Есть красивые женщины, которые всю жизнь не нарадуются своей красоте. Встречаются и те, которые, имея красоту, все же считают ее недостаточной и годами занимаются самобичеванием.
Но бывает, попадаются и такие редкие образцы, как Лариса Семеновна, учительница русского языка и литературы в провинциальной школе.
Никогда Лариса Семеновна собой не занималась, работала много, спала мало, ела как не в себя, а выглядела так, что хоть сейчас на обложку. Куда ни зайдет, всюду охи да ахи. Другая бы радовалась, но Лариса Семеновна родилась интровертом, да и воспитана была в скромности, так что терпеть не могла излишнего внимания.
Потому и влачила всю жизнь Лариса Семеновна красоту свою как тяжкую ношу и с нетерпением ждала старости, надеясь, что тогда-то отдохнет наконец от людей и их пресловутого восхищения. Но, хотя старость и приближалась, красота никуда не девалась.
К великому своему сожалению, в свои пятьдесят три Лариса Семеновна была все еще женщина хоть куда.
В школе бедной женщине не давали проходу ни ученики, ни коллеги. Даже недавно занявший пост молодой директор как-то нехорошо на нее заглядывался и по любому поводу звал к себе в кабинет.
Надоела такая жизнь Ларисе Семеновне. Чего она только не пробовала: постригла волосы и ходила теперь с короткой стрижкой, да вышло хуже – по словам вахтерши Марии Викторовны, удачно подчеркнула свою лебединую шею... Стала одеваться в огромные бесформенные пальто. Так, видимо, задала моду – в школе девчонки за ней повторять начали.
Просто наказание какое-то ей с этой треклятой красотой!..
Одно хорошо – повезло Ларисе Семеновне с мужем. На ее счастье, Виталий Григорьевич был человек, к красоте совершенно равнодушный. За жизнь и комплимента жене не сделал. Тем, собственно, и покорил.
Даже когда предложение делал, сказал: "Дорогая Лариса, я полюбил тебя за твою светлую душу". Будто знал, что невмоготу уже ей эти красноречивые мужские взгляды да словеса.
Другая бы грустила, а Лариса Семеновна ценила мужа за его спокойное отношение к ней и никогда бы не променяла его ни на какие страсти.
Уже одно то, с каким железным терпением и хладнокровностью Виталий Григорьевич выносил все эти годы такое нескромное внимание всего мужского пола к своей жене, заслуживало особого уважения со стороны Ларисы Семеновны.
– Вот ведь дуралеи, – сказал он ей как-то еще в молодости, заслышав, как незнакомые мужики ей в спину свистят. – Неужто неженатые все? Женщину увидят – и давай свистеть. Им бы каждому по жене, дитю да ипотеке, тут же мозги бы на место встали.
– Ты прав, Виталий Григорьевич, – Лариса Семеновна всегда обращалась к мужу по отчеству, с почтительностью. – Не знаю уж, за что мне напасть такая.
– За то, Лариса, что родилась женщиной. Мне же, в отличие от тебя, вслед никто не свистит. А завидят каблучок или кудрю женскую – и давай выделываться. Безобразие какое-то. Обезьяньи повадки, и больше ничего.
Лариса Семеновна, слыша подобные рассуждения мужа, не могла нарадоваться. Он и вправду не видел в ней ничего особенного и любил так, как любил бы любую, ничем не примечательную женщину.
Да и детишки у них родились такие же тихие и рассудительные, маленькие Виталии Григорьевичи. Хотя Ларисе Семеновне было достаточно и того, что они на нее мало похожи. Красоты не унаследовали, и слава богу. Не будут всю жизнь мучиться, как она.
Однако из-за холодной натуры мужа случались у них и казусы, и довольно неприятные.
