В 1943 г. через гильотину мюнхенской тюрьмы Штадельхайм пропустили группу студентов местного университета, виновных в создании подпольной антинацистской организации "Белая роза". Их сопротивление гитлеровскому режиму заключалось в распространении дерзких листовок, в которых фюрера называли "антихристом" и "массовым убийцей", а также призывали сограждан одуматься. Уже в наши дни участники "Белой розы" весьма и весьма почитаемы в Германии, а имена Ганса и Софи Шолль не знают разве что мигранты. При этом несколько в тени (особенно у нас) остается один из главных создателей "Белой розы", а также автор большинства листовок организации, 25-летний студент мюнхенского университета Александр Шморель — человек с большим русским сердцем, в помиловании которому отказал сам Гиммлер. А ведь даже на допросах в гестапо он не отрекся от своей второй Родины, утверждая, что больше русский, чем немец, и до самой последней минуты вспоминал Россию. За несколько часов до казни отправил на дореформенном русском письмо подруге в Россию! Вот именно ради его памяти я и публикую эту развернутую и давно задуманную статью об его жизни, ведь, как мне кажется, он это заслужил. К слову, в 2012 году Александр Шморель был канонизирован Русской православной церковью как святой "Александр Мюнхенский"...
Русский немец Александр
Герой этой статьи, Александр Шморель, появился на свет в семье русского немца Гуго Карловича Шмореля и дочери коллежского асессора Натальи Введенской, которая была младше мужа на 12 лет. Родители Александра познакомились в Москве, где Гуго после окончания университета работал врачом, и уже собирались пожениться, но начало Первой мировой спутало все их планы. Ввиду немецкого происхождения, Гуго выслали в Оренбург, и вместе с ним в ссылку отправилась и Наталья. Там они обвенчались, а 16 сентября 1917 г. на свет появился первенец, которого назвали Александром. Перипетии семейной драмы родителей предрешили будущий характер мальчика, который с самого детства воспитывался в русско-немецкой культуре и до конца своей жизни говорил чисто как на русском, так и на немецком.
Начавшаяся Гражданская война поставила семью Шморелей в тяжелое положение. Гуго в это время возглавлял местную больницу и несколько раз попадал под красно-белые облавы, в которых едва не погиб. Но обрушившиеся на Оренбург тяготы Гражданской войны, в том числе голод и тиф, все-таки не обошли их семью стороной.
В 1918 г., попробовав на местном рынке кислого молока, неожиданно заразилась тифом Наталья Введенская. после чего достаточно быстро сгорела. Несмотря на то, что Александру тогда был всего лишь год с небольшим, он тяжело пережил смерть матери и каким-то странным образом на всю жизнь сохранил с ней глубокую связь. Он вспомнит о ней в своем предсмертном письме из мюнхенской тюрьмы Штадельхайм перед исполнением приговора (далее я опубликую его полный текст).
Но жизнь продолжалась...
Проработав после смерти жены ещё два года в местной больнице, Гуго познакомился с интернированной немкой Елизаветой Гофман — дочерью богатого немецкого пивовара. После скоротечного романа они поженились, а в 1921 г. семья Шморелей эмигрировала в Германию. Маленький Александр навсегда покинул Оренбург. Вероятно, он тогда и в самом страшном сне не мог предположить, что через десятки лет снова вернется в Россию — военнослужащим оккупационной армии...
Русские немцы такие русские...
Осевшие в Баварии Шморели достаточно быстро обосновались там. Гуго подтвердил свою врачебную квалификацию и вскоре открыл частную клинику под названием "Д-р Шморель". Хорошая заплата позволила обзавестись достойным жильем и вскоре в семье произошло пополнение. Сначала у Александра появился брат Эрих, а затем и сестра Наталья...
И здесь важно подчеркнуть, что и после переезда в Германию семья Шморелей, по-сути, оставалась русской. В их доме всегда говорили по-русски, держали солидную русскую библиотеку. И даже стол накрывали по-русски: пирожки, блинчики, вареники, а на самом столе стоял настоящий русский самовар. Русскость настолько вросла в семью Шморелей, что после того, как родившаяся в Германии младшая сестра Наталья пошла в немецкую школу, за неправильное произношение ее частенько дразнили там "русской". Кроме того, Шморели поддерживали контакты с русской эмиграцией, а довольно частым гостем в их доме был Леонид Пастернак — отец знаменитого русско-советского писателя и поэта Бориса Пастернака.
