Предыдущая глава: https://zen.yandex.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/krai-strany-ch5-62d690ed38d8913c454c3a19
Сценарий выполнен безупречно. Мы взлетаем с целью доразведки погоды и доложив, что опасных явлений нет, прекращаем связь с аэродромом. Командир уже не так беспокоен в облаках. Ведомый вновь осуществляет «хвостовую навигацию» и мы проходим половину Украины. На этом этапе мы ближе всего до Очакова. Но нам надо «не туда». Белая Церковь встречает промозглым ветром и оттепелью. Наши унты выглядят нелепо. Ничего страшного. Меховые ботинки и даже туфли на борту вертолета. Давно я не был на аэродроме дальней авиации. Но радости от встречи с самолетами ТУ-95 нет. У некоторых машин разбито остекление. Двигатели сняты. Мне отвечают, что запчастей не хватает, скоро вообще станет летать не на чем. Старший штурман полка получил «сверху» команду проконтролировать нашу подготовку. Он сам удивлен таким приказом. Но процедуру опроса экипажа и инструктаж выполняет. Здесь порядки другие. Выпустят нас только при отличной погоде. Но судьба решила сделать подарок. Видимость «мильон на мильон» и мы взлетает впервые в назначенное время. Военные аэродромы не обходим. Полеты всех самолетов запрещены из –за катастрофы в Ивано- Франковске. Мы идем в боевом порядке. Командиры словно по нитке маршрута на карте идут идеально.
Спокойствие и эпизодический контроль меня устраивает. В таких условиях можно летать и без штурмана. Но все приборы в работе. Мало ли чего может произойти с погодой. Внизу Карпаты. Лысые горы с пастбищами частично покрыты снегом. При подходе к Мукачево, с удивлением отмечаю, буйство зелени. Аэродром принимает нас во время своих полетов. Посадка означает завершение части перелета по своей территории.
Вновь сдаем документы в секретную часть, и нас везут в город. Центральная гостиница полупустая. Десятое декабря. Карпаты освобождаются от снега. Наплыва туристов с лыжами нет.
Несколько дней дождя не позволяют даже расчехлять машины. Мы ездим на аэродром «для очистки совести». Официантки летной столовой возмущаются, что надо кормить «каких- то гражданских личностей». Я иду к заведующей столовой и требую вызвать командира части обеспечения. Она в панике.
- А что случилось, товарищ не знаю как Вас называть?
- В продовольственном аттестате написаны наши фамилии и звания. Мы выполняем очень серьезное задание. На нашу одежду Вы не обращайте внимания. Если еще раз я увижу небрежную работу Ваших подчиненных, разговаривать с Вами будут в другом, далеком отсюда, месте. Я все понятно объяснил?
В зале смуглая официантка обслужила нас вне очереди. Потом села на стул рядом. Спинка сидения впереди. На нее сложены груди, как расчехленные орудия.
- Ребята, Вы нас неправильно поняли. Мы вас кормили в конце, чтобы потом могли поговорить без лишних глаз. А вы недогадливые такие. Вы же мужчины. Подумайте. Такие гарные и в командировке. Особенно вот он… с усами. А заведующая вообще на Вас глаз положила. Она холостая. Да и мы «не очень замужем». Ну что? Останетесь после ужина?
Растаявшие летчики улыбаются. Конфликт исчерпан. Но это уже перебор. Провокации нам не нужны.
-У меня предложение, красавица.
- Какое?
В голосе неподдельная радость.
- Вы делаете свою работу … хорошо, а мы свою. Договорились?
- Конечно да.
В голосе уже нет безумной радости. Но все оставшееся время она улыбается приклеенной улыбкой, когда подходит к нам.
Вечером скрытое недовольство проявляется.
- Заки Гарифович. А что это Вы за всех все решаете?
- Вы про это? Объясняю. Кто любит подледную рыбалку? Знаю. Вы Михаил Иванович.
Так вот сегодня нас ловили на голую блесну. Даже наживки не было. И мне показалось, что вы готовы поверить искренности девушке «почти не замужем». А звания наши и фамилии они узнали из продаттестата. Я сам заведующей сказал. Чтобы она нас побаивалась, скажем так. Неужели вы действительно думаете, что мы им интересны. У них целый полк лейтенантов истребителей… . Пойдемте лучше в магазин. Тут снабжение лучше чем у нас. Граница близко.
Действительно. В маленьком киоске покупаю нейлоновые струны для гитары. Пригодится.
По вечерам мы смотрим зарубежное телевидение. Польская речь перебивается Чехами и Венграми. Ни один фильм нельзя досмотреть до конца. Зона неустойчивого вещания. В свободное время ходим вокруг центра города. С удивление узнаем, что в маленьком городке много церквей, костелов и даже одна синагога. Еще есть девичий монастырь. Говорят вход свободный… .
У ворот монастыря сидит нищий. Один их наших сунул руку в карман. Потом, посмотрев на меня, прошел мимо. Через два шага упал как сбитый ударом. Я помогаю подняться и шепчу.
- Хотел дать деньги, давай. Не смотри ни на кого…. Падать не будешь.
В монастыре идет служба. Хор женских голосов чист, как хрустальная вода. Мы еле протискиваемся поближе. Лучше бы не подходили. Певиц младше семидесяти лет нет. Но голоса превосходные. Ни одного слова не понимаем. Оно и не нужно. Спокойствие и умиротворенность в каждой ноте. Интересно, сколько продлится состояние удивления? Как много мы еще не знаем о своей стране. Шальная мысль приходит в голову. Никто ей не мешает своим присутствием. «А если замполитов заставить так петь? Повысится ли идеологический уровень в войсках?»
На выходе нищий получает наши копейки. Никто не падает. В темноте возвращаемся в надоевшую гостиницу. Там нас уже ждут. Женщина лет тридцати из соседнего номера частенько заглядывает к нам. То ей срочно нужен наш единственный кипятильник. То она не может угадать слово в кроссворде. То срочно нужна таблетка анальгина. Сейчас она с новой колодой карт.
- Привет ребята. Уделите даме несколько минут. Она вас научит новой игре.
Мы уже знаем, что она кандидат наук из Харькова и здесь в командировке. Неужели в Мукачево есть НИИ? Отказываться неудобно, но не мне. Я начинаю кипятить в стаканах воду для вечернего чая. Товарищи внимательно следят за руками женщины. Она хохочет, оставляя друзей в дураках. Потом проигрывает сама несколько раз, но не унывает. Я интересуюсь.
- А у Вас кроссворд весь разгадан?
- Да нет. Он на столе. Можете взять. Я комнату никогда не закрываю. ДАЖЕ НОЧЬЮ. Там грабить нечего.
Я беру со стола журнал и дотрагиваюсь рукой до электрического чайника. Он теплый. Потом устраиваюсь на своей кровати и начинаю думать над вопросами. Игра освоена. Чай выпит. Женщина уходит. Мужики хотят обсудить гостью. Но я прижимаю руку к губам и показываю на розетку в стене.
- Кто хочет прогуляться перед сном? Как назло по ночам погода хорошая.
На улице все объясняю. И про наличие чайника. И про излишнюю настойчивость гостьи.
- Я не думаю, что она агент. Вывести нас из строя для них раз плюнуть. Но видимо пока это не требуется. А вот, что это очередная провокация наших служб, не сомневаюсь. Задание то правительственное. А это или прикрытие, или наоборот. В любом случае мне не хочется, чтобы наши фамилии были в ее отчете.
- Заки, ты что книжек шпионских начитался?
