Из роддома нас выписали с уровнем билирубина 200. Это немало, но и не настолько много, чтобы предпринимать какие-то действия сразу после рождения. У большинства детей желтуха проходит сама собой в первые месяцы жизни, и можно было просто подождать.
Как я уже рассказывала, патронаж к нам не ходил, и лично я желтизну кожи своего ребёнка просто перестала замечать уже через пару дней. В полтора месяца мы пошли к участковому педиатру, который «на глаз» заключил, что уровень билирубина высокий, и выписал нам Фламин. Я настояла на анализе крови, который показал 195. То есть, за полтора месяца показатель снизился всего на пять единиц. А норма у таких маленьких детей составляет не больше 19-20.
На тот момент мы уже решили, что к участковому педиатру ходить не будем, и, пока искали другого врача, изучили весь интернет на предмет младенческой желтухи. Информация была противоречивой: где-то писали, что желтуха может сохраняться до трёх месяцев, а где-то — что она должна пройти в первые три недели. Часто затяжную желтуху связывают с кормлением грудью, и я боялась, что для решения проблемы нам назначат отлучение от груди — будь то временное (кормление сцеженным кипячёным молоком) или постоянное. После того, как я с таким трудом наладила ГВ, мне ни в коем случае не хотелось ставить его под угрозу. Не хотелось мне и пичкать дочку лекарствами для вывода билирубина, не разобравшись в причинах его накопления. Могло получиться так, что мы бы снизили уровень билирубина с помощью лекарств, а через некоторое время он бы снова поднялся.
Через несколько дней после анализов мы обратились в платную клинику, и врач порекомендовала нам лечь в стационар для обследования. Я, конечно, расстроилась и даже немного поплакала. Мне самой было тошно от всех этих больниц и роддомов, а тут ещё лежать с полуторамесячным ребёнком… Но головой я понимала, что обследоваться действительно стоит, и лучше обследовать всё сразу в одном месте, чем таскаться по разным врачам в течение нескольких месяцев.
Скрепя сердце, я всё-таки решила лечь с дочкой в стационар. До сих пор не знаю, правильное это было решение или нет. С одной стороны, эмоционально мы там, конечно, натерпелись — и я, и дочка. С другой стороны, желтуха у Лиды прошла, и, возможно, оно того стоило.
Лечить нас взялись сразу — и агрессивно, не дожидаясь результатов анализов, которые взяли при поступлении. Для вывода билирубина назначили Урсофальк, а также каждый день приносили пакетик Бифидумбактерина и свечку Виферона. Последние два назначения показались мне странными, и я спросила у врача, зачем они нужны. Врач, как и большинство себе подобных, все вопросы воспринимала в штыки. Ей некогда было объяснять, у неё двадцать палат по четверо человек. А ещё она сильно обижалась и считала, что, раз я задаю вопросы, то ставлю под сомнение её профессионализм. Могла уйти, хлопнув дверью и крикнув: «Вас здесь никто не держит!» В общем, адекватного объяснения для приёма Бифидумбактерина и Виферона я не получила — и каждый день выбрасывала их в унитаз. Возможно, это покажется вам не очень логичным — ложиться в больницу, а потом отказываться от предлагаемого лечения и перечить врачу с двадцатилетним стажем, но легла я ради комплексного обследования, а не ради лечения «от всего сразу» и на опережение. Поэтому приняла вот такое решение и несколько дней ждала результатов анализов. Даже Урсофальк давала через раз и меньшими дозами, потому что дочка на него реагировала истериками. Когда у меня появилась соседка, и её ребёнку с совершенно другим диагнозом прописали те же самые Бифидумбактерин и Виферон, мне всё стало ясно окончательно. Лечат тем, что есть, и всех без разбора. Бифидумбактерин прописывают на всякий случай от коликов и других кишечных расстройств (чтобы младенцы не орали, а детки постарше не траванулись больничной едой), а Виферон — чтобы не подцепить никакую инфекцию из соседних палат. И, может, во всём этом и есть какая-то логика, но я против лечения «на всякий случай», особенно когда речь идёт о полуторамесячном младенце.
Ещё одним методом лечения желтухи был тюбаж. Когда мне вкратце описали, как это происходит, я решила, что ребёнка будут забирать в процедурный кабинет и выполнять там с ним все манипуляции. Но оказалось, что я всё должна была делать сама. Сначала шёл укол но-шпы «через час после еды». У нас на тот момент не было никакого «часа после еды», дочка и дома часто прикладывалась к груди (примерно каждые полчаса), а уж в больнице на фоне стресса и вовсе не выпускала грудь изо рта. Попытавшись обсудить этот момент с персоналом, я услышала только, что это мои проблемы, что я избаловала ребёнка и что кормить нужно не чаще, чем раз в три часа. Диалог здесь был невозможен, и я в конечном итоге забила на эту рекомендацию и носила дочку на укол, когда мне вздумается. А иногда вообще не носила, и про нас счастливым образом забывали.