Все это очень важно для дальнейшего понимания характера Александра Шмореля, которого в семье величали не иначе как "Шуриком". Сам он в то время учился в солидной мюнхенской гимназии и зачитывался толстовской "Войной и миром" и пушкинским "Евгением Онегиным", откуда наизусть цитировал целые куски. Именно там он подружился и сошёлся с однокашником Кристофом Пробстом — ещё одним будущим членом "Белой розы", казненным вместе с ним на гильотине. Вместе они гуляли, веселились, ухаживали за девочками и т.д.
В общем, жизнь его в Германии была достаточно сыта, размерянна и беззаботна. Вероятно, со временем из него получился бы добропорядочный гражданин своей страны, но в дело неожиданно вмешался национал-социализм, пришедший в 1933 году к власти в Германии...
Отвращение к нацизму и безмерная любовь к России
К национал-социализму в семье Шморелей относились сложно. Если Гуго был подчеркнуто аполитичен, его жена, напротив, ненавидела нацистов и постоянно критиковала Гитлера. Однажды она пошла на одно из гитлеровских выступлений и стояла от него в трех метрах. По воспоминаниям Эриха Шмореля, придя оттуда, мать не стесняясь в выражениях критиковала Гитлера за волны ненависти, которые он источал, а также за его манеру постоянно кричать, отчего слушать выступление было просто невозможно. В то же время многие ее родственники были от нацистов в восторге.
Ну а Александр в силу подросткового возраста особо об этом не задумывался. Более того, поначалу ему все даже понравилось. Ведь придя к власти, нацисты сразу же взялись за молодежь: бесконечные коллективные походы и атмосфера товарищества, пикники у костров и активные игры, стрельбы и форма — приключенческая жизнь гитлерюгенда явно пришлась по душе активному Александру. В связи с этим возникает вопрос: когда же он начал отчётливо понимать суть нацизма и что стало толчком, приведшим его как убежденного антинациста на гильотину?
Ответов на эти вопросы нет, но по послевоенным воспоминаниям все того же брата Эриха, услышав о "ночи длинных ножей", Александр впервые во всеуслышание назвал Гитлера "убийцей". При этом дело происходило в большой компании и своей выходкой будущий герой немецкого Сопротивления поставил всех в неудобное положение.
Но по-настоящему противником режима он стал в 1937 г., когда отправился в трудовые лагеря отбывать повинность "Имперского трудового фронта" (это было обязаловкой). Оттуда он написал сестре своего друга по гимназии Кристофа Пробста развернутое письмо, которое, как мне кажется, очень хорошо раскрывает его характер и отношение к нацистской Германии. В нем уже отчётливо проглядываются ростки "розы":
...Ты, наверное, удивляешься, что я ни слова не писал о своих впечатлениях и вообще, о моём настроении в трудовом лагере? Это связано с такими трудностями, даже опасностями, что лучше уж обождать. У нас здесь вскрывают письма. Не все, выборочно. Проверяют содержание. Было бы неприятно, если бы они узнали моё мнение о них. Оно как раз не слишком лестное. И потом, они ведь знают, что я родился в России, что я пишу письма по-русски. Потому-то, наверное, мои письма и вызывают их особый интерес. Вдобавок ко всему, командир нашего отделения был на войне шпионом и, как я слышал, именно в России. Он наверняка понимает по-русски. К счастью, я вовремя узнал об этом и писал всегда очень осторожно. Сейчас, когда я уже могу выходить и опускать письма, где захочу, всё стало по-другому, и я могу писать обо всем открыто.
Другая причина, почему здесь так сложно подчиняться — в наших «вождях». Ведь если уж ты хочешь быть предводителем, так ты же будь толковее, лучше, но никак не хуже подчинённого! В любом случае ты должен быть выше среднего уровня. Здесь же всё наоборот! У нашего высшего командования — у всех — на лице скорее гримаса диких зверей, а уж никак не человеческое выражение...
В прошлый четверг, когда в обед мы направлялись домой, мне внезапно пришла в голову мысль, как великолепно смотрелся бы здесь лесной пожар! И мне вдруг так захотелось увидеть такой горящий лес, взглянуть на гигантское пламя, подивиться его силе и скорости...
