Увлекшись творческой работой, я взялся за непосильную работу. В километре от гарнизона обнаружил ствол березы с огромным свилем. Вдвоем с Аркадием Ногиным мы принесли его домой, и как заготовка для кресла, он пролежал год в углу квартиры. Вторым увлечением, уже семейным, была фотография. Фотоаппарат жены «Зоркий – 2с» стал нашим постоянным спутником. Несколько раз я делал снимки во время дозаправки. Вскоре снимки друзей стали появляться в стенгазетах и в альбомах. На стене в своей квартире повесил большой снимок «Воздушный бой».
На нем были изображены два комара, перекрестившие длинные свои носы как шпаги. Снимок был сделан с помощью фотоувеличителя через предметное стекло. Небо было черным, а комары прозрачно – светлые. Как при наших ночных полетах.
Жизнь в окружении природы была не так уж и плоха и мы понемногу приспособились. Увлечение охотой и рыбалкой стали для многих основным средством снятия стрессов. Изобилие грибов и ягод выгоняло в лес целыми семьями, многие жены офицеров научились заготавливать впрок дары природы.
Мои однокашники уже сдали экзамены и рвались на первые места в экипажах. Меня эти вопросы пока не волновали, вокруг было столько интересного.
Саня Сорокин правда обмолвился, что мне в этом экипаже ничего не светит по простой причине. Терять подготовленного второго штурмана невыгодно, во- первых штурману корабля, во- вторых всему экипажу, в третьих и четвертых еще кому то. Но чувство легкой досады все- таки иногда посещало.
Однажды, уже после возвращения из командировки был обычный парковый день. В такие дни летный состав целый день на аэродроме. Проводится осмотр машины, проверка работоспособности систем, тренаж в кабине, гонка двигателей и многое другое.
Когда я доложил, что свои работы закончил, штурман корабля капитан Георгадзе освободил свое место и коротко бросил.
– Садись.
Я сел и, молча, ждал.
- Слушай меня внимательно. Все что я сейчас скажу, ты мне повторишь, когда будешь готов. После чего, начав с исходного положения всех приборов и систем, вкратце рассказал способы их проверок и работу в воздухе.
Устав, он замолчал. Какое то время в кабине стояла тишина, и я вставил слово.
– Готов.
– К чему ты готов? В эскадрилье возьмешь инструкцию, выучишь, перепишешь кой чего, потом доложишь, что готов. Понял?
- Повторить я готов сейчас.
-Ну, давай,- согласился штурман, уступая капризу неразумного дитя.
Через некоторое время, когда вновь наступила тишина, он задумчиво посмотрел на меня и изрек.
- Можешь сдавать экзамены на допуск с первого места.
Штурман не знал моей способности повторить любой урок сразу, я таким образом, в школе частенько зарабатывал пятерки.
Правда, на второй день я мог начисто все забыть, но тут был другой случай. Вечером, уже дома, я тщательно переписал все услышанное в свою записную книжку, чтобы выучить в обычном порядке. Штурман, конечно, подумал, что я давно готовился к этому разговору.
Через недельку мне передали тему разговора в штабе полка. Наш радист слышал, как старший штурман полка отчитывал капитана, что тот не готовит себе замену. Георгадзе пробовал робко возразить, мол, рано еще Ибрагимову летать с первого места. Аргумент начальника был категоричен.
- Вам что, капитан, расти не хочется? Пока не будет замены, о своей карьере забудьте.
Экзамены сданы. В плановой таблице впервые моя фамилия стоит в графе штурман корабля. Контролирующий, помощник штурмана эскадрильи капитан Свинтицкий.
Случайно контрольный полет совпадает с моим днем рождения десятого сентября. Может быть, сегодня родится настоящий штурман.
Полеты в районе аэродрома отличаются от всех других. Взлетный вес не более ста пятнадцати тонн. Я сижу в кресле штурмана лицом к приборной доске. Справа остекление кабины. Передо мной небольшой выдвижной столик. На стол ложится выученная наизусть схема полета по «большой коробочке».
На всякий случай. В авиации есть непреложный закон, как бы хорошо не знал схему или порядок работы, рекомендуется иметь под рукой записи для сверки. Просто ошибки недопустимы.
Молодой оператор докладывает скорости, я контролирую время в секундах. Плиты аэродрома сливаются в один серый поток, скорость 270. Самолет плавно уходит вверх, убраны закрылки. Вот и первый ориентир, два озера. Даю команду на разворот, и командир корабля резко вводит самолет в вираж.