- Да нет мужики. Опыт работы в радиоэлектронной борьбе и в разведке. Не хотите слушать, не слушайте. Потом пожалеете.
С этого дня никто не остается наедине с дамой. Мы вежливы и скучны. За день до вылета женщина исчезает из гостиницы. Погода установилась. Завтра продолжение «великого пути». О том, что вылет действительно состоится, узнаем по прибытии таможенников. Они осматривают весь вертолет и наши личные вещи. Зимнюю одежду и секретную литературу мы оставили под роспись в штабе авиационного полка. Наконец все процедуры пройдены и к двенадцати часам двадцать первого декабря мы поднимаемся в воздух. До границы всего сорок километров. Диспетчеры разрешают пересечение государственной линии. Сразу становится понятно, что мы покинули страну. Нигде ни одного ствола поваленных деревьев. Нет разбросанных ящиков и техники на полях. Каждый трактор стоит под навесом. И самое главное отличие, ни одного листа шифера на крышах. Везде красная черепица. И почти нет необработанных участков. Поливные поля расчерчены линиями каналов. Да, здесь умеют работать. Уже по этим признакам я вижу насколько мы отстали в культуре земледелия. Аэродром под Будапештом встречает нас осенним теплом. Мы обедаем в столовой воинской части и спешим к машинам. Штурман экипажа сопровождения относит план перелета к диспетчеру и получает «добро в течении получаса».
АН-26 уходит в серое небо и скрывается в редких облаках. Диспетчер торопит нас и мы покидаем гостеприимных хозяев. Полет не сложен. Маршрут до Белграда просчитан давно. Мы занимаем тысячу двести метров и спокойно идем до границы. Диспетчер разрешил нам связь с Югославскими товарищами и…пропал. Белград молчит. Командир устал запрашивать разрешения на пересечение границы. Мы в безвыходном положении. Возвращаться нельзя, связи нет. Пересекать границу тоже нельзя, нет разрешения. Но мы не можем стоять на месте. Куда- то лететь надо. И мы продолжаем полет. Но «добро» на полет было, значит можно выполнять план перелета. Граница осталась за кормой наших воздушных кораблей. Два истребителя МИГ-29 промелькнули мимо. Но выше нас. С земли идут непонятные запросы на английском языке.
- Командир, кажется нас запрашивают. Позывной то наш. Я кроме цифр и нескольких фраз ничего не разбираю. Но слово «Геликоптер» сразу все ставит на место.
-Товарищ командир ответьте. «Геликоптер» это мы.
- Я геликоптер двадцать один шестьсот двадцать первый. Следую из Будапешта в Белград. Разрешите пересечение границы.
С земли несется.
- Геликоптер, ду ю спик энглиш?
Я вижу недоуменное лицо командира.
- Что они спрашивают?
- Они спрашивают, говоришь ли ты по английски?
Мой командир переходит, по его мнению, на иностранный язык.
- Ноу, ноу. Рашен я геликоптер, рашен.
Я не могу удержаться от смеха.
- Какой ты русский, командир? Ты же узбек?! Командир не понимает комичности положения. Он вообще в бешенстве. На диспетчеров, поставивших его в глупое положение. На меня и на всех остальных. Но вот слышим ломаную русскую речь.
- Товарищ геликоптер. Ваша высота?
Я не успеваю в беседу со своими перерасчетами, как на землю летит.
- Высота тысячу двести.
- Футов или метров?
Командир вновь вопросительно смотрит на меня..
- Метров, метров командир. Ты же мне не дал времени перевести метры в футы.
- Занимайте триста.
Командир начинает снижение. Я останавливаю его.
- Запросите высоту в футах или в метрах. А снижение начнем когда пройдем гору высотой четыреста пятьдесят. Они нас не видят.
Командир уже успокоился и уточняет данные. Мы проходим над опасной возвышенностью, докладываем пролет контрольных точек. Последний разворот и видим как впереди нас садится один из истребителей. Мы рулим на стоянку. Второй истребитель тоже на полосе. То ли мы сами сели, то ли нас посадили.
На стоянке выясняется. Диспетчер в Будапеште не доложил о взлете наших вертолетов и «добро» автоматически аннулировалось. А русский диспетчер в Белграде работает только до двух часов дня. Совпадение нескольких мелких неприятностей могло вызвать более крупную беду. Два истребителя были подняты по тревоге на перехват. Они со своей задачей справились. Я ожидаю неприятности при разборе. Но их нет. Мало того нам приносят поднос со стаканами с коричневой жидкостью. Я спрашиваю.
- Что это? Сок?
- Нет конечно. Это коньяк.
- Когда перелет на Сплит?
- Завтра в девять.
Я возвращаю стакан на поднос. Михаил Иванович осуждающе смотрит на меня и тоже возвращает нетронутый напиток.
Я обращаю внимание, что многие встречающие навеселе. Особенно усердствует один из подполковников. Сегодня день Югославской Народной Армии. Своим прилетом мы нарушили и границу и праздник. Техники готовят вертолеты к завтрашнему вылету. Мы едем в город. Много мостов. Оно понятно, все таки две реки. Гостиница нам уже заказана. В номере электрическая плита. Цветной телевизор и все удобства. Даже горячая вода. Горничная по русски не говорит, но и так все понятно. Мы сами готовим ужин из запасов. Меня все корят.
- Нехорошо получилось. По рюмке коньяка нам бы не помешало после такой передряги с границей. А все ты виноват. Ну зачем ты отказался от угощения? У них же праздник. А это братья по оружию, как ни как.
- Я поставил только свой стакан на поднос. Чего пристали? Пили бы свои напитки. Я никогда ни на кого не «стучал».
Укладываемся поздно. Я еще раз проверяю данные последнего этапа. Полет из Белграда до Сплита идет над горами. Нам придется идти на максимальных высотах. Пожалуй это самый сложный участок. Оно и понятно. Трудности должны возрастать по мере приближения к цели.
Утром долго идут согласования. Я не вижу вчерашнего подполковника и интересуюсь.
А где товарищ, который нас так хорошо принимал?
- Ему было хорошо вчера. А сегодня ему плохо. Может быть и завтра.
- На каких эшелонах будем идти? И как с «добром» на вылет. С кем будем держать связь?
- Никаких забот. Связь будет держать лидер МИ-8. А мы идем за ним. В каждом экипаже будет наш пилот. На всякий случай. Вам только повторять наши маневры.
Половина забот решены. Сопровождающий занимает место за моей спиной. Он подключился к системе и будет слышать все наши переговоры.
Туман закрывает окрестности. Но самолет уходит по трассам к месту назначения. Ми-8 взлетает, но высоту не набирает. Мы идем за ним на его высоте не больше ста метров. Потом еще ниже. По шоссе несутся машины. Я вижу только лидера и дорогу. Но привычка не позволяет верить «хвостовой ориентировке». Работает и локатор и все системы. Я веду прокладку пути по своим данным и замечаю, что маршрут давно нарушен. За такое уклонение в Союзе с меня бы сразу сняли класс. Я недоуменно показываю сопровождающему уклонение. Но он смеется.
- Это не важно. Надо лететь по погоде. А не по маршруту. Дальше тумана не будет.
Действительно, при подлете к горам, ясно. Вертолет долго поднимается. Потом словно катится с горы на санках. Вафаев пытается повторить маневры лидера. Но это просто невозможно. Так летать в горах может только пилот более высокого класса. Внизу ущелья глубиной в километры. Понятно, почему немцы не могли победить партизан во время войны. Эти скалы понадежнее даже наших лесов.