В другом письме из этого же трудлагеря, видимо, под влиянием грез о России, которую Александр представлял несколько идеалистически, он писал:
...Сегодня после обеда ничего не делали. Поэтому я лежу сейчас на уединённом горном склоне. Под рукой мои книги: «Братья Карамазовы» и Толстой, но я лучше расскажу тебе кое-что другое. Я тут недавно включил радио, вдруг начали исполнять Шопена — такую потрясающе необузданную и страстную вещь. Во мне всё негодование и злость вновь поднялись против этого несвободного существования. Но и здесь меня не покидает надежда на счастливое будущее. У меня постоянно перед глазами цель — свободная жизнь, и я лишь смеюсь над этими людьми, окружающими меня. Пойми, если бы не отец, то меня давно уже не было бы в Германии. Но что будет с ним, если у него отнимут его практику, а ведь они, безусловно, способны на это в случае моего бегства! Только из-за этого я вынужден терпеть всё.
Пойми, ты вдали от всех, любящих тебя людей этого мира, должен жить среди чужих, непонятных тебе существ, которых тебе никогда не суждено понять и, уж тем более, полюбить. Ты вынужден жить в стране, которая тебе не нравится, и долгие-долгие годы не можешь вернуться. Ни на минуту эта мысль не будет оставлять тебя, она будет сопровождать тебя, куда бы ты ни пошёл, а любовь к этой мысли будет расти внутри тебя, становиться все больше и больше, переполнять тебя до бесконечности. Так растёт моя любовь к России. Никакая страна не сможет заменить мне Россию, будь она столь же красива! Никакой человек не будет мне милее русского человека!...
В общем-то, яснее и не выразишься...
К слову, сестра его друга, Ангелика Пробст, которой он писал все эти письма, стала его настоящей любовью. Насколько далеко зашел их роман сегодня сказать трудно, но отношения, безусловно, были. Под влиянием Александра Ангелика даже начинает серьезно изучать русский язык, на что он в восторге пишет ей:
Мой маленький ангелочек, это было бы просто невообразимо прекрасно, если мы могли бы разговаривать по-русски!
Забавно, но Александр и Ангелика хотели искренне удивить Кристофа тем, что сестра так быстро выучила сложный русский язык, но однажды он опередил ее и сам неожиданно признался, что серьезно продвинулся в изучении русского. Она разозлилась и обвинила Александра в разглашении их тайны, на что он ответил ей в письме:
...Послушай, Ангели! Неужели ты подумала, что я доверил ему нашу тайну, и он теперь собирается обогнать тебя? Если ты так подумала, то это всё неправда! Он вообще ничего не знал о твоём плане учить русский язык. Просто ему самому в голову пришла такая мысль. Он же читал «Мёртвые души», и они ему так понравились! Вот он и решил…
А между тем, подошла к концу его трудовая повинность и в ноябре 1937 г. Александра Шмореля на 18 месяцев призвали в вермахт. Он служил в кавалерийской части, так как с детства проявлял любовь к лошадям. За время службы Александр успел поучаствовать в анексии Австрии и Судетской области. В последние полгода службы он провел в санитарной роте, а после демобилизации сразу же поступил в Мюнхенский университет на врача. Именно там он познакомится с Гансом Шоллем — вторым главным организатором будущей подпольной группы "Белая роза" — да и всеми остальными фигурантами будущего громкого процесса.
"Белые розы, белые розы..."
Итак, в Мюнхенском университете Александр и Кристоф знакомятся с Гансом Шоллем. Между ними быстро возникает симпатия и вскоре они становятся друзьями не разлей вода. Почти все свободное время они проводили вместе в общежитии университета и часто дискутировали о смысле жизни, философии бытия, политике и культуре. Шумные подростковые вечеринки стали отходить на второй план...
Летом 1940 г. их ненадолго призвали в качестве санитаров в действующую армию и они успели поучаствовать во Французской кампании, где их ненависть к нацистскому режиму лишь укрепилась. После окончания этой кампании они снова вернулись в университет, где продолжили проводить время в диалогах и культурных обменах, все более и более погружаясь в диссидентство...
А потом настало 22 июня 1941 г...
Этот день шокировал Александра Шмореля.