По времени разворота вижу, что летчики торопятся. Если и второй разворот, будет выполнен с таким же креном, мы окажемся внутри схемы полета. Устраняя ошибку, даю курс с поправками. Командир отвечает.
-Хорошо, хорошо.
И впервые выполняет мои команды. Это очень большая разница между всей предыдущей работой и настоящей. Жаль что я раньше не «рвался конем».
Впоследствии мне придется летать со многими командирами. Только один из них совершенно не терпел команд штурмана в районе аэродрома и схему выдерживал сам, но это было исключением.
Контролирующий не вмешивается в работу и только кивает головой. Он сидит рядом и через дополнительный разъем слышит все наши разговоры.
Вот и четвертый, самый важный, разворот. От того, как он выполняется, зависит очень многое. На этом развороте можно устранить накопившиеся ошибки, а можно и усугубить положение, новыми. Я не ищу полосу аэродрома взглядом. Моя задача по приборам вывести самолет в створ полосы, проконтролировать высоту полета над контрольными точками и доложить скорость приземления.
Все разговоры записываются на бортовой магнитофон и потом после полета прослушиваются в группе объективного контроля. На этот раз летчики выдерживают крен идеально, с четвертым разворотом не шутят, и мы в створе полосы. Даю поправку на ветер и по подсказкам с земли « на курсе, на глиссаде», понимаю, заход на посадку выполнен хорошо.
Три полета днем и два ночью и первый допуск в летной книжке гласит о моей готовности к « полетам днем в ПМУ и СМУ в районе аэродрома с места штурмана корабля». ПМУ и СМУ – это простые и сложные метеоусловия.
При записи контроля инструктор поясняет мне свое виденье работы штурмана вообще, которые я внимательно слушаю и запоминаю.
- Понимаешь. Летчики в воздухе в основном работают, им думать некогда. Для этого в любом экипаже есть штурман. Ни в коем случае не хочу сказать, что они глупее, но работа предполагает некий азарт.
А штурман должен думать. Думать и думать и предлагать верное решение проблемы. Кстати и среди летчиков есть подготовленные люди в штурманском отношении. И еще. Выучи все допуски летчиков на оценку пять и не требуй в полете лишнего, их тоже надо беречь.
Думать и думать. Где- то я слышал эти слова. «Не будешь думать- погибнешь».
Это же моя бабушка сказала мне, когда узнала, что я собираюсь летать. Я еще удивился проницательности в ее девяносто лет.
Инструктор был прав. В этом убедился и сам через некоторое время.
Умение работать с первого места впоследствии пригодилось. В длительных полетах я мог на время заменить штурмана корабля. Мне опыт ему отдых.
Конец года период отчетно- выборных собраний. Я спокойно сижу и украдкой читаю книгу. Когда называют мою фамилию в состав комитета комсомола, то особенно не расстраиваюсь. Собрание закончено и впереди выборы секретаря. Подполковник Хватов предлагает мою кандидатуру. Полковник Цепелев возражает, мотивируя летной должностью. Наверняка он помнит строчку в партийной рекомендации при приеме в партию. Хватов вынужденно соглашается, но при обсуждении кандидатуры заместителя непреклонен. Теперь уступает начальник политотдела. Я слушаю прения. Мне становится интересно. Первое заседание комитета заканчивается утверждением должностей и секторов работы. Секретарем становится техник. Я понимаю его. Работа на стоянке в любую погоду и работа в кабинете, две большие разницы.
Через месяц секретарь уходит в отпуск. Я прихожу в штаб после окончания рабочего дня и привожу в порядок бумаги. Иногда в кабинет заглядывает замполит.
- Чем это ты тут занимаешься?
- Да вот, делаю картотеку. С ней удобней работать. Проверяю карточки комсомольцев срочной службы. Скоро «дембель», а у них еще нет постановки на учет. Потом протоколы. Заведение новой документации. Проверка секретарей бюро эскадрильи. Сам черт переломает свои ноги. Но это и хорошо. Меньше будет шляться, где не надо.
- Да я вижу. Молодец. А как на личном фронте?
- Нормально. Только жена часто болеет. Этаж то первый. Они в валенках дома с дочкой ходят.
- Да я помню, что она тяжело болела. Ты вот что? Принеси выписку из ее болезни. Она мне понадобится. А с протоколами я помогу, там есть свои особенности. Это отдельный раздел работы, что партийной, что комсомольской. А это что за фотографии?
