Отряды всадников галопом скакали по горящему городу, крича и убивая прохожих. Лишь один из них спокойно ехал по дороге, мрачно оглядывая опустевшие улицы. Повернув голову, он заметил, как двое солдат из повстанческой армии не пускали девушку, что умоляла их отпустит её, громко ревя. Они, смеясь, расправили руки, закрыв собой проход на узком переулке, и медленно приближались. В один момент один из них накинулся на девушку, что истошно закричала, и разорвал её платье. Второй стал держать за тонкие руки вырывающуюся жертву, пока первый снимал свои шоссы, на его щетинистом лице растянулась улыбка, как вдруг всадник дёрнул за уздечку, и конь фыркнул рядом с солдатом, отвлекши его от надругательства.
–И это вы называете борьбой за свободу? – всадник пронзительно смотрел в глаза солдата, положив свою руку на рукоять меча в ножнах.
–Господин командир, мы ведь просто отдыхаем! Может, вы хотите присоединиться к нам? – солдат обратно завязал шоссы и выпрямился перед всадником, бросив девушку.
–Ты пьян, солдат. Я ведь предупреждал, что за пьянство и насилие над горожанами последует наказание. – Всадник крепко сжал рукоять, готовясь оголить клинок.
–Ну капитан, мы совсем немного пригубили вина. И разве мы кого-то насилуем? Ты разве против, милая? – он поднял на ноги девушку, что залитыми слезами глазами, молча смотрела на всадника.
–И я предупреждал, что есть лишь одно наказание. – всадник выхватил меч и отрубил голову солдата. Второй простояв в шоке, попытался сбежать, но всадник застрелил его в спину. Бросив взгляд на жертву повстанцев, что прижалась к стене, крепко схватившись за своё простое серое платье, всадник продолжил свой путь. Подъехав к ратуше города, он спешился и закурил трубку, наблюдая за заходящим солнцем.
–Ты снова в печали, Грегор? – к всаднику подошёл мужчина, одетый в латы, но без каких либо изысков.
–Мы дали слишком много свободы людям, а имеющиеся правила они нарушают без какого-либо зазрения совести. Такая обстановка приведёт нас к поражению.
–Таков смысл нашего движения, вы знали на что шли, жертвуя титулом графа, Катерштайн.
–Единственная жертва для революции - это моя жена, сгубленная имперскими офицерами. Символы превосходства меня совсем не греют. Хотя может для вас, Манфред фон Нойманн, это имеет значение.
–Но вы ведь сами предлагали создать своих офицеров, разве это не символ превосходства?
–Я предлагал организовать командиров из наиболее отличившихся в дисциплине и лидерских качествах, чтобы у солдат появились наставники, способные направить их силы в нужное русло. И простите, но ваше сравнение глупо. Будто вы не видите разницы между строгим, но умным отцом, и человеком, что гонит вас плетью? – Грегор спрятал трубку, но не отрывал взгляда от заката.
–Да, пожалуй, из моих уст вырывалось то, что не должно и в голову приходить достойному человеку.
–Вы пытаетесь мне льстить? Я испытываю к вам лишь уважение, как к нашему лидеру, но мне противны сладкие речи. Вдоволь я их наслушался в богатых залах, и каждая из них несла лишь горечь простым людям. Я каждый день молюсь Трём, чтобы совесть и разум не покинули нас. Я верю, что вас ведёт премудрый Туйан в этой борьбе. Но боюсь, у нас слишком мало не то что настоящих воинов, у нас в принципе сильная нехватка людей. Мы ведём толпы дезертиров и мародёров, а они выставляют против нас обученных и храбрых солдат, что прошли не одну войну.
–Поймите, империя сама себя разрушает. Лергунд с трудом справляется с непреклонным Махтдемутом. Небольшое королевство трясёт империю, что некогда покорила половину старого мира и практически весь новый. Эпоха императорского рода оканчивается. Со смертью Лергунда и его родственников, настанет наконец эпоха народной власти. Не будет господ и слуг, лишь один, единый народ. Мы построим Город Солнца, где каждый будет служить своему делу и равный другому.
