Объяснение теоретических оснований марксизма находится за пределами моей компетенции, за что меня можно справедливо пинать. Однако я хотел бы дать философское объяснение тому, как могут сосуществовать непохожие друг на друга теории и подходы в современной исторической науке. А также предположить, почему обсуждение марксизма в современной России проходит столь остро.
Основная проблема, появляющаяся во время обсуждения таких вещей как исторические и философские теории - это полная абстрактность построений. Ведь никто из ныне живущих неспособен "потрогать" позитивизм, марксизм или постмодерн, а вынужден довольствоваться объяснениями, которые предлагают эти модели любопытному энтузиасту. Одни объяснительные системы оказываются востребованы у общества, другие - получают свои "десять минут славы" и отправляются на задворки в статусе реликта. Основной вопрос здесь - почему какие-то модели становятся актуальными и интересными для людей, а других ждет участь периферийных и маргинальных "увлечений".
Мне представляется, что ответ на этот вопрос вполне отчетливо даёт упомянутая заметка В. Герасименко, породившая столь яркий отклик у аудитории. Вернее сама аудитория ответ и дает, демонстрируя интерес к марксизму как способу объяснения не только прошлого, но и настоящего. Не каждая теория может похвастаться такой живучестью, тогда как марксизм является не только политическим, но и историческим построением, предлагающим вполне конкретные способы изучения прошлого в рамках своей парадигмы. И если рассматривать марксизм как одну из многих теорий, позволяющих исследовать прошлое и добиваться определенных результатов, то чем, как заметили в комментариях, он хуже прочих?
Да ни в чем. И ровно в этот момент случается столкновение этих самых парадигм. Масштабнейший прикол, в рамках которого один ученый, допустим, не приемлет марксизм от слова "совсем", другой относится к нему индифферентно, третьей заимствует интересующие его элементы, а четвертый принимает как определяющую его научные труды идею. И если мы признаем, что живем таки в XXI веке, а не в XIX, то ни одного из этих ученых нельзя назвать "правым" или "неправым" лишь на том основании, что одна из множества исторических теорий пришлась кому-то не по душе. И даже если все эти ученые сойдутся в жаркой дискуссии на сотню часов, вряд-ли одному удастся убедить остальных в том, что именно его изыскания верны, а теоретическая база самая базированная. И дело тут не в том, что кто-то из историков мухлевал с источниками или его исследования были недостаточно научны, вовсе нет. Все вертится вокруг такого, в каких условиях формировался ученый и какая теоретико-методологическая база была избрана им для проведения своих научных штудий.
В свое время Томас Кун определял парадигму как "общепризнанную совокупность понятий, теории и методов исследования, которая дает научному сообществу модель постановки проблем и их решений". Когда доверие к старой парадигме падает и появляется слишком много необъяснимых "аномалий" - она постепенно рушится, а на развалинах старых теорий кристализуются новые методы, идеи и подходы, формирующие новую парадигму. В своё время работа Куна вызвала большой ажиотаж, однако сейчас становится довольно очевидно, что в одно и то же время может сосуществовать несколько парадигм, каждая из которых полностью независима от другой и ни одна при этом не является "объективно правильной" для стороннего наблюдателя. И существуя в рамках одной конкретной парадигмы взять и поменять её, как меняют свой гардероб довольно проблематично. Ведь в таком случае придется отказаться и от тех понятий, какими ты оперировал, от теорий, методов, взгляда на исторический процесс и даже трактовок каких-то событий. Такие штуки и в бытовой жизни проворачивает не каждый, а в науке так тем более.
А потому ученый, для которого очевидны такие понятия как "историческая реальность" и "объективная истина", ни при каких обстоятельствах не сможет понять историка, оперирующего терминами "интертекст" и "языковая зависимость". Поэтому историк, для которого реальны "классовая борьба" и "формационный подход" не сможет согласиться с ученым, которого эти понятия кажутся надуманными.
Да даже по более конкретным вещам историки не могут прийти к консенсусу, диаметрально расходясь во мнении по поводу авторства какого-то источника или точной датировки отдельных событий. Их толкование исторического прошлого может отличаться не очень сильно, однако пропасть между воззрениями будет столь глубока, что преодолеть ее на данный момент невозможно из-за нехватки информации. С течением времени ситуация может разрешиться, а может остаться такой на долгие годы, определяя облик и воззрения будущих ученых, каждому из которых придется выбирать, какая точка зрения кажется ему более обоснованной. Ведь если у тебя есть две теории по поводу датировку какого-нибудь мразотного летописца, то ты будешь выбирать, какая тебе ближе не потому, что один объективно прав, а другой объективно не прав. А потому, что чья-то аргументация показалась лично (!) тебе более убедительной. И даже при этом твой выбор никак не мешает оппонирующей теории оказаться в конце концов верной.