На столе у меня около двадцати снимков.
- А, это? Результат нашего рейда по гостинице. Все комнаты холостяков сфотографированы. Надо написать комментарии. Потом в виде фотогазеты вывесим на ближайшем партсобрании. Кстати в идеальном состоянии только одна комната. Мне кажется хитрецы пронюхали заранее о рейде и успели подготовиться. Пусть командиры посмотрят на своих подчиненных. И хороших и не очень.
- Прекрасно. А теперь вопрос. В политическую академию не думаешь поступать? Могу помочь. Я кстати в плане перевода именно туда.
Вопрос застал меня врасплох. Как сформулировать ответ. Чтобы не обидеть хорошего человека.
- Понимаете, товарищ подполковник. Я только начал летать с первого места. Все предыдущее ни в какое сравнение. Мне хочется стать настоящим штурманом. А вот замполитом … не очень. Работа конечно очень интересная, но я слишком долго шел к этой профессии. Извините, если можно.
- Спасибо за откровенность. Может быть ты и прав. Выписку из истории болезни жены не забудь.
Через неделю после разговора узнал о решении квартирной комиссии. Новая двухкомнатная на четвертом этаже устроила всех, кроме моих друзей. Они всю дрогу, пока тащили пианино по ступеням, проклинали и комиссию и всех музыкантов мира. И только хорошее угощение немного компенсировало затраты сил.
Общественная, то есть бесплатная, работа нисколько не должна мешать основной.
В экипаже продолжаю осваивать работу штурмана и учить нового оператора нехитрым обязанностям.
Один из полетов запомнился своей необычностью. Когда подошли к рубежу перехвата истребителями, наш экипаж ушел на предельно малую высоту. Нас противник особо и не искал. Впереди были другие аэродромы НАТО, и там уже знали об очередном нашем вылете. Дело в том, что долго идти на малой высоте не выгодно. Большой расход топлива уменьшал дальность полета. Когда мы прошли уже два рубежа, радист принял радиограмму о прекращении задания. Видимо стало известно, что «цели» остались в портах. Коробкин предложил ведущему экипажу решение. Им оставаться на большой высоте, а самому продолжать полет на малой. Запас топлива позволял. С этого момента мы перешли в режим радиомолчания. Второй экипаж продолжал передавать в эфир сообщения.
Вскоре мы узнали, что опять перехвачены истребителями. Их было уже четверо. Два истребителя «повисли» рядом с ведущим экипажем, а два других исчезли из их видимости.
-Они нас ищут, радостно передал радиооператор, в эфире такое творится, такое.
Командир медленно снижался. Вот уже меньше сотни метров. Полет в горизонте на такой высоте требует огромных усилий. Моря практически не видно. Белые полосы бывших «барашек» сливаются в стрелы. Самолет дрожит, и вибрация передается на штурвал. Руки летчиков тоже дрожат и при этом они мельчайшими движениями исправляют положение самолета по приборам. Высокое напряжение локатора я выключил, на такой высоте он бесполезен.
- Гости еще в хате, передал ведущий экипаж. Это означало, что перехватчики будут идти с нами до предела своей дальности, а посадку выполнят на другом аэродроме. Им надо во что бы то не стало нас найти.
Заметив меня в проходе между креслами летчиков, командир коротко бросил.
- Воды.
Я налил в крышку от термоса воды и поднес к его губам.
- И мне тоже. Попросил помощник, но воду выпил сам.
- Штурман, сколько уже?
- Два часа тридцать минут на малой высоте. До конца рубежей перехвата еще минут двадцать.
- Выдержим, лаконично обсудил проблему командир. Тишина в экипаже прерывалась редкими докладами.
- В корме все нормально.
Пальцы бортинженера лежали на рычагах управления двигателями. Режим работы двигателей был зафиксирован и не требовал помощи, но руки куда- то надо девать. Штурман сидел в своем кресле, откинувшись на спинку, и тоже молча, смотрел на приборы.
Пятьсот километров в час подталкивали самолет то вверх, то вниз. Ни одного лишнего слова в экипаже. Напряжение росло и, казалось, никогда не кончится.
Оператор радиоразведки доложил, что радиообмен перехвата прекратился. Было понятно, что истребители задачу не выполнили, нас они не нашли.
Полторы тысячи километров на малой высоте, такого, в полку еще не было.