Иногда я смотрю и за ведомым. Он безукоризненно повторяет маневры лидера. Но это уже лихачество. Чтобы так летать нужен опыт. Может быть он и есть у командира эскадрильи. Не зря же он летал над Новой Землей после испытания там атомного оружия. Меня устраивает поведение нашего вертолета. Нечего гонятся, не на войне же. Все когда- то кончается. Горы тоже. Голубые воды Адриатического моря с множеством островов как награда. Перелет заканчивается. Техника отработала безупречно. Мы, надеюсь тоже.
На стоянке сопровождающий нас пилот хвалит.
- А ты молодец. Все видишь. Класс какой? Наверно первый.
Я просто киваю головой. Но радости нет. И дело не только в усталости. Просто очень важное дело закончилось. Даже жалко. Почему?
В руках у меня резиновый экспандер. Я частенько тренирую пальцы. Пилот заинтересовался. Для чего?
- У нас чем крепче рукопожатие, тем уважаемым считается человек. Дарю.
Товарищ радуется подарку и начинает «тренировку».
Нас приглашают на банкет. Но в начале я иду к берегу и мою руки в море. Потом в столовую, где стоят накрытые столы. Напитки на любой вкус. Первый тост за дружбу между нашими народами, все встают. Потом идут разговоры между гостями и хозяевами. Никаких речей. Но один вопрос касается всех.
- Когда у вас закончится перестройка?
Я, как в школе, подымаю руку. Все внимательны и готовы получить ответ, которого еще нет в природе. Банкет пока не перешел в стадию, когда все говорят, но никто ни кого не слушает.
- Об окончании перестройки вы все узнаете по одной передаче первого телевизионного канала.
- И по какой именно?
- Перестройка будет завершена,... когда по первому каналу покажут «всего Высоцкого».
Я вижу, что не все мне верят.
- А что? Его песни так важны для страны?
- Как для страны, не знаю. А вот для наших людей очень важны.
Люди начинают обсуждать эту мысль и приходят к выводу. Раз песни важны для людей страны, значит и для государства тоже. Они слишком серьезно приняли мою догадку. Никаких шуток. Ну не банкет, а производственное совещание. Чертик иронии подталкивает меня к вопросу.
- А что друзья, мы такие серьезные? Неужели нет повода для шуток, смеха?
Несколько человек начинают совещаться. Потом, откашлявшись, один из них начинает рассказывать.
-Заходит мужчина в ресторан и просит стакан молока. Официантка достает левую грудь и цедит в посуду молоко. Мужчина удивлен. А если бы я попросил кефир?. Женщина обнажает правую грудь и цедит… кефир. Мужчина восклицает. Какое счастье, что я не пью чай… .
Мы все дружно хохочем. До слез. Хозяева вежливо улыбаются. Они выполнили просьбу гостя. Я больше не рискую беспокоить их.
Нам вручают сувенирные наборы из желтого металла. Заколки для галстука и запонки. И еще значки первой эскадрильи Югославской Народной Армии. Мы вручаем им значки военного летчика и штурмана СССР первого класса. Об этих сувенирах заранее позаботился наш начальник разведки майор Лукащук. Вот и третья стадия праздника заканчивается. Неожиданно выясняется, что часть техников остается для устранения замечаний при приемке, а всем остальным предстоит возвращаться в Белград. Я потихоньку спрашиваю у командира экипажа с АН-26.
- Ты пил сегодня?
- Да. И не единожды. А что?
- Как же мы будем лететь?
- Ты об этом? По трассе международных полетов. Согласно Флайд- плана. Вылет ночью.
В салоне самолета помимо нас еще два старших лейтенанта дружественной Армии. Мы догадываемся, что это «ихние» офицеры Госбезопасности. Они очень молчаливы. Даже за столом от них я не слышал ни единого слова. Они не пили ни капли, а в тарелках ковырялись больше для приличия. И сейчас сидят рядом, наблюдая за своими секторами обзора.
Облаков нет. Ночное небо в звездах. Как давно я не видел их близко. По Полярной звезде определяю, что идем строго на восток. Внизу сплошная чернота. Небольшая болтанка, как напоминание о прежней работе. Бортинженер пытается нас угостить. Я удивлен. Никогда в жизни не пил в воздухе. Привычку менять не собираюсь. Делаю вид, что сплю и никого не вижу. Ну прямо как офицеры, сидящие напротив.
В Белграде нам выдают деньги в местной валюте и тут же предлагают поменять на чеки Внешторга. Я соглашаюсь, а экипаж намерен их потратить полностью. В командировочном предписание написано, что нам разрешено пребывание за границей в течении десяти дней. Но финансисты выдают деньги только за три дня.
- Вы же сегодня улетаете.
Погоды в Мукачево нет. Но наш представитель заставляет покинуть страну.
- Союз большой. Где- то погода лучше. Где- то хуже.
Я понимаю, что эти жулики уже сговорились, отобрав у нас подлинники предписаний. Но мы не можем ничего сделать, как и все честные люди перед чиновниками. Мукачево нас не принимает. Посадка в Луцке. Столица Волынского края становится спасением для многих транспортников. В гостинице сталкиваемся с бывшим командиром полка полковником Разенко. Он летит с Новой Земли в Очаков и тоже вынужден пережидать непогоду здесь. Время неумолимо приближается к Новому Году.
В номере смотрим по телевизору фильмы Рязанова о Высоцком. Неужели перестройка закончилась? Программа «Время» все ставит на свои места. «Де билдинг» по мнению Задорнова, продолжается. За день до главного семейного праздника Очаков открывает нам свое воздушное пространство. За секретными документами и вещами полетим уже после «елочных» торжеств.
В полку и дома все довольны. Командиры успехом перелета. А семья возможностью встретить праздник вместе. Несколько дней уходит на изучение аварийной обстановки в авиации. Проведение занятий и подготовки к полетам. Мы «восстанавливаемся» при полетах по минимуму погоды. Никто не знает, что мы побывали в гораздо худших ситуациях, чем сейчас. Такой порядок. Писать в документах не то что было реально, а «то, что положено». Это самое неприятное в Армии. Любое хорошее предложение можно убить одной фразой «не положено». Чем и пользуется большинство начальников.
В начале года все работают активно. Проверяются методические разработки, конспекты. Начальник просит предъявить документы штурманского портфеля.
- А вдруг у вас там секретные материалы. Выкладывайте сами на стол.
Я достаю все свои справочные данные. Старший штурман не смотрит на них. Его заинтересовала фотография.
- Кто это?
- Дважды Герой Советского Союза Б.Ф Сафонов. Эта фотография имеет такой же налет как у меня. Разрешение … на обратной стороне.
-Ого! Лейтенанту Ибрагимову от Командующего Авиацией Северного Флота. Даже подпись и печать. За что?
- Да я три «мессера» в одном бою сбил… .
- А если честно?
- А если честно, то неинтересно. Я кого- то победил в соревновании. А кого не знаю до сих пор.
- Хорошо. А вторая фотография? Портрет красивой молодой девушки. Специально в портфеле носишь, чтобы жена не обнаружила?
- Да это моя любовница… давняя.
- Вот тебе раз! Наш «законник» и «моралист» оказывается тоже «того». Сюрприз. Сколько «выставишь», чтобы мы Ирине не сказали?
- Нисколько. Говорите сколько угодно. На нашу семейную жизнь это не повлияет. Мы доверяем друг другу… .
- Тут что то не то. Слишком спокоен ты. С чего бы это?