Под глубоким осознанием трагедии, в которой очутилась его вторая (или первая?) Родина, любовь к России разгорелась в нем с новой силой. В одном из писем того времени, наплевав на опасность возможной цензуры, он писал все той же Ангелике Пробст:
...Я люблю в России вечные степи и простор, леса и горы, над которыми не властен человек. Люблю русских, всё русское, чего никогда не отнять, без чего человек не является таковым. Их сердце и душа, которые невозможно понять умом, а можно только угадать и почувствовать, которые являются их богатством — богатством, которое никогда не удастся отнять. И даже если нам не представится возможность взглянуть в глаза этим людям, то они улыбаются нам со страниц романов и рассказов Гоголя, Тургенева, Чехова, Толстого, Лермонтова, Достоевского…
В 1942 г. к ним в компанию неожиданно вливается ещё один будущий фигурант дела, студент Вилли Граф, только что вернувшийся с Восточного фронта. Жуть, которую он пережил там, сделала его на десять лет старше. Еще будучи на фронте, он писал своей сестре в письме:
...Война здесь приводит к таким ужасам, которые я не мог себе представить. Просто немыслимо, что такое может происходить. Я мог бы рассказать тебе больше, но я не доверяю письму...
Именно он рассказал шокированным друзьям о "расстрельных командах" СС и тотальном поголовном убийстве евреев в Польше и России, тяжкой участи советских военнопленных и жителей окупированных областей. Историки полагают, что именно с его приходом в эту компанию план распространения антиправительственных листовок созрел окончательно. К сожалению, назвать точную дату этой затеи затруднительно, так как все свидетели погибли под ножом гильотины.
К слову, в том же 1942 г. к ним в компанию приходит и Софи Шолль — младшая сестра Ганса, поступившая в Мюнхенский университет на философский факультет. Именно с ней в наши дни и ассоциируется название "Белая роза", а ее бюст стоит в знаменитой немецкой Вальхалле...
Как бы то ни было, но вскоре друзья созрели до распространения антиправительственных листовок. Но сначала им пришлось запастись дефицитными тогда бумагой и копировальной техникой, чтобы множить и распространять прокламации. Все это было достаточно сложно технически провернуть в реалиях развитого Третьего рейха, и про то, как это у них получилось, можно было бы написать отдельную статью. Но им удалось за короткий срок незаметно приобрести все необходимое (и такое дефицитное) и не привлечь к себе внимания "компетентных органов". Сам штаб новоявленной "Белой розы" расположился в роскошном доме Шморелей. При этом родители Александра, естественно, были не в курсе всех этих дел.
По ночам ребята разбрасывали листовки по округе, закидывали их в почтовые ящики и даже отправляли произвольным людям по почте. И вскоре о таинственных листовках говорил уже весь Мюнхен. В дело срочно включилось гестапо. Нужно признать, что шпики на удивление быстро вышли на след студентов, но тогда их спас случай: в июле 1942 г. Александра Шмореля, Ганса Шолля и Вилли Графа на три месяца отправили на Восточный фронт медиками, ввиду чего деятельность "Белой розы" на время прекратилась. Поэтому гестапо потеряло след.
Поездка в Россию — а троих друзей направили в оккупированный Гжатск — стала самым ярким эпизодом в короткой жизни Александра Шмореля. И хотя вернуться туда ему довелось в форме вермахта и в составе оккупационной армии, он убедился, что все эти годы грезил Россией не зря.
Как раз о поездке трех медиков Мюнхенского университета в Гжатск, равно как и о трагическом конце "Белой розы" мы поговорим в следующей статье (ссылка внизу)...
"Его рот — зловонная пасть преисподней"
А напоследок приведу вам парочку выдержек из листовок "Белой розы", которые в большинстве своем были написаны лишь двумя участниками группы: Александром Шморелем и Гансом Шоллем. На мой скромный взгляд, при всем их мощном посыле, ребята все-таки перемудрили с текстом. Они как бы забыли, что писали для не очень умного среднестатического немецкого обывателя, а поэтому не следовало так густо закручивать с философскими отсылками и примерами из Античности. Немудрено, что многие немцы сами сдавали листовки в Гестапо.
Но, это исключительно мое субъективное мнение. Лично я зачитываюсь ими с удовольствием. Тем более, что с чисто исторической точки зрения интересно, что тогда знали о нацистских преступлениях в Германии. Поэтому хочу привести здесь парочку фрагментов.
