По воскресеньям обязательно ходили к бабе Поле на обед, и пока отвечал на вопросы об учебе, оценках, одноклассниках и особенно одноклассницах, папа с дедом садились за шахматы.
Дед играл всегда одинаково, за белых шотландскую, за черных - Филидора, но, к сожалению, всегда проигрывал, хотя подолгу думал над каждым ходом. Мне нравилось само название, поскольку напоминало Фенимора и Командора одновременно - что-то пиратское, африканское и жутко роковое.
После обеда пили чай с коржиками - коронка и гордость хозяйки наравне с "Прагой" и "Наполеоном", которые баба Поля пекла по-праздникам.
Не забудьте купить хлеба и молока, говорила мама перед походом в гости, но сама хитро оставалась дома - ведь воскресенье единственный выходной, когда она могла поваляться с книжкой. На самом деле, просто не любила туда ходить по вполне понятным, мало того, законно-уважительным причинам - ее не считали ровней. Может так только казалось, тем не менее каждый раз находился благовидный предлог и она упрямо оставалась дома.
В округе было три булочных. Непосредственно в доме бабы Поли маленькая, полутемная и невзрачная, с очень ограниченным ассортиментом - серый или вчерашний.
Вторая через дорогу, рядом с Детским миром и магазином "Молоко". Тоже так себе, хотя выбор побольше, а третья - краса и гордость Челябинска, Центральная. Роскошная булочная с кафетерием. Там было все. Черный, серый, круглый, ржаной, подовый, батоны - городской или пшеничный, халы, горбулки, кунцевские булочки по три копейки, бублики, калорийные булки, московские плюшки и свердловские сдобы. И конечно, свежесть. Иногда хлеб на ощупь был теплым, и уже невозможно дотерпеть до дому - маленький кусочек да отщипнуть, хотя родители всегда были категорически против - придешь домой, сядешь и нормально поешь.
Папа предпочитал Центральную, а ту что рядом с бабой Полей терпеть не мог, но мой интерес заключался в другом.
Центральная конечно хорошо, вкусно и можно выпросить сдобу или бублик, хотя идти дольше - если через Соки-Воды наискосок, пять минут и дома, а тут пилить по Ленина целую остановку, а потом нудно подыматься вверх по Цвиллинга еще одну, только трамвайную. Но главное, рядом с булочной бабы Поли, слева от Комиссионки притаился еще один магазин. "Учебные пособия". Сам магазин, нутро, не привлекал совершенно. Чего там, скучные парты, стопки тетрадок и прочая тоскливая канцелярия, вот витрины - другое дело.
В ближайшей выставлялись глобусы - Земли, Луны и Меркурия. Земля и Луна были огромными, а Меркурий совсем маленький, но самое интересное, лунный глобус был черным, а ландшафт и названия сверкали золотой краской - Море Дождей, Море Ясности, Море Паров и Океан Бурь, Море Влажности, Море Холода и загадочная точка Тихо. Что-то сказочное, волшебное, пугающее темнотой и космической удаленностью, величественностью названий - кратеры, океаны, моря, принципиальной безвоздушностью и, в тоже время, близкой легкостью.
Ну правда, что может быть проще Луны, каждый вечер в окне - только руку протяни, более того, взрослые говорили, что там нет силы тяжести и можно прыгать на тридцать метров, а Незнайку на Луне мне запретили по совершенно неизвестной причине.
И соседняя ничуть не менее интересна. Биология, живой уголок с чучелами лисы, зайца и камышового кота, помещенных в естественную среду обитания.
Мог рассматривать их часами, но увы, хлеб покупался быстро, а заманить отца на противоположную сторону, где можно купить и молоко, и хлеб одновременно, а еще, как бы невзначай, завернуть в Детский мир - буквально на секундочку глянуть железную дорогу и пистолетики, не представлялось возможным - категорически отрицал "заодно" или "просто посмотреть".
Став постарше и читая взапой фантастику, наткнулся на роман Артура Кларка "Лунная пыль", где интрига закручивается вокруг аварии лунного туристического пылехода "Селена": " Море Жажды заполнено не водой, а пылью. Вот почему оно кажется людям таким необычным, так привлекает и завораживает."
Море Жажды, похоже, не один я пялился в эти витрины
***
Когда мир утратил волшебство и таинство, перестал быть волнующим и манящим, прекрасным и удивительным, опасным, вызывающим, но преодолимым, когда его захлестнули рутина с обыденностью, скучные необходимости и тоскливо-вещный оборот, пуще, лицемерие и пустословие - тысячеголовый муторный базар ниачем, точнее без разницы о чем, сшитый волшебной иглой "патамушта" - нескончаемая ткань-полотно, новодельно-научная скрепа.
Что происходит ночью, когда все спят и погашен свет, почему в деревне ходят босиком, что понимает кошка и где кончается вселенная - ведь не может быть, чтобы что-то не имело границ, как устроены радио, телефон или телевизор, почему одни сильнее других и чем девочки отличаются от мальчиков, хотя штаны очевидно удобней платьев, а солдатики куда солидней кукол.