- Думайте. Голова не только для фуражки.
- Так. Края фотографии уже потерты. Значит этот снимок сделан давно. Понял. Это Ирина в молодости. Неужели? Правильно?
- Почти. В душе она по прежнему такая же как на снимке. Наша внешность меняется быстрее нас самих. Все? Могу складывать документы?
- Конечно. Запрещенного ничего нет. Может быть это твои ангелы- хранители… .
Перелет в Мукачево необходим. Как только позволяет погода мы летим туда. В секретной библиотеке забираем свои документы, карты полета по Союзу, и все вещи. Потом в Москве сдаем свои паспорта и вновь становимся офицерами, судя по нашим прежним удостоверениям. Двадцать четвертое января. Трое из нашей группы собираются на вечер смеха с Ивановым, в кремлевский дворец. У меня другие планы. Юбилейный концерт памяти Высоцкого во дворце спорта. Уже при подъезде к станции Спортивной, вижу москвичей с плакатами « куплю билет». Вокруг дворца два кольца милиции. Билетов конечно нет. Я стою в форме и жду минут десять. Наконец нужные люди замечают меня.
-Там какие- то люди продают билеты, но очень дорого.
- Кому надо, тот купит. «Мы за ценой не постоим».
Разведчик уходит. Рядом оказывается уже другой человек.
-Билет нэ нужен?
- Сколько?
- Э, нэ дорого. Двадцать пять будет.
- Беру, но с одним условием. До входа идем вместе. Если меня пропускают, ты идешь назад.
Продавец соглашается и мы, показав билеты, проходим оба кольца охраны. Потом меня пропускают в фойе дворца, а предприниматель возвращается на свою работу. Я долго ищу свое место. Интеллигентные люди помогают мне. Уже прошло время начала концерта. Но никто не спешит. Зал слишком медленно заполняется. Оно и понятно. Перекупщики не могут работать быстро. Но вот на сцену выходит А. Вознесенский. Над ним огромный портрет нахмуренного артиста с венком. Редкие аплодисменты приветствуют грузного человека. Все правильно. Первым должен быть поэт. Он здоровается со зрителями. Вежливый, значит.
- Вообще то по плану концерт должен был вести Булат Акуджава. Но он сегодня в Израиле.
- Может там и останется?
Несется с первого ряда. Видимо там гости и их родственники.
- Да нет конечно. Он вернется. Куда мы от народа своего? Так что мне доверили вести этот концерт. Я сразу хочу заверить всех, что весь сбор от нашей встречи уйдет на создание музея Владимира Семеновича.
Раздаются аплодисменты. Зрители новость одобрили. Быть благородным, это же прекрасно. Особенно за чужой счет. Концерт хорошо продуман. Ни одной песни барда в его исполнении. Тоже понятно. Как потом выступать сегодняшним живым. Но Елена Камбурова трогает зал за душу. Усилители несут слова известные всей стране «Кто- то высмотрел плод…». Потом Вознесенский читает свои стихи. Но сегодня не его вечер. Пропускаем. Потом выступает двойник Высоцкого. Он действительно похож на оригинал. Тем более, что фонограмма только усиливает эффект. На сцену выходят друзья поэта. Это же сколько их у него? При жизни и половины бы не набралось. Евтушенко читает свои стихи о записях Высоцкого. Я первый раз вижу поэтов и артистов из «другой» жизни. Фамилии все «полузнакомы». То есть я их знаю, они меня нет.
В перерыве я покупаю книгу «Четыре четверти пути», плакат и значок. В фойе стоят прозрачные урны для приема купюр. Они наполовину полны или наполовину пусты. Я не вкладываю туда ничего. У меня нет уже денег, кроме как на дорогу.
Козлов на «саксе» впечатляет. Демидова о «моем Гамлете». Грустный Филатов. Потом Смехов создают атмосферу театра. Вернее это я так думаю. В московских театрах не был ни разу. Легче перечислить, где был. Золотухин не нравится. Тем более с песней, которую актер писал для конкретной роли, наверное. Концовка впечатляет. Все поют «где твои семнадцать лет». Часть зрителей подпевают. Но не все. Концерт «Венок поэта» закончен.
Я долго еду на электричке в Астафьево. Друзья уже все в комнате. Я рассказываю о своих впечатлениях. Слушатели начинают завидовать. Но узнав о цене семирублевого билета, успокаиваются. Завтра домой. Окно в другой мир захлопывается.
Весной контролируюсь в совместном полете с Московским инспектором на класс «Военный штурман- снайпер». Но документы не оформляю. Мой однокашник в штурманской службе соединения обнаружил, что не хватает одного торпедометания. Я не спорю и не напоминаю, что кто- то вообще у него получил снайпера будучи «транспортником» без единого боевого применения. Другие заботы поглощают все рабочее и свободное время. Новый командир полка строг и придирчив. Все чаще мы с командиром экипажа дежурим на КДП. Он руководитель полетов, я дежурный штурман. Время ошибок прошло.
У штаба стоят офицеры и жарко обсуждают войну наций в Нагорном Карабахе. Кто то замечает, что всему виной национализм. Большинство склоняется к мысли, что ни преувеличивать нацию, ни приуменьшать нельзя. Зам командира полка подполковник Вафаев в пример приводит себя. Начальники это любят.
-Я вот, например, никогда от своей нации не откажусь. И с других не требую.
Мне не нравится его учительский тон.
- Да ты командир уже раз отказался от своей нации.
- Я?! Никогда. Этого не было.
- Спорим на «три звездочки».
- Спорим. Доказывай или беги за бутылкой.
Я зову Пелипенко. Он стоит поодаль.
Михаил Иванович. Подойди пожалуйста. Помнишь пересечение границы Югославии? Когда нас спросили, говорим ли мы по английски, что ты услышал в ответ.
- Не только я. Вся Европа слышала «Рашен я, рашен»
- Что и требовалось доказать. С тебя напиток.
Народ хохочет и расходится. Кое кого в полку недолюбливают.
Вечером телефонный звонок. Трубку берет Ирина.
- Тебя, кажется командир.
- Ты что делаешь? Бери Ирину и срочно к нам. Жду.
- Ирина. Там командир зовет. Может, что- то случилось. Идем.
Через несколько минут мы в гостях. У них все в порядке. Но стол накрыт и бутылка коньяка в центре.
- Садись и пей свой выигрыш. Я никогда должником не был.
- Нет командир. Так не пойдет. Открывай. Наливай всем. Тост я скажу. Такие мероприятия надо проводить без обид. Правильно Зухра?
Она поддерживает меня. Через полчаса товарищ сам уже рассказывает о радиообмене и смеется со всеми. Из гостей уходим «с чувством легкого голода… у соседа».
В конце мая вновь командировка в Крым. Я бросаю «нехватающую» торпеду и вижу что тросоруб не сработал. Пять километров провода управления тянутся за ней. Мой «стропорез» ломается пополам, но я все равно ухитряюсь перерубить множество тонких стальных нитей в пластиковой оплетке. Вытаскивать провод нельзя. Если он попадет под винты, то купание на глубине тысяча метров обеспечено.
