Почему место рублевской «Троицы» — в музее?
Рублевская «Троица», самая знаменитая русская икона, на два дня уехала из Третьяковки в Лавру. Повод серьезный – 600 лет обретения мощей преподобного Сергия, того самого Сергия, без которого, думаю, этой иконы просто не было бы или она была бы другой. Духовный долг Рублева перед создателем Лавры не вызывает у меня сомнений. Присутствие иконы, созданной, скорее всего, в связи с тем самым обретением мощей, вскоре после него, на юбилейном празднестве – глубоко символическое, историческое событие, во всяком случае, для средневековой парадигмы мышления и картины мира.
Однако, как очень многое символическое, творящееся сегодня в России, эта «поездка» – на грани преступления, если не преступление попросту. Икону клянчил еще Алексий II в 2008, ссылаясь на то, что мол и преступников иногда на побывку отпускают, и вот икона за 100 лет музеефикации вроде не провинились, отпустите мол, граждане начальники. В 2008 РПЦ с такими идиотскими аргументами удалось отфутболить. В последние годы таких историй в жанре «дайте подержать», «дайте помолиться» – каждый год не одна, и каждый год начиналось это бодание между благочестивыми хоругвеносцами, близкими к кому надо, и злыднями-музейщиками, которые, значится, втирают всю эту свою хрень про «сохранность памятника», про его хрупкость, про особые условия. Бодание чаще всего топили в зародыше, в прессу оно почти не выплескивалось и не выплескивается, потому что мир музеев вообще хрупок, в том числе в человеческом плане. Он состоит не просто из искусствоведов, но из хранителей древностей, которые отвечают за них не перед каким-то там минкультом, а перед вечностью: мы все умрем, а произведения искусства ДОЛЖНЫ выжить. И за это отвечают живые люди.
Пока мы жили в мире, произошедшее у нас на глазах не было возможно. Сегодня, похоже, возможно всё – даже вытащить из главного музея столицы главное произведение, чтобы в душном храме попотеть молитвою перед великой святыней. Для молитвенного потения, надо полагать, составлены списки. Молитва перед «Троицей» в том месте, где она находилась до 1920-х годов, конечно, будет считаться особенно эффективной, особенно благочестивой, особенно очистительной. Проблема в том, что, несмотря на капсулу, опасность порчи очень велика. Я уже не говорю о дороге: любое движение иконы 1420-х годов на колесах чревато микротрещинами в живописном слое. Слоем, созданном, напомню, не кем-нибудь, а преподобным (кстати!) Андреем Рублевым. И если заболевшего человека можно вылечить, а грешнику можно отпустить грехи и он пошел себе «с миром», то болезни древней иконы, вызванные чьей-то преступной амбицией, останутся с ней навсегда, несмотря на искусство реставраторов.
Продолжив успешную операцию, провернутую теми, кого называть не стоит, Дума уже высказалась за то, чтобы и вовсе вернуть икону Лавре. А чо – место иконы в храме, не поспоришь. Она ведь там каким-то образом прожила века. С Годунова до Революции вообще была закрыта окладом, который скрыл ее глубокий богословский смысл, зато весь в цацках, богатый и красивый. Как у нас по сей день любят: дорого, красиво и бессмысленно. То, что Дума разговаривает с городом и миром, пользуясь по большей части средним пальцем, мы уже привыкли. Но икону попрошу не лапать! Да, музей – весьма условное для иконы пространство, но перед «Троицей» всегда стояли и стоят с молитвой, к ней можно приложиться, с ней можно поговорить, ее вроде даже изредка вводят в ее оригинальной капсуле в домовый храм Третьяковки. Но нет, народным избранникам ведь нужно всех вокруг уесть и отметиться. А уж уесть мир музеев – самое время. Мысленно обнимаю всех хранителей Третьяковки в этот нелегкий для Родины час. И надеюсь, что инициатива законодателей останется не более чем инициативой.
Олег Воскобойников
Сооснователь проекта «Страдариум»