Например, когда они с Виталием Григорьевичем отдыхали в санатории, еще лет двадцать назад, к Ларисе Семеновне не на шутку пристал один из смотрителей пляжа. Все предлагал ей разные оздоровительные процедуры, одну за другой. Причем, с каждым днем все наглее становился и напористей.
Лариса Семеновна была хотя и женщина красивая, но вовсе не наивная. Она прекрасно понимала, какие процедуры на уме у смотрителя пляжа. Но как только не пыталась она отделаться от назойливого ухажера – и по-доброму, и угрозами, ничего не помогало.
И, главное ведь, все происходило на глазах Виталия Григорьевича, а ему хоть бы что. Он с утра уже, как ни в чем не бывало, уйдет купаться. Заплывет так далеко, что и не видно. Будто и нет никакой опасности для семейной чести. Только в таких случаях Лариса Семеновна страдала от мужниной слепоты.
И теперь вот, несмотря на возраст, не дают ей покоя местные мужики – от электрика Бори до школьного директора Тараса Матвеича.
А от Виталия Григорьевича, как и прежде, помощи не жди, – как вернется с работы, сразу за свои пазлы. Сперва модели самолетов собирал, а теперь, когда кладовка забилась, принялся за эти головоломки. Сыновья после школы прибегут к отцу, и так и сидят до вечера втроём – возводят какую-нибудь непонятную конструкцию.
И Ларисе Семеновне ничего не остается, как кормить подвыпившего электрика, – куда денешься, это старый друг Виталия Григорьевича, – не обращая внимания на тяжёлый, выцветший от безответной страсти взгляд, а потом сидеть допоздна над школьными тетрадками, периодически натыкаясь на неловкие признания в любви.
"Ты бы так исправно диктанты писал, Беличенко", – думает она с горечью, зачеркивая неуместные сердечки и послания в свой адрес.
И завтра ей предстоит все то же, что вчера: выходить из дома как на яркую сцену, окруженную голодной толпой, и ждать ночи, когда можно будет наконец остаться одной и выдохнуть.
И так бы Лариса Семеновна и жила, если бы не одно происшествие, заставившее ее взглянуть на свою красоту по-другому...
Происшествие это было вызвано неожиданным переводом в их школу новой учительницы по физике, Василисы Ивановны, которая вступила в должность, еще будучи аспиранткой.
В новой учительнице не было ничего особенного, за исключением молодости и, следовательно, присущей любой молодой женщине привлекательности. Но почему-то ее появление вызвало в школе необычайный переполох.
Школьники сплетничали, старшеклассники и вовсе беззастенчиво разглядывали фигуру аспирантки, и даже преподаватели, проникнувшись каким-то общим духом любопытства, поглядывали в сторону молодой учительницы с особым значением.
Для Ларисы Семеновны нежданно-негаданно наступила счастливая пора – она наконец-то почувствовала себя свободной, будто спали с нее вековые цепи. Высвободившись из рабства собственной красоты, она впервые с радостным удивлением открыла для себя человеческое равнодушие.
Она спокойно провела уроки, пообедала в столовой и вернулась домой пораньше. Ее сегодня никто нигде не задерживал: директор Тарас Матвеич ни разу к себе не вызвал, никто из учителей не звал пить чай с конфетами, и даже Дмитрий, школьный охранник, привычно отпускавший рядом с ней всякие шутки-прибаутки, будто не заметил ее ухода.
"Какая роскошь – быть обыкновенной женщиной, которую никто не замечает, – думала Лариса Семеновна, возвращаясь домой. – Продлилось бы это счастье подольше".
Не в силах сдержать эмоций, Лариса Семеновна перед сном поделилась чудесными переменами с мужем.
– Ну и хорошо, Лариса. Аспирантка, говоришь? Красивая, что ли? У нас на работе тоже, когда последняя секретарша поступила, столько шуму было. А я ходил и недоумевал, что в ней такого интересного нашли.
– И вовсе она не красивая, – вырвалось вдруг у Ларисы Семеновны. – Просто молодая.