На разборе узнаем об отказе устройства и о правильных действиях экипажа. Других происшествий нет. В полку все штурманы получают допуски к этому виду подготовки. Еще одна графа закрашивается на стене. Я вновь контролируюсь «на снайпера». Двойной контроль на класс уже моя традиция. Вафаев и второй штурман полка уже давно стали снайперами. В конце лета я получаю заветную книжечку высшей «пробы» в профессии. Сразу же отправляются документы на присвоение очередного звания. Командир полка и старший штурман уходят в отпуск. Мы с Карлиным стараемся успеть везде. Он оказался неплохим специалистом. Даже выручает меня, если надо в гаражах «обмыть» очередной класс или звание. В конце августа из Уфы приезжает старшая сестра. Мама болеет уже три месяца. Подозрение на онкологию подтвердилось. События происходят стремительно и жестко. Тринадцатого сентября Кларе надо улетать из Николаева. Я обещаю отвезти ее в аэропорт. Машина заправлена заранее и стоит уже под окном. Но до этого надо еще отдежурить в группе руководства полетами. Инспектор из Центра полковник Подчасов приехал на своем «Жигуле». Он с завтрашнего дня в отпуске. Контролировать слушателя Горяева некому, вот он и согласился на полеты над водой ночью. Второй штурман полка тоже летает. Он всю смену будет давать последние допуски слушателям, заканчивающим летную подготовку в полку.
Баржа с летной палубой вышла в лиман и встала на якорь в пяти километрах от берега. Там руководителем полетов подполковник Загуляев. Он и будет руководить экипажами на «висении» над водой ночью.
Экипажи регулярно докладывают о выполнении заданий. Планшетистки «ведут» цели по данным локаторов безупречно. Все штатно и спокойно. Никаких опережений плановой таблицы. Мы не спешим. Беспокоит молчание одного из бортов. Руководитель полетов интересуется у Загуляева.
- Почему не отвечает борт номер…? Вы его наблюдаете?
В эфире только шум усилителей и все.
Вафаев повторяет вопрос. В ответ несется.
- Вертолет в воде. Я снимаюсь с якоря и подхожу к месту падения. Руководство прекращаю.
Второй заместитель командира полка подполковник Голоднов в воздухе. Он исполняет обязанности командира полка и дает нам команду.
- Полеты прекратить. Всех вернуть на точку. Я снижаюсь на поиск.
Руководитель автоматически подает команды и возвращает все вертолеты на аэродром. Машины одна за другой оказываются в лучах прожекторов и рулят на стоянки. Мы уже доложили оперативному дежурному и получаем сообщение, что в Очаков выехала группа офицеров Центра. Руководитель сидит, уставившись в одну точку. Я пытаюсь привлечь его внимание.
- Командир. Давайте вышлем пару машин с прожекторами на берег. До места происшествия километра три. При свете легче искать в воде людей.
Командир части связи Литвиненко слышит это.
- Я без старших никого на берег не пошлю. Давайте мне по штурману. Пусть показывают дорогу и куда светить. Мы назначаем людей и «прожектора» уходят в ночь. Я не знаю поможет ли это. Но делать что- то надо.
На КДП прибывает командир полка и старший штурман. Они в отпуске. Но плохие вести расходятся мгновенно. С порога слышим.
- Что вы тут натворили? Доложите подробно.
Настрой понятен «натворили» мы, а не он.
Руководитель с баржи докладывает.
- Подняли одного штурмана- оператора. Жив. Других нет. Ищем. Вертолет скрылся под водой.
Первая мысль, что кто- то уже погиб. И вторая, как может вертолет уйти под воду. Там глубина три- четыре метра.
Я рисую крест красным стеклографом на планшете и время последнего доклада. С берега получаем доклад об освещении всего лимана. Результатов поиска нет. Прибывает комиссия из соединения. Всю документацию и разговоры опечатывают для прокурорской проверки. Я спокоен, так как знаю, что нашей вины здесь не должно быть. Но расследование и поиск будут идти всю ночь. Смена закончилась. Разбора не будет, всех просят оставаться на своих местах. Я улучаю момент и звоню домой.
- Ирина. Передай Кларе, что проводить ее не смогу. Пусть выезжает первым автобусом в пять утра. На самолет успеет
- У вас что- то случилось?
- Да. Как в случае с Красносельским. Поняла?
- Я все поняла. Но Кларе не буду говорить. Ей же лететь сегодня. Все.
До утра все на местах. С рассветом поднимаем вертолет МИ-14 на поиск. Результатов нет. Мало того, потеряно место падения вертолета. В суматохе никто не догадался «забуить» точку на воде. О том, что два члена экипажа погибли, сомнений уже нет. Аварийный буй «ушел» с вертолетом. Целый день поисков бесполезен. Полеты прекращены. Все силы на поиск машины и людей. Но илистое дно лимана поглотило машину. Несколько дней «траления» акватории дают результат. Во время одного из рывков трос обрывается и сбивает мичмана в воду. Когда его достают, помочь у же нельзя. Еще одна смерть. Плавучий кран из Николаева поднимает вертолет. В кабине командир капитан Горяев. Он за штурвалом и пристегнут ремнями к креслу. Второго кресла нет. С этим сидением в момент удара об воду вылетел в разбитое стекло лейтенант. Полковник Подчасов своим телом «пробил» дорогу оператору. Значит его надо искать в лимане.
Меня назначают старшим по расчетам течений и ветров для обозначения района поиска. Десять дней мы на вертолетах ищем полковника Подчасова. К обеду меня вызывает командир полка.
- Ибрагимов. Составьте схему обследованных районов. Маршруты всех полетов на поиск. Расход сил и наряда. Отчет составьте к двум часам.
Я понимаю, что своими схемами я ставлю на самом себе крест красным стеклографом. Нужен виновный и в неудаче с поиском. К любой схеме можно придраться.
Вертолет уже на стоянке аэродрома. Комиссия сразу обнаружила причину катастрофы. Обрыв троса управления двигателем остановил его. Экипаж поздно заметил отказ и не успел принять меры для спасения. Конструктивно- производственный дефект.
Но командир еще раз напоминает мне.
- Ибрагимов. Почему нет отчета?
- Так сегодняшний день поиска еще не кончился товарищ полковник. Мне этот день потом отдельным документом оформлять?
Полковник не отвечает и уходит. Понимай как хочешь. Через час приходит весть. Тело найдено моряками. Его уже везут в госпиталь. Я составляю отчет и указываю, что оно найдено в расчетном месте.
Командир мельком просматривает бумагу и … швыряет в корзину.
-Она теперь никому не нужна. Ни нам. Ни… покойнику.
Я не спорю, все предельно ясно. Ни в этом, так в другом случае, но нашу вину найдут.
При расследовании выясняется еще одна деталь. Капитан не имел права летать ночью. С чьей подачи программа была изменена, никто не говорит. В соединении находят виновного и понижают в должности. Одна из подписей на плановой таблице моя. Официально никто меня не обвиняет. Недостатки в руководстве полетами незначительные. Полеты начинаем вновь.
Осень подготовка новых документов и происшествий. На воде гибнут два наших штурмана. Анистратенко и Седов уже давно стали знаменитостью полка. Именно они обнаружили попытку хищения продуктов в столовой. Целый ящик паштета вернули. Острословы тут же дали приблудному псу кличку «Паштет». Иногда пес выходит из строя и садится рядом со стоящим командиром полка. Старшие лейтенанты везде находят недостатки и тут же пытаются все исправить. При небольшом волнении лодка переворачивается, и у офицеров нет шансов на спасение. Они в защитных химических комплектах и сразу идут на дно. Вновь мы ищем их около десяти дней. Комиссии и различные точки зрения не дают возможности сформировать единое понимание трагедии. В конце концов тела находят. Новый план мероприятий по недопущению подобного. Командир все чаще и чаще теряет самоконтроль на полковых «разносах». Оно и понятно. Такого состояния в полку не было двадцать пять лет. При составлении нового годового плана работы стараемся учесть все мелочи. О возвращении понятия «отличный» полк можно только мечтать. Но работа как лучшее лекарство понемногу дает результат.