Из 2-й листовки "Белой розы"
С национал-социализмом нельзя полемизировать в душе, потому что он недуховен. Неверно говорить о национал-социалистическом мировоззрении, потому что, если бы таковое существовало, необходимо было бы попытаться доказать, что оно есть. Либо победить его духовными средствами. Реальность предлагает нам совершенно иную картину. Уже в своём зародыше это движение зависело от обмана окружающих, уже тогда оно прогнило изнутри и могло спасти себя лишь за счёт постоянной лжи. Ведь сам Гитлер пишет в раннем издании своей книги (книги, написанной на худшем немецком языке, который мне доводилось когда-либо читать, тем не менее вознесённой братией писателей и мыслителей до уровня Библии): «Невероятно, как нужно обманывать народ, чтобы править им». И если вначале эта раковая опухоль немецкого народа была не столь заметна, то лишь потому, что достаточно было хороших сил, сдерживающих её. Она становилась всё больше и больше, и, наконец, после прихода Гитлера к власти, благодаря последней подлой коррупции, нарыв лопнул и осквернил всё тело. Большинство бывших противников спрятались, немецкая интеллигенция сбежала в подвал, чтобы там, как картошке, укрытой от света и солнца, постепенно задыхаться. Сейчас мы находимся перед концом. Сейчас важно овладеть собой, взаимно просвещать друг друга, всё время думать об этом и не давать себе покоя, пока последний не убедится в чрезвычайной необходимости своей борьбы против этой системы. Когда по стране пройдёт волна смятения, когда недовольство будет витать в воздухе, когда многие примут участие, только тогда эту систему можно будет стряхнуть последним, титаническим усилием. Ужасный конец всё-таки лучше, чем ужас без конца.
Нам не дано выносить окончательный приговор о смысле нашей истории. Если же эта катастрофа пойдёт нам во благо, то только за счёт того, что, пройдя очищение страданием, из глубины ночи мы увидим свет, соберёмся с силами и, наконец, сбросим ярмо, гнетущее мир.
Нет, не о еврейском вопросе хотели мы написать в этом листке, не сочинить речь в защиту евреев — нет, только в качестве примера мы хотели привести тот факт, что с момента завоевания Польши 300 тысяч евреев в этой стране были убиты самым зверским способом. В этом мы усматриваем ужасающее преступление над достоинством людей, преступление, которому не было равных во всей истории человечества. Евреи ведь тоже люди — как бы мы ни относились к еврейскому вопросу — и над людьми было совершено такое! Наверное, скажет кто-нибудь, евреи заслужили такую судьбу. Такое утверждение было бы чудовищной дерзостью. Но, предположим, кто-то сказал это. Как отнесётся он тогда к тому факту, что вся польская дворянская молодёжь уничтожена (дай Бог, если ещё не вся!)? Каким образом, спросите вы, такое произошло? Все потомки мужского пола из дворянских родов от 15 до 20 лет были насильно вывезены в концентрационные лагеря в Германию для принудительных работ, а все девушки того же возраста отправлены в Норвегию, в бордели СС.
Зачем мы всё это вам рассказываем, ведь вам знакомы если не эти, то другие такие же тяжёлые преступления чудовищного недочеловечества? Только потому, что здесь затрагивается вопрос, касающийся всех нас и дающий каждому повод для размышления. Почему немецкий народ столь апатично ведёт себя перед лицом этого чудовищного, в высшей степени недостойного человечества преступления?
Едва ли кто-нибудь задумывается над этим. Факт принимается как таковой и больше не рассматривается. Немецкий народ вновь спит своим тупым сном и даёт фашистским преступникам силы и возможность зверствовать дальше. И они делают это. Означает ли это, что немцы очерствели в своих простейших человеческих чувствах, что ни одна струна не вскрикнет пронзительно перед лицом деяний нацистов, что народ погрузился в смертельный сон, от которого не бывает пробуждения никогда? Если немец не очнётся от этой тупости, если он не будет протестовать, где только возможно, против преступной клики, если не будет сопереживать сотням тысяч жертв, то, наверное, так оно и есть. Он должен ощущать не только сострадание, нет, значительно больше: соучастие. Ведь своим апатичным поведением он даёт этим сомнительным людям возможность действовать, терпит это правительство, которое взвалило на себя бесконечную вину. Да, ведь он сам виноват в том, что оно вообще смогло возникнуть! Каждый хочет оправдаться от такого соучастия, но творит и засыпает потом со спокойной, чистой совестью. Но нет ему оправдания, каждый виновен, виновен, виновен! Ещё не поздно уничтожить это омерзительнейшее из всех правительств, чтобы не взвалить на себя ещё больше вины. Сейчас, когда в последние годы у нас полностью открылись глаза, когда мы знаем, с кем имеем дело, сейчас — самое подходящее время искоренить эту коричневую шайку. До начала войны, когда большая часть немецкого народа была ослеплена, национал-социалисты не показывались в своем истинном обличье, но теперь, когда их распознали, единственной и высшей обязанностью, святейшей обязанностью каждого немца должно стать уничтожение этих бестий!