- И не будет,- подытожил командир.- А супостаты наверняка теперь придумают, что ни будь еще.
На второй день после полета Рыков спросил командира.
- Как руки то, не болят?
- Как будто в отпуске побывал.
- Как это?
- Будто в отпуске,…. целый день дрова рубил.
Странным было поведение командования полка. Ни поощрения, ни взыскания. Никто не интересуется эффективностью тактического приема.
- Инициатива наказуема, изрек командир. Больше мы так не летали.
На этом и закончился 1969 год. Третий год семейной жизни и работы в авиации. В смысле, настоящей.
Начало 1970 года было отмечено пропагандистским шумом подготовки к столетию со дня рождения В. Ленина.
Организовывали весь шум политработники, а выполнять приходилось всему личному составу. Были сплошные встречные обязательства. Партийные собрания во всех эскадрильях проходили под мотивом достойной встречи даты, но все понимали, что основные мероприятия впереди. Честно говоря, все это надоедало и люди ворчали – «Настаюбилеяло» уже.
Вновь седьмое января – летный день. Вновь бабушка жены изрекает.
– Грешники вы все.
Ей понравилось зиму проводить у нас. Как только наступают холода в ее деревенском доме, она начинает писать жалостливые письма и Ирина приглашает «статс-даму» к нам погостить. На лето бабушка уезжает и осенью история повторяется.
Мне предстоит вывозной полет по маршруту днем, и я готовлюсь по полной программе. Инструктором мой штурман корабля капитан Заблоцкий. Командир тоже другой. По новым штатам я на должности второго штурмана в экипаже Дьяченко. С первых дней командир экипажа поразил всех своей личной дисциплиной.
Впервые проводятся собрания, тренажи, беседы на уровне «как положено». Приводятся в порядок рабочие тетради, карты, записи. Регулярно экипаж проверяется на знание техники. В парковые дни мы всем экипажем отмываем следы нагара керосина за двигателями. После демократии экипажа Коробкина мне трудно привыкнуть. Штурман корабля имеет среднее образование и видно, что нас он недолюбливает. Одна моя фраза чуть не стоила мне должности.
Как то на предварительной подготовке, экипажи готовящиеся к аэродромным полетам были более свободны и по обычаю «травили».
- Вы знаете, что у прибалтов фамилии мужа и жены разные.
- Как это?
- А вот так, он, к примеру, Шаулис, наш начальник штаба эскадрильи, а она Шаулисена.
Я заинтересовался и повернулся к «травилам». Штурман Заблоцкий одернул меня:
- К татарве это не относится, не отвлекайся.
Ответив – есть товарищ капитан, невинным голосом добавил: - у некоторых украинцев тоже так же.
- Как это? – заинтересовались уже все сидящие в комнате.
- Очень просто, он к примеру Заблоцкий, а она Заб…дская.
Раздался хохот. В комнату заглянул начальник штаба эскадрильи и остановил смех. Штурман тоже смеялся, но неискренне. О «подвигах» его жены были многие наслышаны и я нечаянно попал в «десятку». А может быть и не нечаянно. Просто, я такие шутки не прощал.
У капитана хватало терпения летать со мной, но продвижение не предвиделось. Тем не менее, в воздухе мы работали четко и потихоньку «слетывались».
14 января, в контрольном полете, я получил допуск к маршрутным полетам.
В феврале стал инструктором штурманов – операторов. В марте допуск к полетам в районе аэродрома ночью. Я понимал, что меня готовят к полетам с первого места «на всякий случай». Мест для продвижения пока не было. Все могло измениться в один день.
В марте новая задача была поставлена перед всеми экипажами. Воздушная стрельба по наземным целям была в плане боевой подготовки, и время ее пришло. Рядом с железнодорожной станцией Кипелово был танковый полигон, где для нас выделили цели.
Специалисты авиационного вооружения до этого не имели возможность в полном объеме выполнять свои обязанности и постоянно ходили в отличниках.
Теперь картина изменилась. Случаи отказа вооружения были редки, но все же случались. Через несколько полетов на стрельбу любой командир огневых установок мог поразить мишень на земле на отлично. На самолете стояли три спаренные установки.
Одна кормовая была всегда в готовности, другие втягивались в фюзеляж в походном положении. На случай стрельбы они выдвигались и могли поразить любую цель, не прикрытую частями своего самолета.
При изучении аварийных документов нам стали сообщать и о происшествиях с вооружением. Так в одной из частей Северного флота во время подготовки к полетам произошел несанкционированный выстрел. Экипаж в воздухе не «дострелил» один снаряд.
