Мать была в плохом настроении, и Тоня ожидала, когда начнётся. После ужина, во время которого зло гремели тарелки и оглушительно звенели вилки с ложками, девочка пошла в свою комнату — делать уроки. Мать мыла посуду, шум из кухни проникал через приоткрытую дверь. Тоня подошла, чтобы закрыть её, и вздрогнула. Мать стояла у порога, вытирая руки полотенцем.
— Куда? Уроки! — яростное лицо, на щеках неровный румянец.
Тоня подумала: «Её опять подменили. С работы сюда то и дело возвращается другая женщина, просто она в маминой коже».
В животе у Тони вспыхнул факел.
— Я как раз собиралась…
— А ну живо садись.
Девочка попятилась к столу, на котором светила лампа и лежали учебники и тетради. Столкнулась со стулом и, быстро повернувшись, села на него.
— Ты почему опять так себя ведёшь, а? Почему издеваешься надо мной? — мать вошла в комнату, повесив полотенце на плечо.
Тоня раскрыла учебник математики, взяла черновую тетрадку. Мать уселась на кровать поверх покрывала.
Начиналась экзекуция.
— Я ничего такого не делала, — прогундосила девочка.
— Да? А дела по дому почему не выполнила? Я велела пропылесосить. Ты пылесосила?
Материн голос едва не срывался на крик.
Тоня сгорбилась на стуле, чуть не уткнувшись в тетрадку носом.
— Хочешь меня в могилу свести. Да? Говори. Хочешь? Я из-за тебя седая стану скоро. Старухой стану. Ах, ты хочешь, чтобы я стала старухой! Чего молчишь?
Тоня, потея от страха, помотала головой.
— Ну спасибо. Добрая доча позволяет мне оставаться молодой. Земной тебе поклон. Могу спать спокойно. А знаешь, как называются такие девочки, как ты? А? Есть очень взрослое слово для тебе подобных.
— Ничего я не делала, — вырвалось у Тони. За этим могли последовать взрыв, удар, крик, но мать осталась на кровати.
— Ну и ну-у-у!
Девочка задрожала. Она очень сильно боялась этой фразы и этого тона.
— Делай уроки, чего сидишь! Сидит она!
Тоня сделала вид, что решает пример, но перед глазами была пелена, через которую она не различала ни букв, ни цифр. Рука, держащая ручку, взмокла.
— Я знаю, что ты говорила вчера с тем мальчишкой из второго подъезда. Думаешь, я дура слепая? Всё я знаю. Ты говорила с ним. И ещё что-то думала про него у себя в головёнке. Что думала? Знаешь, как называют таких, как ты? Мне вот, взрослой женщине, стыдно даже, ей-богу! Зачем ты с ним разговаривала? Я тебе запретила. Из школы сразу домой. Никаких разговоров ни с кем! А может, ты не только с ним говорила? Или не только говорила?
Мать, поднявшись с кровати, подошла к Тоне.
— В машины к чужим дядькам садишься? Говори! Садишься? Что они с тобой делают там? Я знаю. Я знаю. Всё по твоим глазам читаю. Тебе нравится, да? Они тебя трогают, целуют в разные места, прости господи. А потом дают конфеты, шоколад, деньги. Ну, где ты деньги прячешь?
Хлёсткий удар влажным полотенцем стал неожиданностью. Девочка вскрикнула, закрывая голову руками. Мать ударила ещё раз, сильнее.
— Где ты деньги прячешь?
Тоня лежала ничком на столешнице, мечтая умереть.
— Негодяйка! Бессовестная!
Мать схватила её за волосы, несколько раз резко дёрнула, и девочка завизжала.
— Таких, как ты, надо сдавать в интернат, чтобы вас там муштровали день и ночь и держали на хлебе и воде. Хочешь в интернат?
Тоня не могла ничего сказать из-за плача. Слёзы стекали по переносице, падали на тетрадь. Нос забился. Но ещё сильнее забилось ужасом всё её тело.
— Мама, прости меня.
— Простить тебя? Не прощают тех, кто предаёт свою мать. Ясно? Их сдают в интернат навсегда. Думаешь, я буду к тебе приезжать? Привозить передачи? Шиш тебе. А после интерната, когда ты вырастешь, тебя отправят во взрослую тюрьму. Поняла? Тебе там самое место! — теперь она торжествовала, прохаживаясь по комнате и размахивая руками. Картины жизни Тони взаперти ясно представали перед её взором. — И ты и тебе подобные плохие девочки останутся в тюрьме навсегда. Будете работать, чтобы приносить пользу государству. А как ты думала, милая? Задаром тебя никто кормить не обязан, между прочим!