–И жёны будут общими, я уже слышал об этом не один раз. – перебил его Грегор. –Посмотри на них, им это не нужно. Им не нужна утопическая идея, тем более её реализация. Они за тобой, потому что ты даёшь им возможность безнаказанно грабить и насиловать. Необходимо воспитать в них идею, но если даже казнить наиболее отличившихся в разграблении своей родины, это не будет иметь влияния... – к двоим подскакал взъерошенный всадник с грязной и окровавленной перевязкой на глазу.
–Командор, там собаки имперские рубят головы нашим мужикам! Ублюдки с линдвурмом на щитах ищут вас.
–Ландрейки. И с ними наверняка Чадвик, верная собака императора. Ридаран, нам нужно бежать. – Грегор вскочил на коня и дождавшись Нойманна, поскакал в противоположную сторону от вошедших в город рыцарей, как вдруг из-за поворота выскочил всадник на величественном дестриэ, в широкой шляпе с жёлтыми и пурпурными перьями.
–Ну что, друг мой. Вот ты и попался в наши сети. – конь Грегора пошатнулся и фыркнул споткнувшись. Повстанец крепко схватился за уздечку старого товарища, нога его выпала из стремени, но он смог удержать равновесие и не свалиться с седла, вернув ногу на место. –Конь твой совсем слаб, неужели не жалко тебе животину? – усмехнулся имперский капитан.
–Он ещё всех переживёт, главное, что он верен мне. – Грегор поднял взгляд на Чадвика, оценивая.
–Жаль сам ты оказался недостаточно верным. Боюсь, это будет последний наш разговор. – Чадвик вытащил молот из-за пояса.
–Не бойся, мы обязательно поговорим с тобой ещё. Но пока, я предлагаю завершить сию беседу. – Грегор выхватил пистолет и практически в упор, выстрелил сопернику в грудь. Стальной нагрудник треснул, но пулю остановил. Чадвик выпал из седла и повис на уздечке, ударяясь о ноги коня. Катерштайн достал второй пистолет и принялся их заряжать, пока конь медленно проходил мимо капитана. Закончив, повстанец хлопнул ладонью коня и поскакал. Промчавшись через ворота, он ещё одним не смертельным, но метким выстрелом выбил зазевавшегося рыцаря из седла.
Наконец горящий город начал отдаляться за спиной Грегора, оставляя с собой стрекотание пламени и крики погибающих, пока не стал пятном, вскоре исчезнувшим за горизонтом. Поле сменилось лесом, что очень скоро вывел к зелёным лугам. Всадник спешился, желая дать коню отдыха, но тот лишь свалился у его ног, тяжело дыша.
–Неужели в сердце твоём угасла последняя искра? – Грегор встал на колени перед дрожащим и немощным конём. –Когда-то ты рассекал поля, что пули не могли тебя догнать. Однажды спас мне жизнь, не дав умереть от пушечного ядра. И в свет, и в тьму скакал навстречу битвам и славе. Но вот, ты пал передо мной. Нирэя отмерила твой срок, что подошёл к концу. Прости грехи мои перед тобой, что была жизнь твоя трудна из-за моих желаний. Но я хотел лишь сделать лучше, как жаль что не увидишь ты величественный Город Солнца. Боюсь и я его увидеть не смогу, но обещай, что будешь ждать меня на небе, и вновь скакать мы будем вволю. – мозолистая рука с огромным шрамом на ладони гладила коня по гриве, пока тот не затих навеки.
В ночной тьме горел погребальный костёр. Хоть и не было принято сжигать животных в имперской культуре, Грегор придавал ему значение человека. Лишь скакун мог до конца понять идейного повстанца. С рассветом, Катерштайн собрал прах и развеял его с холма по ветру. Вернувшись на тропу, Грегор пошёл вперёд, оставив за собой лишь скупую слезу, упавшую в молодую, зелёную траву.