Стрелок не произвел контрольную перезарядку. Уже на земле, техник по вооружению при подготовке пушек «перезарядил» установку. Гром выстрела и снаряд калибра двадцать три миллиметра летит над лесом. По закону максимальной пакости он падает в жилом городке и взрывается. Осколки ранят человека в «мягкое место». Рана легкая, но последствия тяжелые. Особенно для начальника полка по вооружению. Мало того, что его признали виновным в плохой подготовке подчиненных. Раненным тоже оказался именно он. Почему он оказался в городке в рабочее время, не понятно. Для всего флота осталось загадкой, как это снаряд «нашел» своего куратора. Острословы тут же нашли повод поиздеваться над пострадавшим.
Вечером жена огорчила, что ей в магазине не продали книгу.
- Фантастику?
- Нет, лучше.
- Классику?
- В какой- то мере да. Маркса. «Капитал», хотела тебе подарок сделать для подготовки к занятиям. Юбилейное издание.
- Пойдем посмотрим.
В книжном отделе продавщица сняла с полки главный труд Маркса. Посмотрев на цену, отсчитал деньги и направился к выходу. За спиной услышал.
- Молодой человек, а молодой человек.
- Вы это мне?
- Да, конечно. Задержитесь на минутку. Пожалуйста, скажите кто Вы?
- Уже интересно, а зачем?
- Ну как же? Мне замполит базы сказал, чтобы не продавала эту книгу… случайным людям.
- Запомните, женщина и своему куратору передайте. В авиации случайных людей нет,… кроме замполитов базы обслуживания. И еще скажите, что книгу купил… секретарь Парткома. Запомните? До свидание.
Зачем я это сказал? Неужели когда- либо мне придется им быть? Опять кто- то дернул за язык.
Приближался апрель. Ясно было, что одними митингами и собраниями по поводу столетия вождя мы не обойдемся. Но, то, что предстояло выполнить, никто не мог даже предположить.
15 апреля началось. Восемь экипажей полка по сигналу тревоги ушли в Атлантику. Их сопровождали самолеты КБ Мясищева, наши заправщики. В Норвежском море была выполнена дозаправка топливом в воздухе. Полковник Гладков вел группу через «проливную зону». Так назывался рубеж между Исландией и Фарерскими островами. Ворота в Атлантику прошли на разных высотах и разошлись веером. Обнаружить группировку «южных» было сложно, так как корабли шли по отдельности.
Полк имел богатый опыт поиска кораблей НАТО, все разведчики хорошо знали признаки судов, радиолокационных станций, самолетов. Данные о наших средствах были очень скупыми. Выручила хорошая погода. Снижение и фотографирование кораблей провели без помех и передали на «землю» данные. В нормативы уложились все. После успешного выполнения задания экипажи вернулись на базу. Налет на экипаж составил 22 часа 30 минут.
Это был рекорд полка, но празднеств по этому поводу не происходило. Впереди была не менее сложная задача. Впервые полк прошел анкетирование, летному составу оформили заграничные паспорта, для работы с зарубежных аэродромов. Первой такой точкой должна была стать Куба.
18 апреля экипажи Гладкова и Старцева ушли в межконтинентальный полет. Впервые Атлантика была пересечена и взята на контроль авиации. Нам казалось, что на этом все, но не тут- то было. Непрерывное слежение за целями требовало полетов еще и еще. Наш экипаж выполнил только два полета в Атлантику. Разведку мы выполнили днем, а вот целеуказание подводным лодкам ночью. Помимо наших кораблей, мы фиксировали все суда по маршруту полета.
Нагрузка была серьезная. Чтобы не отвлекать штурмана от расчетов по навигации я старался сам определять места кораблей. Для этого у меня было несколько планшетов, для различных масштабов экрана локатора. Секрет идеи заключался в точном соответствии планшетов масштабу полетной карты. Это позволяло в секунды определять координаты целей без нанесения их мест на бумагу.
Когда после полета я докладывал о самом большом количестве обнаруженных объектов по сравнению с другими, штурман отвел меня в сторонку. Осмотрев мое снаряжение, бросил – Оформляй «рацо».
Так потихоньку у нас налаживались нормальные отношения.
Нагрузка на наш полк снижалась, а вот экипажам ТУ-16 возрастала. Группировка «южных» в конце концов, собралась и двигалась к границе страны. Ракетоносцы выполняли тактические пуски ракет, подводные лодки пытались помешать продвижению имитацией атак на корабли.