– Так или иначе, все это от безделья и праздности. Какой угодно повод найдут, лишь бы не работать. Ну ничего, это ненадолго.
Однако, и завтра, и во все последующие дни Лариса Семеновна оставалась как бы в тени новенькой учительницы. Разумеется, замечать ее не перестали, но фокус всеобщего зрения будто разом сместился на Василису Ивановну, что несказанно радовало последнюю.
Василиса Ивановна, в отличие от Ларисы Семеновны, прежде никогда избытком внимания не страдала, поэтому ей пришлось весьма по душе вызванное ей оживление.
Она действительно не была одарена от природы ни красотой, ни какими-то внушительными достоинствами, но умела произвести на незнакомых людей приятное впечатление и ловко пользовалась этим. Вот и сейчас она с нескрываемой гордостью принимала восхищенные взоры и комплименты.
– Такая молоденькая, еще аспирантка, и уже учительница старших классов...
– Мало того, что красавица, так еще и физик!
– Ну что вы, я только учусь быть учительницей, – кротко отвечала Василиса Ивановна, делая вид, что смущается.
– Василиса Ивановна, Тарас Матвеич, между прочим, просил вас зайти к нему после уроков, – пробасил трудовик, не отрывая глаз от длинных волос Василисы Ивановны, собранных в тугую косу.
– Спасибо, непременно, – зардевшись от удовольствия, отвечала Василиса Ивановна.
Лариса Семеновна, сперва жалевшая свою преемницу по несчастью, все больше удивлялась тому, как та чуть ли не наслаждается выпавшим на ее долю бременем.
"Неужели ее, такую молоденькую девушку, совсем не стесняет этот ничем не прикрытый интерес к себе со стороны директора, учеников и даже вот этого старого толстого трудовика? Вместо того, чтобы пресечь все это, она будто ещё больше поощряет их".
В первый день нежданно обретенной свободы Лариса Семеновна не знала, насколько долго она продлится, поэтому испытывала исключительно положительные эмоции. Она понимала, что интерес к новому человеку скоро иссякнет, все вернется на круги своя, и уже была к этому готова.
Но свобода все затягивалась, возвращение привычного груза все откладывалось, и в один из долгих осенних дней Ларисе Семеновне вдруг стало как-то не по себе.
Пока она прогуливалась в одиночестве по школьным коридорам, Василиса Ивановна блаженствовала на ее месте, развлекаемая всей мужской половиной школы.
Прежде это Лариса Семеновна могла не ходить сама за обедом, поскольку кто-нибудь приносил его для нее в учительскую, да и тетради ей прежде помогал носить отчаянно влюбленный в нее семиклассник Беличенко, который теперь вдруг вообще пропал из виду.
Последней каплей стало то, как директор Тарас Матвеич на ее глазах подхватил под локоть Василису Ивановну и увлек ее по коридору. Прежде он любил так делать с Ларисой Семеновной. И, хотя она всегда пыталась незаметно высвободить руку, ей нравилось, что он мягко, но настойчиво удерживал ее в своей.
Вспомнилось даже, как он обронил в одном их разговоре странную фразу: "Лариса Семеновна, вы как никто должны знать, что красота – это великий дар. Знаете, почему? Потому что красота принадлежит всем и в то же время никому. Во всяком случае, она обогащает каждого смотрящего, так как продолжается в нем... Ну не смущайтесь так, Лариса Семеновна, это же эстетика, еще Кант писал..."
Вернувшись домой, Лариса Семеновна непривычно долго стояла у зеркала, с подозрением вглядываясь в свое лицо.
"Так уж ли я красива? – раздумывала она. – Может, меня все это время жестоко обманывали, внушая мне те достоинства, которыми я не обладаю? Ведь стоило появиться обычной молодой девушке, и обо мне все мигом забыли..."
– Виталий Григорьевич! – позвала она жалобно. – Позволь спросить тебя и ответь мне со всей искренностью: я совсем старая?