Уже перед Новым Годом я вспоминаю о своем представлении и иду в строевой отдел.
- Толя, что с моим документом на звание?
- А тебе, что никто не сказал?
- О чем?
- Представление вернули. Когда шло расследование катастрофы. И командир запретил посылать повторно. Вдруг выяснится, что ты был виноват.
- Так вины моей нет.
- Я ничего не знаю. Иди сам к командиру.
Ни к кому я не пошел. Сами напишут. Это их работа. Как – то нехорошо просить. Не стоит этого звание.
Множество забот не давали времени на переживания. В плане на год пуск управляемой ракеты в нашем экипаже. Новый транспортно боевой вертолет КА-29 почти не отличался от КА-27. Разница в вооружении. Освоить его было не трудно. Ракета «Штурм» могла поразить цель с высокой точностью только при непрерывном управлении штурманом. Мы уже научились попадать в цели на полигоне и неуправляемыми ракетами и пулеметом. После стрельбы в кабину проникал запах пороха. Теперь нельзя было сказать, что мы его не нюхали. Я был уверен, что нам не придется применять оружие по реальным целям. Пока мне просто нравилось, что мы удачно поражаем мишени. Все таки снайперы. А вот как себя вел бы на войне я не знаю. Да и никто наверно заранее не может этого знать.
Состояние матери ухудшилось, но на операцию ее не берут. Врачи областной больницы уверены, что вмешательства она не выдержит. Причина простая. Во время осмотра она охает и стонет. Когда я ее везу домой она вновь чувствует себя лучше.
- Мама. Ты в кабинете стонала, а сейчас тебе вроде лучше.
- Ты ничего не понимаешь. У врача надо стонать. А то они не поверят, что болен.
- Мама. Ты уже на пенсии и бюллетень не нужен.
Но переубедить ее невозможно. Поколение наших родителей имеет свои представления о посещении больниц.
Беда не любит путешествовать в одиночку. Дочка вышла замуж, но семейная жизнь не заладилась. Зять оказался скрытым алкоголиком. Соседи звонят, что оставленный полугодовалый сын часто плачет. Мы пытаемся помочь и забираем внука к себе. Из Красноперекопска звонит племянница с сообщением, что у сестры тоже онкология. Ее не берут на операцию. Поздно. За что нам такая напасть. Но времени на переживания нет.
На службе легче. Задачи вполне решаемы. Есть особенности. Не летающий замполит перевелся с повышением на Дальний Восток. Это естественно. Новый заместитель не сидит у телефона в кабинете. Мы вообще его редко видим. Это тоже не плохо. Новый командир полка успевает все сделать сам. И воспитывать нас часами и контролировать всех. Одна черта его поражает. Он не любит летать. Уходя в зону пилотирования на сорок минут, он сразу докладывает, что задание выполнил и просит высоту выхода на аэродром. Мой командир дает добро, мы часто дежурим на КДП. В итоге весь полет занимает минут двадцать. Но в хронометраже запись о полете продолжительности – сорок минут. «Чтобы не нарушать отчетность». Я не собираюсь у этого человека что- то просить. К тому же мне намекают, что звания даром не дают. Я уже сталкивался с подобным на работе в заводе. Тогда моя честность спасла меня от тюрьмы. Моему командиру тоже некогда заниматься заботами подчиненных. Его назначили председателем квартирной комиссии. Там свои заботы. Но внешние проявления дружбы есть. Мы ходим к друг другу в гости, но единого понимания обстановки в полку и в стране нет. Да его и быть не может. «Большая говорилка» Горбачев со своим плюрализмом вбил самый большой клин в единую идеологию. Я никогда не был ортодоксальным сторонником строя, но система работала. И чем больше разных толкований событий тем хуже становилось положение. Катастрофы в Чернобыле и на море стали следствием дилетантизма руководителей. Еще раз убеждаюсь в правоте Маркса о «иерархии ценностей». Создается впечатлении. Что верхи ничего не понимают. В то, что все делается специально даже страшно подумать.
Двенадцатое апреля летный день. Перед полетами я успеваю позвонить Гордееву. У него день рождения. С чувством выполненного долга спокойно иду к машине. Сегодня пуск управляемой ракеты. После взлета проверяю оборудование. Система работает исправно и мы заходим на полигон. В первом заходе я поливаю цель в виде бронемашины дождем пуль. А командир ракетами. С земли идут доклады об отличных оценках. Теперь самое главное. На боевом курсе уточняю.
- Товарищ командир. «Главный» включен?
- Включен, включен. Работай.
Я включаю вооружение и фиксирую цель в оптическом прицеле с максимальным увеличением и нажимаю кнопку «пуск». Продолжая удерживать перекрестие на бронемашине, жду. Никакого эффекта. Расстояние катастрофически уменьшается и мы идем на повторный заход. Я выключаю оборудование и прошу включить «Главный». Еще раз запрашиваю командира о включении «главного». Переключатель находится под рукой командира и он обязан его включать раньше меня. Ракета вновь остается на борту. До конца полетов двенадцать минут.
- Товарищ командир. Выключил прицел. Разворот на привод аэродрома. Скорость максимальная.
Пуск не удался, но если опоздаем с посадкой, то еще и нарушение режима обеспечено. На подходе к «точке» докладываем, что «изделие» на борту. Ровно в пятнадцать ноль, ноль мы на земле. Вертолет не рулит не стоянку. На аэродроме есть специальное место для проверки оружия. Техники мне пытаются доказать, что отказа вооружения нет. Система сброса работает безотказно. А вот ракету придется отправить на утилизацию. Никто не будет разбирать боевой снаряд.
У меня есть своя версия. Включение «главного» переключателя командир выполнял с опозданием (на всякий случай). Нарушение порядка работы и приводило к «тактическому» пуску, а не к реальному. Я уже знаю, что он своей ошибки не признает. Это черта характера.
В этот же день в соседнем полку в Николаеве произошла катастрофа ТУ-22м. На взлете у машины отвалилось крыло. Штурман успел катапультироваться и остался жив. Остальные члены экипажа погибли. Происшествие случилось еще до нашего вылета. Полеты на вертолетах не прекратили. Тем не менее неудача постигла и нас. По поводу ракеты волнений не было. Потренируемся и в следующем полете «выстрелим. Но многодневные разборы вылились в перерыв летной практики.
За несколько дней до Майских праздников старший штурман мне передает приказ командира, готовится к командировке в Прибалтику.
- Надо дать допуски на торпедометание старшему штурману полка. Командировка на месяц.
- Товарищ подполковник,Вы же знаете о моем положении. Мать в больнице. Я каждый день езжу с женой кормить и обслуживать ее. Она сама ничего уже не может. А если что случится, я же не смогу даже приехать. У нас целый полк инструкторов. Неужели нельзя найти другого?
- Хорошо. Я попробую его уговорить.
Через пять минут начальник вернулся в кабинет и сел на свое место. Минуту молчал.
- Я не знаю, что делать. Командир приказал готовить документы на твое увольнение. А инструкцию новую по производству полетов на нашем аэродроме кто писать будет?
И ракетный пуск останется не выполненным.
Старшего штурмана волновали только эти вопросы.
Доктор части майор Бурмистров прибыл через пять минут.
- Что случилось? Командир приказал писать характеристику на тебя.