Майские праздники прошли в полетах. Было ясно, что учения, вот- вот, закончатся.
Когда четвертого мая в гарнизоне вновь зазвучала тревога, то мы спокойно прибыли на аэродром без особой спешки. Поговаривали, что сегодня объявят об окончании учений. На предполетных указаниях все изменилось.
Ко мне подошел штурман полка и попросил показать документацию. Потом немного помолчал и начал с того, что он уверен во мне и просит весь полет выполнить с первого места. Оказалось, что несколько штурманов заболели, Заблоцкий в наряде и назначенный в наш экипаж другой штурман «немножко не в строю».
- Я знаю, что у тебя нет допуска на радиус действия. Поэтому в плановой таблице ты записан вторым штурманом. Штурман будет на борту тоже, но работать будешь ты. Со взлета и до посадки. Согласен?
- Конечно, какие могут быть сомнения.
- Но это еще не все. Видимо не сегодня так завтра учения закончатся. Постарайтесь пожалуйста не испортить финал. Особое внимание на точность координат. Количество не нужно. И еще. Полет будет ночной, особое внимание при полете над сушей при возвращении.
После взлета прошло уже более пяти минут, но экран локатора продолжал беспокоить своей темнотой.
- Оператор. В чем дело с локатором?
- Не знаю, товарищ штурман, я включил его сразу после взлета.
- Перед полетом что - то меняли в спец-отсеке?
- Да, блок опознавания.
- Товарищ командир! Возможно, у нас выключена блокировка локатора. Переключатель находится рядом с антенной и техники, при работе в спец-отсеке, чтобы не облучиться, выключают его. Потом они обязаны включить, чего видимо, не сделали.
- Штурман. Что предлагаешь?
- Командир. Идем как обычно, разведку ведет ведомый экипаж. Мы в районе поиска на малой высоте можем открыть люк и попытаться пролезть в спец-отсек, чтобы включить этот самый тумблер.
- Бортинженер. На нашем самолете. где находится спасательный плот?
- В хвостовом люке, лаз свободен, но он очень узкий.
Через восемь часов полета у ведомого экипажа отказал локатор. На высоте три тысячи мы открыли люк в спец-отсек. Пространство было действительно очень узкое и мне пришлось снять куртку. Оператор Паша Тараненко, призванный из запаса, освещал мне путь бортовым фонарем. Метров пять пришлось ползти вплотную к ледяной обшивке фюзеляжа.
Потом лаз расширился, и вот уже спец-отсек. Включив освещение, нашел злополучный тумблер. Предположение оказалось верным. Поставив переключатель в верхнее положение, пополз обратно.
- Товарищ командир. Все в порядке, через пять минут локатор заработает.
Экипаж закрыл люк, бортинженер включил наддув кабины и мы перешли в набор высоты.
Уже на высоте мы поняли, что наш полет, это контрольное обследование акватории театра. По всему маршруту, на всех рубежах других военных кораблей не было. На наших картах были нанесены границы территориальных вод. Лучи локатора обшарили каждый уголок моря, но безуспешно. Мы хорошо знали, что доказать отсутствие цели тоже результат. Радист отстучал на КП телеграмму о «наличии отсутствия», за что и получил нагоняй от начальника.
Штурман из нашей эскадрильи, который был «немножко не в строю», отоспался в воздухе и под конец полета сидел рядом со мной, непрерывно попивая чай.
Тринадцатичасовой полет заканчивался. Госграницу прошли ночью. Слой облачности от 900 метров до 3000 не был помехой и посадку на своем аэродроме выполнили с ходу.
На второй день, после короткого расследования происшествия, техника наказали, а мне объявили благодарность. Инженер полка нашел время лично пожать мне руку и, как бы между прочим, бросил.
- Спасибо, выручил,… считай, что экзамены на допуск к полетам сдал на десять лет вперед.
Однако до официального закрытия учений было еще три дня.
Девятого мая на торжественном построении всем участникам учений были вручены значки «За дальний поход» с подвеской «океан». Мне тоже досталась эта награда и была тут же приколота рядом с «поплавком» училища.
Учения прошли, последствия остались. Были и достижения и провалы. Один из них связан с работой штурмана экипажа. Увлекшись работой в районе цели, экипаж просрочил время возвращения. Набрав высоту, попал в поток встречного ветра.