Второй момент здесь был связан с персоналом процедурного кабинета. В какие-то смены медсестра говорила: «Вы почему на укол не явились? Вам что, личное приглашение нужно?» На следующий день другая медсестра могла заглянуть в палату и сказать: «Через час приду ставить укол, не кормите ребёнка!» Наконец, был и третий, самый лайтовый вариант: медсестра приходила в палату и спрашивала, когда нам будет удобней поставить укол. В общем, за 10 дней пребывания в стационаре я так и не разобралась, что от меня требуется, чтобы получить укол. Но так как дочка после уколов сильно плакала, то я особо и не напрашивалась.
После укола нужно было полчаса держать грелку у печени. За получение грелки мне велели три раза расписаться в разных журналах, а при выписке несколько раз спросили, вернула ли я эту драгоценность на пост. Когда я спросила, куда именно прикладывать грелку, надо мной посмеялись: «Ты что, не знаешь, где печень? В школе не училась?» Когда я повторила вопрос, уточнив, что у ребёнка всё маленькое, а грелка большая, мне сказали просто прикладывать к правому боку. Никого не интересовало, что так можно было нагреть кучу других органов, помимо печени, и что удержать грелку на полуторамесячном ребёнке в помещении, где шпарят батареи и не открываются окна, не очень-то реально и не очень-то и полезно.
Наконец, третьим этапом этой процедуры был раствор магнезии перорально, и через полчаса после этого можно было кормить. Магнезия дочке тоже не нравилась.
Как вы уже догадались, весь этот «тюбаж» проходил у нас не так, как задумано. После укола дочка начинала сильно плакать — иногда настолько безутешно, что я просто давала ей грудь, и мы засыпали. Иногда у меня находилось немного терпения, и я пыталась приложить ей грелку к правому боку, но длилось это обычно не больше пяти минут. Магнезия, как правило, отправлялась прямиком в унитаз.
За первые четыре дня дочке сделали все УЗИ, забрали кучу крови, кала и мочи, но ничего дельного не сказали. Врач повторяла, что у нас холестаз, пытаясь заткнуть меня умным словом. Когда я спрашивала, чем он вызван (ведь это симптом, а не причина), она отвечала, что «подозревает» внутриутробную инфекцию. Чаще же она просто хлопала дверью и говорила, что нас здесь никто не держит, раз я «такая умная».
Внутриутробная инфекция вызывала у меня сильные сомнения. Всю беременность у меня были идеальные анализы, и плод развивался правильно. Воды, которые у меня отошли в начале родов, были чистые. Если бы была инфекция, она бы проявилась гораздо раньше, и не только в виде желтухи. А ещё меня смущало, что врач «подозревала» инфекцию, но все анализы у ребёнка были идеальные.
На пятый день такого чудесного лечения я уже собиралась уйти домой по собственному желанию, но у дочки вдруг поднялась температура до 38,5. Она лежала тряпочкой, не брала грудь и практически не подавала признаков жизни. Я перепугалась не на шутку, и пришлось остаться в больнице ещё на некоторое время. Три дня дочке кололи антибиотики и пытались ставить капельницы (безуспешно). В эти же дни врач поменяла свою теорию по поводу причины возникновения желтухи и стала подозревать атрезию желчевыводящих путей. Она частенько заходила ко мне в палату, говорила, что «с таким диагнозом дети не доживают до года», а затем разворачивалась и хлопала дверью.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, как это всё на меня воздействовало эмоционально. Но об этом будет отдельная статья.
На десятый день атрезию исключили, температура спала, а анализы крови показали хорошую динамику по билирубину (что-то около 50). Нас выписали домой с назначением пить Урсофальк и вставлять Виферон. Я ничего из этого не делала, и через месяц билирубин снизился до приемлемых 19 единиц.
До сих пор я не знаю, что именно помогло нам вылечить желтуху. Лекарства я почти не давала и процедуры не выполняла. Возможно, помог курс антибиотиков, которые Лиде прокололи от температуры, хотя я уверена, что инфекцию она подцепила не внутриутробно, а где-то в больнице. Возможно, самый большой эффект оказал тот день, когда мы вместе заснули на солнышке… Возможно, я могла бы избавить и себя, и ребёнка от этого ада, и желтуха прошла бы сама, как только мы бы стали гулять на солнышке с открытой коляской.
Как бы то ни было, желтуха у нас прошла, и, возможно, мы обошлись «малой кровью».