Ночь черным покрывалом накрывала окрестности сонной станицы. Кое- где слышался лай собак, да сверчки своим пением нарушали тишину. В пяти километрах от нее находился хутор Восточный.
Он так же утопал в черноте ночи. Люди спали тихо и безмятежно после тяжелого трудового дня, уткнувшись лицом в подушки, посапывая, смотрели завораживающие сны. Только звезды размеренно плыли в просторах вселенной, отстраненные и холодные, равнодушно взирая на землю.
В окно Семеновых настойчиво постучали. Григорий, отец большого семейства, бывший красный партизан, спросонья, никак не мог попасть ногой в брюки. Он так и подбежал к окну в одном исподнем белье. Открыл его и сразу узнал по голосу своего крестника Данилу, сына кума Сергея. Кума, полгода назад , на общем собрании колхоза, поставили на место секретаря станичной партийной ячейки.
-Беги, дядь Гриш, огородами. За вами идут. Всю семью высылают. - Проговорил он и скрылся в зарослях сирени.
Григорий заорал что есть мочи:
- Манька, Федька! Собирай малышей. Мария быстро собери что можешь.
- Боженьки! Что ж делается то. - Начала причитать сонная жена.
- Молчи, дура! Бегом за огороды к излучине. Там в овражке встретимся.- Он толкал детей в спину.
Мария стояла с узлом в руках. На ней была рубашка, косо заправленная второпях, распущенные волосы ниспадали на плечи.
- Как же все бросить то?
- Бежим!
Они успели выскочить за ограду и спрятаться в высокой крапиве у забора. Как хорошо, что он не успел ее скосить. А жена все ругала за то, что времени нет навести порядок у двора, стыдоба да и только. Но теперь она прекрасно скрывала их в своих зарослях от посторонних глаз.
А к воротам уже подъезжали верховые: два милиционера и две подводы тянулись следом. Злобно лаяла во дворе огромная собака. Ее тут же пристрели из пистолета, чтоб не раздражала попусту, послышался визг и крик начальника Ерофеева.
- Дом осмотреть. Взять всех. Быстрее.
- Да тут пусто! Сбегли ироды!- Отвечал помощник.
- Неспроста это. Кто- то упредил их, вот гад, - послышался голос кума Сергея. Он курил самокрутку, стоя у ограды.
- Панкратов, Горбань, обыщите сарай и баньку. Сергей Никодимович, куда они могли податься, а? Надо было еще вечером их брать.
- В поле, да по скирдам посмотреть можно. А ежели на подводе дернулись, так уж далеко уехали. Темно сейчас, без толку толкаться по дорогам. В дом идти надо, до зорьки посидим, а там уж и искать почнем.
Мария хотела всхлипнуть, но Григорий закрыл ей рот ладонью.
-Молчи, мать.- Шептал он ей на ухо.- Не то нам смерть принимать прям тутачки.
- Добро. Все в дом, а утром на поиски.- Отдал приказ начальник, смачно ругнувшись и сплюнув на землю.
Все вошли в дом, а хозяева стали отползать в сторону реки, крапива жгла руки, но им было все равно. Боль, которая жгла сердце, была гораздо сильнее, она разрывала сознание. Было еще темно, когда они нашли в овраге напуганных детей, и вытащив спрятанную в кустах лодку, поплыли по реке в неизвестность.
Утром отряд милиции прочесывал поле в поисках семьи Семеновых, кулаков, что были, как большое бельмо на глазу родного колхоза «Светлый путь» и категорически не желали вступать в члены коллективного хозяйства. У них было огромное поле первосортной пшеницы, что колосилась густо и пышно, радуя глаз наполняющимся колосом. Да два поля картошки, которая тянулась вверх зеленой ботвой, показывая миру свою силу и мощь. Поле свеклы, что ровными уже прополотыми рядками, убегающими в даль, к лесополосе, вселяло зависть во взоры односельчан. Все это хозяйство поднимал своими руками Григорий со старшими сыновьями Федором, семнадцати лет, да Данилой, тринадцати лет от роду. Марья, старшая дочь день и ночь трудилась рядом с мужиками. Ольга и Верка, тоже умели держать тяпку в руках и старались не отставать от старших на поле. Только младшенький, Васятка, сидел в шалашике из веток и бегал к ним, поднося воды в крынке напиться. В свои пять с хвостиком лет, он всеми силами старался помочь своим братьям и сестрам. Вот и все семейство, без устали, дружно работающее на своем наделе, которых одним росчерком пера на последнем партийном собрании колхоза записали в кулаки.