Штурман много раз пересчитывал остаток топлива, все равно до первой базы на нашей территории не хватало. Экипаж дал радиограмму о недостатке топлива.
На КП началась тихая паника. Весь командный состав полка пересчитывал остаток топлива. Метеорологи предлагали высоты с меньшим ветром. Дипломаты начали готовить данные для посадки на зарубежном аэродроме.
По мере приближения к границе, выяснялось, что топлива, может быть, и хватит. По непонятной причине расход керосина оказался гораздо меньше расчетного. Экипаж нормально произвел посадку с минимально – допустимым остатком. Все орехи достались штурману. Когда время его «попреков» превысило возможности терпения, то штурман списался с летной работы.
Его сразу назначили начальником штаба эскадрильи. Впоследствии он служил в штабе полка и стал отличным специалистом.
Несколько лет спустя, я попал в аналогичную ситуацию. В сущности проблемы разобрался в воздухе. Оказалось, что бортинженеры, дабы иметь запас, «припрятывают» несколько тонн керосина.
В экипажах, в которых нет доверия к друг другу, это происходит. Потом, перед посадкой, эти тонны неожиданным образом возникают. Если же экипаж слетан, то все расчеты ведутся по фактическому наличию топлива.
Еще одно мероприятие принесло дополнительное неудобство. Политработники решили провести конференцию Авиации Северного Флота.
Победителей социалистического соревнования, в честь юбилея собрали в Сафоново. Честно говоря, соревнования вообще то и не было и не могло быть вообще, победителями считали воинов без нарушения дисциплины.
Я попал в этот список и тоже должен был лететь на конференцию. Перед самыми маневрами наша группа «победителей» прибыла в Сафоново. Штаб, где три с лишним года назад, мы получали назначение на должность, был украшен транспарантами. На их фоне мы и сфотографировались вместе с Командующим Авиации Кузнецовым. На фотографии, я единственный, стою в фуражке, по простой причине, держу знамя.
Потом, в доме флота, это знамя стояло на сцене, за президиумом. На второй день мне пришлось его везти в часть, так как по итогам мероприятий наш полк получал награду. На конференции, с некоторым опозданием, по итогам прошлого года мне вручили фотографию дважды Героя Советского Союза Сафонова Бориса Феоктистовича, командира эскадрильи во время войны, от имени Командующего Авиацией Северного Флота. Фотография с печатью штаба Авиации была положена в штурманский портфель и налетала все последующие часы со мною вместе.
После учений мы некоторое время оформляли документы, и думали, что будет некоторое затишье и, как всегда, ошибались.
12 мая пара экипажей вновь перелетела на аэродром Кольского полуострова. По поступившим сведениям, американский авианосец должен был выйти из порта приписки в Америке и следовать в Европу. Наша задача была обычной, перехватить его на переходе и дать его место подводным лодкам, готовым в любую минуту поразить цель.
13 мая мы вернулись назад, так как авианосец не вышел, и переход не состоялся.
Еще два полета в июне, один из них в день рождения жены 19 го. Мы уже привыкли к мысли, что все дни рождения и другие важные события семьи действительно на втором месте. Восьмичасовой полет на воздушную разведку я провел с первого места уже официально, так как имел допуск. После полета командир экипажа Дьяченко объявил, что мы в отпуске.
Дочке было уже два года, и мы решили съездить на Урал к родственникам. Честно говоря, уехать хотелось куда угодно, лишь бы сменить обстановку. Оказалось очень тяжело почти два года быть «невыездным».
На Урале все было по старому, Даже заготовка сена опять легла на наши плечи. Опять теща успокоилась, только тогда когда в огороде вырос новый стог.
Летний отпуск, вообще то мечта любого человека. В нашей среде уже сформировался обычай, который выражался пословицами типа.
- В поле мерзнут глухари, в отпуск едут технари. Солнце жарит и палит, в отпуск едет замполит. Таких поговорок было много, мы их употребляли как само собой разумеющее, и не сильно переживали по таким мелочам. В отпуске встретились с родственникам из Ташкента. Из первых уст узнавали подробности землетрясения, об уровне жизни в других республиках. Трудно было везде. Где то не хватало сигарет, где то зеленого горошка, где то бытовой техники и почти везде денег. Моих отпускных в сумме четырехсот рублей за полтора месяца отпуска хватало только до половины. Хорошо, что билеты были бесплатными, по требованию, и поэтому возвращение в часть вовремя гарантировалось. Мои родители уже не удивлялись такой зарплате, все знали, что время больших зарплат летчиков прошли.