Всякая точка содержала скрытый объем, гигантский, чудесный.
От слова сигарета тянулся волшебный дым названий - Родопи, Аэрофлот, Стюардесса, Феникс, Опал, Шипка или Друг. Мало того, разноцветные, блестящие, обернутые тончайшим целлофаном пачки с картинками - самолет, собака, верблюд, обелиск.
Шахматная доска - вообще дверь в сказку. Защита Каро-Кан, Королевский гамбит, жертва качества, длинная рокировка, цейтнот и цугцванг, специальная запись, ходы и этюды. Шах и мат - монархия, аристократия, готика и ампир - Капабланка, Стейниц, Филидор, Ласкер, Эйве, Ботвинник, Таль, Алехин, Спасский, а потом появился он - великий и ужасный, Бобби Фишер - черт из табакерки, гроза советской шахматной школы, кролик из шляпы, а может и вовсе агент ЦРУ. Слушали матч по радио, сначала в Челябинске - за здравие, а потом, уже за упокой, в Феодосии. Спасского размазали по асфальту не оставив ни единого шанса, будто катком переехали, а черт, мало победил, стряс миллион долларов - уму не постижимо, умалишенный фашист, расист с голубыми глазами.
Или музыка. Тайнопись, нотный стан, мажоры и миноры, бемоли и диезы, аллегры и модераты. Две четверти, четыре, пять, гармония и ритм, контрапункт и скерцо, кода или интермеццо, глиссандо, гептатоника, инвенция и вибрато. Симфония, кантата, квартет или септет, альт и дискант, бас и баритон. Небесный хоровод.
Казалось, хода нет - только краешком на обочине, в толпе поклонников-почитателей или грампластинки.
Когда приезжал Игорь Жуков - знаменитый пианист классик, маэстро наравне с Рихтером, фанатичный сторонник Скрябина, нервный и загадочный, забывал свое имя. Говорил быстро, сбивчиво, импульсивно и очень эмоционально. Сам худой, с откидным чубом, черный фрак с ослепительной манишкой, резкий, яркий, порой, дерзкий, ни минуты не сидящий на месте - бегал по комнате с заходом в потолок, сдвинув закуски и рюмки, широко расставляя пальцы, раскладывал аппликатуры прямо на столе, хлопал по коленкам и подпевал - короче, творил музыку словами:
- Понимаешь, во второй симфонии, ну помнишь, та-та-да-соль и вниз, сплошная мистика, выворачивает наизнанку, как Данте, опрокидывает, топчет, а со следующего такта, будто из тьмы выползает, заметь, откуда ни возьмись третий голос, незримый и властный, не второй, именно третий, понимаешь о чем, дьявол собственной персоной, искушение Святого Антония в скрытом звуке, паузе, предчувствии, белые одежды, а внутри рога и хвост, пугающая симметрия Блейка.
Был выездным. Да не просто выездным, активно разъездным, сплошные гастроли - Польша, Чехословакия, Япония, Италия.
Слушали открыв рот
- Игорь, пожалуйста, о Японии поподробней.
- Хм, классно организовано, рояль превосходный - довоенный Стейнвей, роскошный, глубокий, правда с чудинкой, - и он подробно рассказывал хитрости чужого инструмента, особых молоточках, шпиллерах, шультерах и удивительном механизме двойной репетиции, о том, как лично помог выловить сбой на высокой струне и почему в первой части сорвался в патетику.
- Игорь, как Токио, понравился, наверно поражает, машины, лифты, огни, реклама?
- Город как город, хотя японцы публика изумительная, представь, замерев слушали Скрябина, нашего с тобой Скрябина, что удивительно, правильно кивали, там где нужно кивали, понимаешь, не всякий русский понимает, просто молодцы. Помнишь Божественную поэму, наслаждение и борьбу, партию света, мне показалось готовы подсвечивать, представляешь...
Из поездки привез гору аппаратуры. Акай, Ямаху, Дюал, что-то еще. У меня мозги потекли, слюни и сопли, а руки заходили ходуном.
- Наслаждение, считай, первый раз себя услышал, не приведи господь, надо ж было так налажать в прелюдии, полбеды, оказывается, вижу не в то ухо, смотри, - далее на пальцах, минорах и бемолях подробно рассказал все технические ошибки.
- Иго-орь, а Битлов, или Папл, Хипов, Роллингов...
- Извини, старик, не мое.
- Иго-рь, а джаз, Армстронг, Элла, Дюк, Колтрейн, Бейси...
- Скорей всего здорово и классно, я не при делах совершенно, если приедешь уйду подальше, а ты насладишься по-полной. Кстати, о чем мы говорили, а, да, прелюдия - старик, там столько света, сейчас покажу ...
Море Жажды