Тоня заикалась, но всё-таки выдавила:
— Я больше так не буду, прости меня, мамочка!
— Чего не будешь?
— Я больше так не буду…
Мать хлестала её, пока не устала рука. Затем передышка — и «серьёзный разговор» продолжился.
Тоня получила свободу только через полтора часа и была настолько измождена, что заснула прямо за столом.
Вскоре во входную дверь позвонили. Мать, сидевшая в большой комнате перед телевизором, состроила недовольное лицо и пошла открывать.
За порогом стоял мужчина с кейсом в руке, одетый в длинный тёмно-серый плащ и шляпу.
— Добрый вечер, — сказал он, приветливо улыбаясь. — Прошу прощения, что мешаю вашему отдыху.
У мужчины, на вид лет сорока, было приятное гладкое лицо, типичное, но, на взгляд матери Тони, привлекательное.
— Да ерунда. Здрасьте.
— Я могу войти? Дело в том, что я живу в вашем доме, в последнем подъезде. Я представляю инициативную группу граждан.
— Да? — Женщина не помнила, чтобы к ней кто-то обращался, хотя соседей знала неплохо. — И в чём дело?
Мужчина снял шляпу и держал её на уровне груди за тулью. Сейчас он сильно напоминал какого-то киноперсонажа. Этакий чиновник из восьмидесятых.
Решив быть милой и вежливой, тем более, он казался ей симпатичным, женщина отошла в сторону и прибавила:
— Да вы не стойте там, входите.
— Спасибо.
Он улыбнулся и шагнул в прихожую. Мать Тони включила бра.
— Обувь можете не снимать.
Оба одновременно опустили глаза на его туфли. Выглядели они новыми, даже блестели.
— Спасибо. Куда пройти?
— А давайте на кухню, — заюлила мать Тони, жалея, что толком не причёсана и в домашнем старом халате выглядит, наверное, как бомжиха. — У меня не прибрано.
— Ничего страшного, — заверил её мужчина.
В жёлтом свете лампочек выявилась одна странность его лица. Отсутствие бровей и ресниц. Мать Тони, поначалу чуть огорошенная таким открытием, решила, что ладно, всякое в жизни случается.
Они прошли на кухню. Мужчина сел на предложенный стул и водрузил кейс себе на колени. Мать Тони хотела сбегать переодеться, но ей была неприятна идея оставить чужого на кухне. Вдруг он что-нибудь украдёт. Мужчинам она не очень доверяла, хотя конкретно этому могла бы простить небольшую диверсию на своей территории.
Короче, решила остаться.
— А в какой вы квартире живёте? — спросила мать Тони, садясь напротив.
Мужчина положил шляпу на стол и ответил:
— Мне больше негде жить. Я бы хотел остановиться у вас. Метры позволяют. Думаю, и наш общий бюджет станет вполне подходящим для безбедного существования.
Мать Тони подалась вперёд.
— Что?
— Вопрос ремонта внутридомовой электросети будет решаться на общем собрании через неделю, а сейчас я хотел бы взять вашу подпись. Что вы соглашаетесь на ремонт электрощитов. Сами видите, в каком они у нас состоянии, — мужчина открыл кейс, сунул в него руку, вытащил листок бумаги и положил на стол. Рядом пристроил ручку. Мать Тони бросила взгляд на бумагу: в два столбика на ней стояли подписи жильцов дома.
— Извините, я вас не поняла. Что вы сказали до этого?
— До чего?
— До… того, как достали список.
— Я вас не понял. Вот, смотрите, здесь вам нужно только поставить свою подпись.
— Я поняла. Но что вы говорили раньше? — напирала мать Тони. — Что вам негде жить и вы собираетесь переехать ко мне.
— Нелепая мысль, — махнул рукой мужчина.
У матери Тони заколотилось в висках.
— Ничего не пойму.
— Это вам не будет стоить ни копейки, я же много зарабатываю. Знаете, кем я работаю? Главным получателем денег в нашей стране.
Женщина вытаращила глаза.
— Что?
— А как же! Мы не просто кто-то так, а очень даже величина.
— Да что вы несёте? — взорвалась мать Тони. — Вы чокнутый? А ну, убирайтесь отсюда!
Он улыбался и глядел на неё, не мигая.
— Мы будем заниматься сексом всего один раз в неделю. Ничего страшного, да?
— Чего-о?
Её вопль нисколько не напугал и не смутил его.
— Только раз в неделю. Больно не будет. У меня есть все документы, — продолжал гнуть своё мужчина.
— Что?
Его бы ударить изо всей силы, вцепиться в волосы, но мать Тони чувствовала, как её воля тает и слабость расходится по телу.