– Нет, Лариса, ты не совсем старая, – машинально отвечал Виталий Григорьевич, погруженный в собирание очередного пазла.
– А красивая?.. – и замерла в ожидании ответа. Никогда прежде она не задавала мужу таких вопросов.
Виталий Григорьевич долго молчал, а затем переспросил – оказалось, не расслышал.
– Красивая? Ты? Что за глупости, Лариса. Ну конечно, красивая, ты же женщина.
– И что же, по-твоему все женщины красивы? – с обидой выпалила Лариса Семеновна.
– Ну, по большей части... преимущественно... – замялся Виталий Григорьевич. – Лариса, не мучай меня такими вопросами. Ты же меня знаешь, я в этом деле ничего не смыслю...
"Знаю, что не смыслишь. Затем и вышла за тебя, тугодума", – горестно вздохнула Лариса Семеновна.
Ночью Лариса Семеновна долго не могла уснуть, просто лежала и слушала равномерный храп Виталия Григорьевича.
Перед глазами ее вереницей проносились мужчины, которых она встречала за жизнь, причем не целиком, а какими-то отдельными частями: волосатые ноги смотрителя пляжа, стройная шея проводника в поезде Подольск-Адлер, лысина одного восточного таксиста, мутный взгляд электрика Бори, тонкие пальцы молодого директора...
Все эти мужчины, ухаживания которых были ей во всяком случае тягостны, если не противны, тем не менее, каждый по-своему заставили ее почувствовать себя особенной, красивой женщиной. Многие из них – кто намеком, а кто напрямик, – просили ее оставить мужа и стать им женой или хотя бы любовницей.
Но она никогда не воспринимала их всерьез, ни одного. А теперь вдруг все это представилось ей таким реальным: почему она и вправду не выбрала тогда мужчину, который бы носил ее на руках? Который бы каждый день говорил ей, как она красива...
"Теперь уже точно никто ничего не предложит, – тоскливо думала она. – У красоты, как и у молодости, есть свой срок. Мой, видать, уже подошел к концу".
Оказывается, прежде вся ее жизнь состояла из борьбы против ухаживаний, против бесконечных посягательств на ее красоту. И когда вдруг этой борьбы не стало, жизнь как-то утратила всякий смысл.
На следующее утро Лариса Семеновна решительно вознамерилась вернуть себе былую славу и любовь.
Принарядившись и сделав выразительный макияж, она вошла в серое здание школы как королева.
Охранник Дмитрий, едва завидев ее, выскочил из-за стола и бросился помогать ей с пальто. Покрасневший Беличенко, который оказался тут как тут, упросил Ларису Семеновну донести ее сумку до кабинета.
Когда Лариса Семеновна вошла в учительскую, все взоры тут же обратились к ней. И где-то далеко, за головами, осталась недовольная мина Василисы Ивановны, разом утратившей всех своих поклонников.
– Лариса Семеновна, вы сегодня просто сияете, – воскликнула географичка Тамара Михайловна.
– Не на свидание ли собрались? – промямлил химик Вениамин Осипович.
– А почему вы всегда не собираете так волосы, Лариса Семеновна? Вам так идет!..
Весело отмахиваясь от комплиментов коллег, Лариса Семеновна снова ощутила себя на своем месте. С одной стороны, она вновь испытывала какое-то детское, мучительное волнение, но с другой – теперь ей хотелось этих взглядов, этих голосов, этого единодушного и окончательного признания собственной красоты.
Тарас Матвеич, пройдя мимо нее по коридору, остановился и долго смотрел ей вслед. Заметив это, Лариса Семеновна слегка потупилась и заспешила в свой класс, но с той самой минуты ещё прочнее утвердилась в своем предназначении.
Будто и сама впервые ощутила исходящее от себя сияние, которое не принадлежит ей одной и должно озарять всех.