...Мы просим переписать этот текст с возможно большим количеством копий и передать дальше.
Из 4-й листовки "Белой розы"
Есть старая мудрость, которую постоянно внушают детям: кто не хочет слушать, должен почувствовать. Умный ребёнок обожжёт себе пальцы о горячую печь только один раз.
За прошедшие недели Гитлер добился успехов как в Африке, так и в России. Вследствие этого оптимизма у одной, а уныния и пессимизма у другой части населения прибавилось с непостижимой для немецкой инертности быстротой. Повсюду среди противников Гитлера, а значит, среди лучшей части народа, слышатся сетования, слова разочарования и уныния, которые часто заканчиваются восклицанием: «Неужто Гитлер и вправду?..»
Между тем немецкое наступление в Египте остановилось, Роммель вынужден замереть в довольно опасном положении — но наступление на Востоке продолжается. Этот кажущийся успех куплен ценой чудовищнейших жертв, так что его уже нельзя рассматривать как достижение. Поэтому мы предостерегаем от всяческого оптимизма.
Кто считал убитых, Гитлер или Геббельс? — скорее, никто из них.
В России ежедневно гибнут тысячи. Это время урожая, и косарь со всего размаха врезается в зрелое жито. Печаль приходит в родные дома, и некому вытереть слёзы матери. Гитлер обманывает тех, чьё самое дорогое он украл и отправил на бессмысленную смерть.
Каждое слово, исходящее из уст Гитлера — ложь: если он говорит «мир», то подразумевает войну, и если он самым кощунственным образом упоминает имя Господа, то имеет в виду власть зла, падшего ангела, сатану.
Его рот — зловонная пасть преисподней.
Его власть порочна в своей сути.
Очевидно, необходимо рациональными средствами вести борьбу против национал-социалистического террористического государства. Тот, кто сегодня ещё сомневается в реальном существовании демонической силы, совершенно не понял метафизической подоплёки этой войны. За конкретным, за осязаемым, за всеми обстоятельными логическими рассуждениями, стоит иррациональное, это — борьба против демона, против посла Антихриста. Повсюду и во все времена демоны в темноте поджидали того часа, когда человек ослабеет, когда он сам оставит свою, основанную Богом на принципах свободы позицию, когда он поддастся давлению зла, освободится от сил высшего порядка, а затем, когда он добровольно сделает первый шаг, его будут подталкивать ко второму, третьему — со всё возрастающей скоростью. Повсюду и во все времена страшнейшие беды поднимали людей — прорицателей, святых, которые сохранили свою свободу, которые тянулись к одному Богу и с его помощью призывали народ изменить ход событий. Человек, конечно, свободен, но без истинного Бога он беззащитен перед злом, он — как корабль без руля, отданный на волю волн, как грудной младенец без матери, как облако, тающее в небе...
Мы ещё раз подчёркиваем, что «Белая роза» не является наёмником каких-либо зарубежных сил. Хотя мы знаем, что национал-социалистская власть должна быть сломлена военным путём, мы пытаемся достичь обновления тяжело уязвлённого немецкого духа изнутри. Предпосылками этого возрождения должны быть чёткое осознание всей той вины, которую немецкий народ взвалил на себя, а также беспощадная борьба против Гитлера и его многочисленных приспешников, членов партии, коллаборационистов и т. п. Со всей жестокостью нужно создать пропасть между лучшей частью населения и всем тем, что связано с национал-социализмом. Для Гитлера и его сторонников на этой земле нет такого наказания, которое соответствовало бы их деяниям. Однако из любви к подрастающим поколениям по окончании войны их нужно наказать в пример другим, чтобы ни у кого никогда не возникло даже малейшего желания повторить содеянное. Не забудьте также мелких негодяев этой системы, чтобы ни один не ушёл! Чтобы им не удалось в последнюю минуту после всех этих чудовищностей переметнуться на другую сторону и сделать вид, как будто ничего не было!
Для Вашего спокойствия мы хотели бы ещё добавить, что адреса читателей «Белой розы» нигде не записаны. Они произвольно берутся из адресной книги.
Мы не молчим, мы — Ваша нечистая совесть. «Белая роза» не даст Вам покоя!
Пожалуйста, размножьте и перешлите дальше!