- Доброе хозяйство у Григория. Столько добра бы нам в колхоз. – Говорил Силантий Прокопенко, председатель колхоза, давно положивший глаз на хозяйство удалого казака, в прошлом не имевший за душой ничего, окромя плуга да старого мерина, а так хотелось ездить в район на хорошем молодом коне... - Три справные лошади и конь, одних коров – шесть штук, а свиньи какие у него! - Восхищался он, с блеском в глазах, описывая крепкую плодовитую свиноматку.
- Да ить, его медом в колхоз не заманишь,- кричал сиплым голосом дед Андрей, по совместительству сторож колхозного амбара. Он часто просто спал на своем посту после принятой чакушки крепкого свекольного самогона в обнимку с берданкой, начиненной солью.
- А неча его и манить, ноне время такое, забрать и все тут.- Вставил свое веское слово Прохор, который вошел в колхоз вторым по счету, притащив из своего дома две лопаты и грабли с кривой ручкой. Он деловито скрутил козью ножку, всунул ее в рот и прикурил.
- Так он же все сам наживал, работает не покладая рук! – Вставила Анисья, - как же можно людей обижать.
- А ты, Анисья, их не жалей. Пущай делятся с нами. Иначе другой коленкор может завертеться. Мы ему уже два раза предлагали передать все колхозу, а он и слушать ничего не хочет. Мы ведь могем сами взять! Силушки теперяча хватит. – Едко произнес он.
- Ой, что деется. – утирая слезу, шептала Анисья своей соседке. – Пропал Григорий.
- Страсти- то какие, молчи, Анисья, не то услышит кто.
После собрания прошло три дня. Из района вечером прибыл отряд милиции. В правлении читали постановление на арест злостного кулака и врага народа Григория, с высылкой его в места отдаленных поселений на краю света, совместно с детьми и женой, и передачей всего имущества, в купе с домом, в полное распоряжение колхоза «Светлый путь».
В правлении решали, как будут брать неугодных станичников.
- Темно уже, скоро стемнеет, ничего не видать, завтра утром и пойдем. По описи хозяйство принимать надо!- предложил председатель.
- Да уж! Никуда они от нас не денутся, голубчики. Сейчас они устали, спать будут крепко. Мы их утром после сна то и накроем. А щас, може по домам? Вечерять давно пора. – заметил секретарь.
- Нет! Все тут остаются, - сказал начальник. – ночью пойдем, когда нас не ждут.
Все переглянулись и остались в правлении. Курили молча, чувствуя повисшее в воздухе напряжение. Милиционеры, крепкие ребята передергивали затворы винтовок. Изредка выходили на улицу по нужде.
Сергей вышел во двор правления и услышал, как из кустов послышался слабый окрик сына. Он подошел к ним и тихо сказал:
- Беги к ним.
К нему направлялся охранник.
- Курить есть?
- Сейчас,- оправляясь, произнес Сергей. Достал кисет с табаком и квадратик газеты. Скрутил степенно самокрутку, а руки дрожали. Подал ее часовому.
- на вот, табачок то, ох и крепок.
Тот затянулся и закашлялся.
- Забористый, ети его мать. Где такой берете?
- Так на ярманке в районе, дед один продает. Все у него беру, другого и не пробую.
- Ночь то темная какая, а звезд, тьма.- Отметил боец.
- Чай новолуние на дворе. Страшное время ноне. Бабы бают темные силы гуляют в такие времена.
- А ты слушай их, баб, больше. Они тебе еще и не такого наговорят. Темные существа они. Ничего не смыслят в настоящем. Им бы только сплетничать да охать.- Он снова выругался.
- А ты видно зол на женский пол?
- Ведьмы глупые, - он махнул рукой и пошел к телеге. – Лучше спать пойду. А то завтра точно не дадут покоя.
Сергей нервничал. Ушел в дом, дым полностью заполонил все пространство от пола до потолка. Мужики кашляли, но курить не бросали. Кто- то прикорнул в углу, прямо на полу, прислонившись к стене, кто- то щелкал пальцами или стучал ритмично по столу. В конце концов, начальник не выдержал и дал команду собираться.
- Ну куда переться то. Темень.
- Вы что, пособничать кулакам хотите?- пресек его разговор начальник.
Председатель замолчал, шутить с НКВД никому не хотелось. Все собирались в тишине, как можно дольше оттягивая время, изредка покрикивая на лошадей. И поехали по проторенной дороге в объезд излучины реки и сада. Сердце Сергея стучало, он боялся: успел ли Данила добежать до кума. Он покусывал губу и думал о переменчивочти фортуны. Вспоминал, каким лихим партизаном был Григорий. Как он боролся за Советскую власть, не щадя своей жизни, рисковал в бою и первым шел в атаки на коне. А стоило ему осесть в семейной жизни, освоить тяжелую землю, родить детей. И вот – награда. Гонят с земли, облитой собственной кровью и потом.