- Вот тут товарищи у вас ничего не получится. Я еду в госпиталь. Заболел, кажется. Так что пишите характеристики на списание с летной работы.
Начальник засомневался.
- А чего писать- то? Я и не писал таких никому.
- Могу помочь. Я добрый человек.
В Армии все делается быстро. Через час документы были готовы. Я освободил стол от своих бумаг и ушел домой. Жена на работе. Младшая дочь в школе. Внук у своих родителей. Надо все мысли привести в порядок. Машина под окном и я еду на берег. На пустом пляже никого. Бескрайнее поле воды успокаивало. А может быть и не так все плохо? Я понимал, что моя авиация закончилась. Вот и наступил «край» мечты. Двадцать восемь лет непрерывного совершенствования в один момент стали никому не нужны. Если бы командир полка был прежний, то я бы смог с ним поговорить. А с этим человеком беседовать бесполезно. Если бы я верил в Бога? Я бы попросил его не за себя. Пусть этот человек, когда нибудь испытает чувство невозможности и бессилия в своей жизни. Пусть не сейчас. Пусть позже. Для горя возраста не бывает. И тогда Ты прости его. Я уже простил. И не только его. Всех. На моей памяти остались фамилии летчиков, которых увольняли на пике профессии. Чем я лучше их? Умом я все понимаю. Но для приведения в норму чувств, надо время. Его теперь будет много у меня.
На обратном пути заехал в больницу. Мама узнала первой, что я собираюсь в госпиталь и, что летать больше не буду. Когда- то она первая узнала, что я буду летчиком. Сестры, соседи и незнакомые люди уже потом. Жену решение командира совершенно не обеспокоило.
- Может быть это и к лучшему. Ты только посмотри сколько у нас забот. А вдвоем мы справимся. Поезжай спокойно и ни о чем плохом не думай. Заодно хоть выспишься. Это ты умеешь делать хорошо, невзирая на возраст.
-Какой возраст? Сорок пять лет- разве годы? В гражданской авиации до шестидесяти лет летают.
- Да знаю я. Они там только летают и все. Даже карты себе не готовят. И столы в классах и стенды Европейского театра не изобретают. И в партию по двадцать человек не принимают. Командир твой, что всего этого не знает?
- Все забыли. Он мне уже не командир. Начальников нет. Командующий у меня один. Это ты. И самое главное. Двадцать четыре года моя работа была на первом месте. Следующие годы- твои.
На второй день Одесский госпиталь радушно встретил открытыми железными воротами. Я регулярно жаловался на одышку, память и холодные ноги. В остальное время перечитывал «Мастера и Маргариту». Когда то я не обратил внимания на слова Воланда, «никогда не просите сильных мира сего». Я и не просил. И не только их. К друзьям тоже не стал обращаться. Начальником штурманской службы в Центре друг молодости Е. Гульшин. Но обратиться к нему, значит поставить его в неловкое положение. А друзей подводить нельзя. Поэтому они и друзья… до сих пор.
Через десять дней «Железные Врата», как когда- то в училище, навсегда закрылись за мной. Пребывание в мире мечты закончилось. Три диагноза не позволяли не только летать. Даже служить в мирное время в Армии стало «низзя». Я сдал документы в строевой отдел и начал вникать в проблемы семьи. Пока я был в госпитале умерла мать зятя. Молодая семья вернулась в свою прежнюю квартиру и ждала пополнения. Создалось впечатление, что жизнь их наладится. Маму выписали домой при очередном улучшении. Она сама попросилась, чтобы подсказывать папе, что и где надо сажать. Я собирался почаще навещать родителей. Телефонный звонок командира заставил изменить план. В летней форме одежды прибыл в штаб. Командир был немногословен.
-Ибрагимов. Берите секретные документы и пишите инструкцию по производству полетов с аэродрома Очаков. Вам все равно делать нечего, пока документы «ходят» в Москву и обратно.
До обеда я исправно трудился над титульным листом. Потом над физико-географическом положении региона. Расчет «приведенных» весов самолетов делать не стал. У меня дома была специальная книга конструкторов с нужными формулами. Только так можно было определить типы летательных аппаратов, кому разрешалось бы летать с нашего, то есть с «ихнего» уже аэродрома. Еще я знал, что данной методики в полку нет. Собравшись на обед, пошел сдавать секретный документ. Меня остановил начальник.
- Заки Гарифович, положите инструкцию в сейф и идите на обед. Печать и ключ я вам оставлю.
- Спасибо. Но этого я делать не буду. Меня вызвал командир. Я пришел. На довольствии я уже не стою. Обедать буду дома. Если я так срочно нужен, пусть он меня вызовет еще раз. И так каждый день,… по два раза. Только в этом случае я буду работать над документом.
- Вы что, издеваетесь?
- Нет. Выполняю приказ Министра Обороны… жду звонка.
Взбешенный полковник сам пришел в строевой отдел.
- Семеныч. Посмотри как можем наказать Ибрагимова за невыход на службу.
- Никак, товарищ командир. Из госпиталя уже пришла выписка, что он не может служить в мирное время, а в военное- ограниченно. Мы не имеем право его ни в наряд поставить. Ни исполнять обязанности штурмана полка. Тупик.
Начальник тоже был не в восторге от ситуации.
- Гарифыч. Что делать- то с инструкцией?
- Думать надо было раньше. Вы уже назначили на мое место человека исполняющим мои обязанности. Вот и пишите сами главный документ полка. Но я думаю, что вы не скоро это сделаете. До свидания, дорогие товарищи. На банкет позову всех.
Больше меня не вызывали.
Но партийные собрания надо посещать. Вот и на этот раз я сижу подальше от первых рядов с книжкой. Собрание закончилось и в справках секретарь докладывает об уплате членских взносов. Кто то недоплатил копейки. Собрание постановляет- доплатить. А командир полка переплатил почти рубль. Надо принять решение о возврате или об узаконивании переплаты постановлением собрания. Секретарь спрашивает.
Других предложений нет?
Я поднимаю руку. Недавно вышло постановление ЦК КПСС о борьбе с нетрудовыми доходами.
- У меня предложение. Надо создать комиссию парткома для расследования ситуации. Возможно коммунист заплатил взносы с «нетрудовых доходов».
Волна смеха прокатилась через все ряды. Зал оценил шутку. Но не командир. Он вскочил с места в президиуме.
- Взятки я беру товарищ Ибрагимов. Взятки. В особо крупных размерах.
- Коммунист Ибрагимов. Вы настаиваете на своем предложении?
- Да нет конечно… . Признания достаточно. Предлагаю утвердить переплату.
Собрание голосует «За». По дороге домой слышу.
- Тебе хорошо. Шутить можешь. Даже над таким мстительным командиром.
Мне действительно «хорошо». Чувства приведены в порядок. Внутренняя свобода, что то новое. Я смел и отважен, как в далекой молодости. Может быть «второе дыхание» жизни наступает? Разберемся.
Как командир полка не торопил кадровиков, а скорость прохождения документов постоянная и от желания «ускорителей» не зависит. Меня удивляет отношение бывших товарищей. Как будто ничего не произошло. Даже командир экипажа и старший штурман не чувствуют своей вины за ненаписанное повторно представление. В Прибалтику съездил один из инструкторов. Он подготовил и дал все допуски старшему штурману. Проблема решилась просто и легко.
В полночь нас женой вызвали в больницу. Матери стало внезапно хуже. Ирина никого не слушает. Сама устанавливает капельницу и выводит больную из комы. Потом находимся достаточно долго. Пока мама не приходит в себя.
- А вы что тут делаете? Ночь же.