Однажды тесть задал мне «нескромный» вопрос.
- Вообще то, сколько ты получаешь?
Вместо ответа я показал ему кандидатскую карточку КПСС.
- Триста двадцать. А что?
Он внимательно посмотрел на меня, что то думая.
- У меня механизатор в сельхозтехнике получает пятьсот. Правда он в сезон в темноте уходит на работу, в темноте и приходит.
- Тогда понятно. Я ведь темноты иногда совсем не вижу.
-Как это?
- Взлетаем днем, идем на север, а там полярный день, потом возвращаемся, а у нас уже утро. Вот так некоторые ночи и пропадают.
Отчим жены, Горшков Владимир Иванович работал экспедитором в сельхозтехнике. До этого много лет был председателем сельского Совета.
- Значит вступил в партию. Заставили или сам?
- Конечно сам. Подошли и сказали, ты что, летать не хочешь? Я сказал - Хочу.
Тогда пиши заявление. Я и написал, комсомольский возраст уже проходит. А тут еще юбилей. Правда, был маленький казус. В одной из рекомендаций было указано на недостаток, будто не признает авторитетов, может спорить с начальством. Могли с такой характеристикой и не принять.
- Ну и как, обошлось?
- Просто. Эту запись обнаружили, когда уже все инстанции были пройдены. Начальник политотдела полковник Цепелев на заседании парткомиссии предложил этот недостаток считать национальной чертой. Все поулыбались и проголосовали «ЗА».
- Ну и правильно сделал. Я тоже в партию вступил в армии, на фронте.
- А у вас не спрашивали, ты что, воевать не хочешь?
- После такого вопроса могли только посадить. Вообще- то мы писали заявления перед наступлением. Политотделы работали очень четко, да и характеристики раньше были немножко другими.
- Не понял.
- Сейчас мы тоже пишем характеристики, где в основном общие слова. Раньше все написанное надо было подтвердить фактом.
- Значит, ваши характеристики были более объективны.
- А на войне иначе нельзя.
- Жаль, что если война начнется, на нас не успеют написать ничего.
- Это почему?
- Все дело в скоростях полета и в вооружении. У «супостатов» слишком много баз по всему миру. Скорости истребителя в два – три раза превышают наши. У нас пушки, у них ракеты. Так было всегда, разведчики самый уязвимый род войск.
- Чего же ты выбрал такую работу?
- Да потому что на ракетоносце еще хуже. И главное, в кабине оператора на ТУ-16 нет окошка. Значит, летать и не видеть неба.
-Ну и что?
- Как что? Да я из за этого только и пошел в авиацию. Видеть небо вблизи – цель. Все остальное суета.
- Хватит обсуждать мировые проблемы, помогите стол перенести. Теща вернула нас на грешную землю.
- Если бы мне пришлось писать характеристику на мать, то наверное тоже указал бы что она не признает авторитетов.
- А я бы добавил, что спорить с ней бесполезно и даже вредно….. для желудка.
Отпуск продолжался. Впервые за три года семейной жизни мы с женой побывали в театре оперы и балета, прошлись по магазинам Челябинска.
В гости к ее учительнице мы напросились сами, принесли торт и долго пили чаи, обсуждая новости.
На день рождения матери Ирины 25 июля приехали мои родители. Папа, как всегда, напился, но праздник не был испорчен, потому что он ушел к соседям татарам.
Оттуда его принесли и сдали по накладной в целости и сохранности. Одно было хорошо, что родители наши стали налаживать отношения. Мы с Ириной только радовались этому.
Все, когда либо, заканчивается. Отпуск тоже. Неожиданно в стране обнаружился очаг холеры в Астрахани.
Везде были посты санитарного контроля, очаг ликвидировали. Мы благополучно прибыли в свой гарнизон.
Обычно при встрече за рукопожатием следовал вопрос- Где отпуск провел? Я всем отвечал – В Астрахани- и придерживал руку. Многие инстинктивно вырывались. Авиаторы соображают быстро. Потом хохотали вместе. Действительной новостью было строительство новых домов и возможность улучшить бытовые условия. Небольшая деталь. Из каждого отпуска надо было привезти пару новых анекдотов. Но не все можно было рассказывать толпе. Почему- то героями коротких историй становились или чукчи, или Василий Иванович Чапаев. Загадка.