Не найдя хозяев, милиционеры рылись в доме, прибирая к рукам все, что могло пригодиться для жизни. Пустели сундуки. Срывались занавески, рассыпались на осколки упавшие тарелки и чашки. На полу валялась разбитая рама с фотографиями , сорванная со стены. Черно- белые снимки хозяев и детей равнодушно топтали кованые солдатские сапоги. В телеги летели ухваты, лопаты, ведра и чугунки, впрочем, как и вся утварь, усердно служившая своим хозяевам многие годы. Вниманием не был обделен ни один уголок и закуток подворья, даже из бани забрали тазы, веники и мыло.
На зорьке подъехал Прохор на двух подводах. Усиленно помогал он изымать бороны, плуги, постоянно показывая свое искреннее усердие районному начальству. Ревели коровы, когда их стали привязывать веревками к телегам. Напуганных хрюкающих свиней гнали вслед отъезжающим подводам. Курей и гусей Прохор предложил перевезти в клетках.
- Так то они разбегутся, а я их перевезу, не стоит беспокоиться. Вот сами пересчитайте. – заглядывая в глаза говорил он начальнику. – Може и замолвите за меня словечко в районе. Я ведь усех на перечет в округе знаю. Крайне желаю послужить Советской власти. Вот и телеги пригнал. Прохор меня зовут, фамилия моя Кривко.
- Хорошо. Нужны еще телеги, там зерно и припасы. Везите это в станицу и возвращайтесь. Да побыстрее.
Наполненные грузом подводы покатили к станице. Пыль клубилась столбом. Разоренный дом мрачно смотрел темными окнами на мир. Сергей уныло курил в стороне. Он похудел и осунулся за эту бессонную ночь. Сердце судорожно сжималось, он отворачивался от всех и растирал грудину рукой.
Громко матерились рядом уставшие милиционеры. Поиски беглецов не дали результатов.
- Упустили св… , жаль!
Хуторяне боялись выйти за ворота. Дружно сидели по домам, слушая крики и шум, доносящийся с подворья Семеновых. Смотрели в промежуток между шторок на окнах вслед отъезжающим телегам. Сочувствовали молча.
В станице у колодца бабы шепотом обсуждали слухи, быстро разлетевшиеся по дворам.
Через месяц в городе на машиностроительном заводе появились двое новых рабочих. Они усердно работали, мало разговаривали и курили, исполняли любую работу беспрекословно, чем заслужили уважение своих товарищей по цеху. Григорий сильно постарел после выселения. Жена Мария замолчала и вскоре ушла на небеса в одночасье, так и не проронив ни единого слова. Старшая дочь устроилась работать помощницей белошвейки и вела небольшое хозяйство. Поднимали младших детей вместе, сообща, не жалуясь и не вспоминая ничего о своей жизни. Словно ее и не было. Жили у дальних родственников в комнатушке с небольшим окном, слабо пропускающим свет, спали рядом друг с другом, бок о бок, набросав на пол старые матрацы.
Во время войны подросшие мальчишки не стали прятаться от призыва, а пошли на фронт добровольцами. Федор горел в танке и умер от тяжелых ран, когда их экипаж подбил много вражеских танков в тяжелом бою под Курском и был награжден посмертно. Даниил взорвался на поле, когда вместе с другими саперами разминировал вражеские мины для прохода Советских войск. Награжден посмертно орденом Красного Знамени. А маленький Васятка вырос и заменил своих героических братьев на родном заводе, был эвакуирован вместе с отцом и заводом на Урал. Работал усердно, не посрамив фамилии своего уважаемого отца.
Мария, случайно попавшая в центре города при облаве в руки немецких захватчиков, была загнана с другими жителями города в душегубки и нашла свой последний приют в братской могиле.
И сейчас внуки ее сестер ходят в парк, к огромному памятнику, отдать дань незабвенной Марие. В памяти хранят они лучшие воспоминания о своей погибшей бабушке. Мирно стоят вокруг деревья, словно часовые, хранящие покой этого места, перешептываясь листвой, успокаивая души людей.
Григорий не сетовал на свою судьбу. Он шел по жизни с открытой душой , хотя израненное сердце болело и щемило. Он морщился от боли и ждал только одного момента: очень желал успеть поблагодарить своего кума за возможность жить и дышать на своей родной земле. В пятьдесят восьмом году он нашел своего кума живым и невредимым. Они долго сидели, обнявшись, в саду под яблоней и плакали, не скрывая своих горьких старческих слез, смахивая их скомканными платочками. В них была горечь потерь и усталость жизненных дорог, великая благодарность чистой дружбе и вере в светлое будущее.