— Да не волнуйтесь вы так, — из кейса появилась папка, которую гость положил на стол и открыл. Мать Тони бессильно наблюдала. — Вот, тут сказано, когда и при каких обстоятельствах вы попали в интернат, а тут — что вас перевели в тюрьму, когда вам исполнилось восемнадцать лет. Убедитесь, все печати и подписи на месте. Ваш номер: 135609.
У матери Тони закружилась голова. Мужчина цокнул языком.
— Взаимопомощь граждан очень важна, — заметил он. — А это справка о ваших дисциплинарных взысканиях. Все грешки, так сказать.
Она поглядела на документ, но не смогла различить ни одной буквы.
— Жить мы будем душа в душу. Вся моя зарплата будет ваша до копейки. Электрощиты в доме починим.
— Как вас зовут? — прошептала мать Тони.
— Никак. Имена отменили ещё месяц назад, вы что, не помните?
— Нет, — она не помнила. — Я тогда просто поговорила с тем мальчиком. И всё.
— Ай-ай, а ведь хорошие девочки так не делают. Ни при каких обстоятельствах, — мужчина уставился на неё. Улыбка приклеилась к его гладкому лицу и не сходила. — И за свои преступления попадают… — он хлопнул по папке ладонью. — Но… вы сбежали. До сих пор неизвестно, каким образом вам это удалось. Вы не могли бы прояснить?
Мать Тони молчала, глядя в пол.
— Жестокость, конечно, это нехорошо. Но ваше упрямство толкнёт меня на крайние меры, понимаете? Я знаю один способ наказания. Кладёшь в носок брусок мыла и бьёшь, как плетью. Очень больно и никаких синяков при этом, чудно, не правда ли? Я испробовал этот способ множество раз. Я представляю инициативную группу граждан. Я живу в последнем подъезде.
— Прекратите! — опираясь на спинку стула, мать Тони с трудом встала. — Убирайтесь, пока я не вызвала полицию!
— Зарплату буду отдавать всю до копейки, — отозвался мужчина, показывая ей папку.
От удара папка полетела на пол, теряя лежащие в ней бумаги.
— Плохих девочек, ставших плохими женщинами, которые сбежали из тюрьмы, полиция арестовывает особенно охотно.
Мать Тони посмотрела на стол рядом с мойкой — там лежал кухонный нож. В ее мозгу нарисовалась картина: взять нож и воткнуть сумасшедшему в голову. И бежать. Стоп, а как же Тоня?
Девочка вошла на кухню, заспанная и вялая, однако при виде мужчины оживилась.
— Ты! Пришёл!
— Я пришёл, — улыбаясь, ответил он.
— Я думала… думала, что этого никогда не случится… я так ждала!
Мать Тони попятилась от них обоих и упёрлась в стену. Дальше идти было некуда.
— Я пришёл, — механически повторил гость. Он встал, резво собрал бумаги с пола и вернул их в кейс. — Одевайся, Тоня, мы уходим.
— Сейчас! — игнорируя мать, обрадованная девочка помчалась в свою комнату.
Женщина открыла рот, но тут же закрыла.
Мужчина надел шляпу и взглянул на неё. В его взгляде было то, чего мать Тони не видела уже много лет. Может, и всю жизнь. Сочувствие.
Так они стояли друг напротив друга, пока, одетая к выходу, с рюкзаком в руке, не вернулась Тоня.
— Я готова, — заявила она.
— Хорошо, милая.
Они пошли в прихожую. Там мужчина проверил, как хорошо сидит на Тоне защитный комбинезон, не нарушена ли герметичность. Помог надеть противогаз. Девочка засмеялась, но звук вышел глухой.
Выглянув в коридор, женщина только сейчас поняла, что забыла спросить у гостя, почему он сам без защитного костюма.
— Доброго вечера.
— Прощай, мама, — помахала на прощание Тоня, и вместе с мужчиной шагнула за дверь.
Спустились они на первый этаж, вошли в переходную камеру, дождались открытия внешнего люка и очутились во дворе.
Мужчина взял руку Тони, одетую в перчатку, и они зашагали к выходу из арки.
Бóльшая часть квартала была руинами, над которыми клубился зеленоватый токсичный туман. Небо сплошь заполнял оранжевый свет.
На следующий день, разбирая вещи дочери, женщина нашла в её альбоме для рисования изображение мужчины в плаще и шляпе. Он улыбался и держал в руке кейс. Под рисунком стояла подпись неровными печатными буквами: ДРУГ.
Редактор Анна Волкова
Другая современная литература: chtivo.spb.ru