Я начинаю сочинять очередную сказку.
- Да мы ехали мимо больницы. Видим, свет в палате горит. Значит не спите. Вот и заехали проведать.
Медсестры осуждают нас в коридоре.
- Ну и зачем вы «вытаскивали» ее? Чтобы еще мучилась? Она живет только за счет наркотиков.
Мы не знаем ответа на этот вопрос. А кто знает? Никто.
В начале сентября меня вызывают в штаб.
- Завтра полковое построение. Зачитаем приказ Главкома и вручим грамоту и подарок. Распишись в приказе и бери обходной лист.
Это не проблема. Подотчета на мне нет. А имущество сдаю за один день. Правда сломанный «стропорез» не хотят принимать на складе. И только звонок из Николаева, что он был сломан в полете, в аварийной ситуации, заставляет начальника изменить решение. Выходное пособие за два месяца начисляют в финансовой части. На второй день я стою перед бывшими сослуживцами. Все поздравляют меня, словно я выиграл главный приз жизни. Может быть это действительно так? Не каждому дано дожить до пенсии. Знамя полка в начале строя. Приказ уже зачитали и грамоту в красном переплете вместе с подарком вручили тут же. Я благодарю всех за совместную службу. Потом подхожу к знамени и опустившись на одно колено целую край шелка. Все. В строю для меня больше места нет. Я ухожу домой, обещая о дате неофициальных мероприятий сообщить в ближайшее время.
День рождения отмечать не собираюсь. Знакомые с Очаковского винзавода обеспечивают выписку и получение вин. В столовой курорта жарят уток. Я все складываю в багажник Москвича и еду на парашютный круг аэродрома. Там уже расстелен брезент и добровольные помощники выставляют запасы. Одну утку и десятилитровую бутыль «сухого» оставляю в машине.
Мероприятие начинается в шесть вечера и заканчивается с наступлением темноты. На банкете нет ни моего командира, ни старшего штурмана, ни командира полка.
Это вызывает всеобщее возмущение. Выпившие люди всегда смелые. Ведет мероприятие мой преемник Анатолий Мадюдя. Он уже всем представил слово. Мне наговорили столько, что я сам начинаю верить, какой я хороший. Тамада пытается навести порядок.
- Товарищи. Да дайте сказать черти. Сейчас нам наш товарищ в ответном слове скажет главный секрет успеха в авиации. Как он добился этого, и не было ли у него ошибок.
Я встаю. Говорить надо только правду… . Когда она есть.
- Я скажу о главном секрете летной службы. Вы уже все знаете, что в армии много разных людей и… командиров. За неимением времени, я не буду перечислять их. И чтобы «долетать» до пенсии есть только одно условие.
Вот сейчас действительно наступает тишина. Военные способны соображать в любом состоянии. Их специально этому учат.
- Условие таково. Никогда не летайте с… дураками. А всем остальным второй совет. Никогда не служите «под» подлецами. Даже если это выгодно. И о своих ошибках… .
- Подожди. Помедленнее пожалуйста. Все запомнили. Давай дальше. Сегодня вечер правды- матушки.
- Первая моя ошибка в том, что я согласился, пусть на год, стать секретарем парткома.
Раздаются аплодисменты.
- Вот тут с тобой Заки согласятся все. А вторая?
- Вторая ошибка в том, что…ушел из парткома.
Наступает тишина.
- Не поняли. Уточни. В чем подвох.
- Уточняю. Если бы я остался на этой должности. Я мог бы еще много лет не напрягаясь служить, воспитывая вас всех. Но это только с точки зрения карьеры. Я не жалею ни о первой ошибке, ни о второй. Все это школа. И я ее закончил. Спасибо всем… за науку.
Многие не могут дойти не то, что до дома. Им и до штаба ползти почти всю ночь. Я развожу всех по домам. Потом подгоняю машину к спортзалу. Там начальник физподготовки полка соорудил настоящую сауну и командование «отдыхает». Я приношу оставшуюся запеченную утку и запасную бутыль лучшего вина в Очакове. Командиры сперва отказываются, но утка уже распространила непобедимый запах. А искрящееся вино покрыло бутыль каплями росы. Соблазн слишком велик. А человек слаб. По первому стакану выпили стоя. Никто не смотрит мне в глаза. Просто они заняты более важным делом. Начальник физподготовки наливает полный спортивный кубок моему бывшему командиру экипажа.
- А вот сейчас мы посмотрим. Как командир провожает своего штурмана?
Отказаться невозможно и подполковник выпивает весь напиток. Потом садится, наклоняется к столу и… роняет голову. Сегодня она ему уже не нужна. Остальные держатся хорошо. Я пытаюсь узнать.
- Ну что? Инструкцию по производству полетов уже написали? Наверное и летаете уже по ней.
Старший штурман не выдерживает.
- Какое написали? Полковник Гульшин уже пять раз все перечиркал. Он словно издевается над нами.
- Правильно он все делает. «Фейсем об тейбл» вас надо почаще. Чтобы ценили… . А в соседнем полку уже написана?
- Там уже летают по новой.
- Так поезжайте туда. Общие положения перепишите слово в слово и через секретную библиотеку отправьте в Очаков. Схемы полетов свои. А приведенные веса самолетов придется рассчитать по их формулам. Кстати и развороты вертолетов уберите над больницей. Там бывает, что тяжелые больные лежат.
Наступает такая тишина, что слышно шорох мышей в кладовке. А может показалось? Я не уточнял. Тишину нарушает бывший начальник. Он соображает быстрее всех.
- Куда думаешь пойти работать?
- Никуда.
- Как это, никуда.
- Ну допустим выйду я на работу. А там будет у меня начальник. Будет?
-Конечно. Даже обязательно. Как можно без начальства? Никак.
- А если он будет такой же как ты? Мне это надо?
- А что? Я разве… плохой начальник?
- А… хороших людей начальниками не ставят…. Меня же не назначили. Шутка. Последняя… на сегодня. А о будущей жизни скажу. Секретов нет. На первом месте- мать. Потом семья. Потом дачу надо достроить, жене помочь с председательством в кооперативе. Гитару хорошую купить. Струны у меня уже есть… .
- Ты же не играешь? Зачем тебе инструмент, да еще хороший?
- Учиться буду. И петь песни… про вас… всех. Потом материал собирать для книг. Судьба зачем- то меня держит в этой жизни. Разобраться надо. Когда одна мечта закончилась, новая должна быть не хуже предыдущей. Закон такой. Он так и называется. Закон преобразования мечты… Ибрагимова.
В конце сентября я еду в больницу. Мама лежит в отдельной палате. Мы уже знаем, что оттуда не выписывают. Я показываю ей новый паспорт.
- Дай посмотрю.
Она сравнивает меня с фотографией и остается довольной. Я думаю, что ей просто понравился снимок. Но она совершенно спокойно говорит.
- Слава Богу. Теперь я могу спокойно умирать.
И отдает мне гражданский документ. Но я не могу оставить ее на этой мысли и задаю отвлекающий вопрос.
- А вот скажи мне. Ты и папа все время меня зовете Закий, а в свидетельстве о рождении последней буквы нет. Почему?
Мама молчит. Потом раскрывает секрет всей моей жизни.
- От имени очень много зависит. У друга отца твоего жизнь была ужасной... в конце. Его же расстреляли. И я убрала одну буковку. А отец даже не заметил.
Мама улыбается своей хитрости. Я обещаю приходить чаще. У нас теперь много времени. До самого конца.
https://proza.ru/2013/03/11/2350