Также и с марксизмом. С его восприятием в России все вообще сложно, ведь он по понятным причинам оказывается тесно связан с советским периодом нашей истории. И зачастую провести четкую грань, где критикуют истмат, а где советскую власть оказывается невозможно. Ведь культура дискуссий в Восточной Европе часто оставляет желать лучшего.
Отказывать советской исторической науке в праве на жизнь лишь из-за "нежизнеспособности" марксизма - довольно наивно. Ведь во многих научных работах советского периода его оказывается не очень-то и много. И некоторым современным исследователям откровенно все равно, насколько он там был жизнеспособен, если на выходе мы имеем, допустим, кучу монографий и статей по русскому источниковедению с публикацией памятников и подробными комментариями. Масштабы подобных публикаций в постсоветской России тоже поражают, однако в те времена куда безопаснее было заниматься именно этим. При всем при этом у советской истории были свои достижения и теоретические разработки - вспомнить только клиометрическую школу И.Д. Ковальченко или Московско-тартусскую семиотическую школу (Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский и пр.).
Что уж говорить о западной исторической науке, чьи ученые пошли по пути марксизма: Жорж Лефевр, Камиль Лябрусс, Эрик Хобсбаум, Теодор Адорно, Эдвард Томпсон, Иммануил Валлерстайн. Их "нежизнеспособность" оказывается под вопросов, учитывая высокий интерес к историческим темам, которые затрагивает марксизм. А методологическое развитие марксизма породило новые течения, касающиеся экономических, социальных и культурных структур.
Никто не отрицает тех промахов и недосказанностей, которые есть в марксистской теории. Как и любая другая, она критиковалась с позиции новых направлений и на волне этой критики рождались новые течения. Например историческая феминология (история женщин) появилась в 1960-х годах потому, что марксистские исследования практически не обращали внимания на опыт женщин и их социальные потребности. А классическая концепция Энгельса, объяснявшая причины исчезновения рабства как формации в течение некоторого времени, не могла объяснить, почему рабство женщины в семье сохранялось на протяжении веков, и почему даже самый бедный мужчина мог себе позволить присваивать через семью как социальный институт часть времени, сил и труда женщины.
Основная же критика, касающаяся советской науки заключается даже не в том, что "марксизм был нежизнеспособен" как таковой (хотя теоретическое развитие самой идеи и правда застопорилось в 1960-е). А в том, что в СССР очень многие изменения в исторической науке происходили не по инициативе ученых, а по инициативе партии, курс которой менялся с приходом нового Генсека. И если после Октября у нас был М.Н. Покровский с его "торговым капитализмом", который громил "старую школу" и истфаки, то уже в 1930-е у нас появляется письмо И.В. Сталина в газету "Пролетарская революция", а репрессированные по "Академическому делу" ученые возвращаются к работе.Плюс ко всему в СССР не очень любили "буржуазную" историографию с Запада, критикуя с марксистских позиций самые разные исторические и философские исследования, вышедшие в Европе. Так у нас однажды запретили книгу О. Шпенглера "Закат Европы", марксиста Жоржа Лефевра обвиняли в "антинаучности" и методологической беспомощности, а Арнольда Тойнби называли "идеологом буржуазии и снобов". Для кого-то может так и было, но очень уж часто оказывалось так, что европейская историография вся какая-то "неправильная" и "антимарксистская". Получается довольно однобоко, ведь для современного исследователя тренд на "междисциплинарность" и плюрализм мнений - не пустой звук и у историка XXI века в приоритете стоит право выбирать себе метод и теорию, в рамках которой ему комфортно работать. И плевать, если это будет "идеология снобов" - главное, чтобы он с помощью корректных научных методов мог прийти к результату. А критика уж подтолкнет его дальше.
Конклюжн. Современный историк-марксист - это не клеймо, не приговор и даже не "зашквар", как минимум потому что к настоящему времени появилось куда больше тем и вопросов, в кототорых марксистский подход оказывается востребован. А пресловутая междисциплинарность подталкивает ученых из смежных дисциплин и направлений заимствовать некоторые принципы работы с материалом и выстраивать свои исследования с учетом настоящего времени. Другой вопрос, что скатиться в политоту здесь оказывается проще. Разница парадигм, чо уж.
P.S. "Историю историка" А.Я. Гуревича действительно стоит прочитать, однако не забывайте, что это источник личного происхождения и принимать на веру всё там описанное не стоит. Для сравнения можно почитать еще и мемуары Е.В. Гутновой "Пережитое".
Автор - Илья Агафонов