26 апреля 1986 года на Чернобыльской атомной электростанции в украинском городе Припять взорвался четвёртый энергоблок. В воздухе оказалось более 50 тонн летучих радиоактивных веществ, что в 600 раз превзошло мощность загрязнения после взрыва бомбы в Хиросиме.
В радиусе 30 км от АЭС пришлось создать зону отчуждения, эвакуировав из нее 270 000 человек. Люди не знали, что уезжают из квартир навсегда. Они бросили вещи, нажитое добро, оставили собак и кошек, которым суждено было погибнуть в мёртвом, опустевшем городе.
Ещё 600 000 человек несколько лет работали над устранением последствий аварии, не жалея своего здоровья. Потом их назвали «ликвидаторами». Одним из них был Расулжан Сабиржанов, который сегодня живёт в Кемерове. В годовщину трагедии он поделился с нами воспоминаниями о командировке, которая запомнилась ему на всю жизнь.
«Родным не сказал, что еду в Чернобыль»
В зону поражения направляли водителей, пожарных, милиционеров, шахтёров, солдат срочной службы и запаса... Люди разных профессий ехали в Припять со всего СССР.
«В 1986 году мне исполнилось 30 лет, я работал в Центральном рудоуправлении города Зарафшан в Узбекистане, водил самосвал. Об аварии мы практически сразу узнали: с нашего предприятия отправляли людей в первые дни после катастрофы. Сначала это были инженеры. Потом – остальные. Однажды я пришёл на смену, меня сняли с неё и отправили в отдел кадров. Сказали: «Поедете на Украину, маршрут Киев – Чернобыль». Семье я не говорил, куда меня отправляют, не хотел пугать. Сказал: «Это просто командировка», – рассказывает Расулжан Сабиржанов.
По данным общественной организации «Чернобылец», всего в 1986-1987 годах на аварийном энергоблоке отработали свыше 240 000 человек. В дальнейшем в ликвидации последствий чернобыльской аварии участвовали в общей сложность свыше 600 000 жителей нашей страны.
«По идее, в Чернобыль нельзя было брать молодых. Все ликвидаторы должны быть женатыми, иметь детей, но через какое-то время туда начали гнать всех подряд. У меня к тому моменту двое сыновей уже было, и это счастье», – отмечает ликвидатор.
Работа в опасной зоне
В Припяти командированные работники устраняли последствия аварии. Работа была тяжёлой: убирали и свозили в могильники мусор, песок, щебень и грунт. Обрабатывали дезактиватором внутренние помещения станции, освинцовывали окна. Убирали куски радиоактивного графита из реактора – их выбросило взрывом. Строили бетонный саркофаг над взорвавшимся четвёртым энергоблоком, чтобы другие территории не пострадали.
«Доставка людей была в самые грязные зоны – вторую и третью, непосредственно к четвёртому реактору. Деление было такое: нулевая (чистая), первая, вторая (уже Чернобыль) и третья зоны. Со временем их стали сдвигать, и уже обратный отсчёт пошёл. В целом радиус – 30 километров. Но в этих пределах, как я помню, даже и воинские части стояли, мы же, гражданские, жили в пионерском лагере, примерно в 100 километрах от АЭС», – объясняет Расулжан Сабиржанов.
Расулжан водил автобус, каждые два часа ездил на станцию и обратно. Сутки работал, следующие – отдыхал. Между сменами иногда ездил в Киев, поближе к нормальной жизни. В пустом городе, из которого спешно вывезли всех жителей, было жутковато.
«В командировке со мной были ребята из Эстонии и Красноярска. Многих уже нет в живых, конечно.Те, кто работал на крыше или делал уборку в машинном зале, получали очень большую дозу облучения. Их работа была рассчитана на несколько секунд – что-то сделать, с места на место перенести и убежать, – вспоминает ликвидатор. – От меня до объекта было несколько сотен метров. Недалеко стоял административно-бытовой корпус, где мылись и переодевались солдаты. В наших автобусах (я работал на ЛАЗе) верхняя часть была закрыта по окна, чтобы туда ничего не попало, были и освинцованные автобусы «Таджик-5». Бывало, только подъедешь, а ко мне уже бегут и кричат: «Убирай машину!»: фон был очень сильный».
«Мы не знали, как это страшно»
Советские люди мало слышали о вреде радиации. Ликвидаторы не представляли, какой вред наносят своему здоровью ежедневной изнуряющей работой в Припяти. Многие нарушали требования безопасности. Например, снимали респираторы: в них было душно.
«В бункере работали ребята с Кавказа, им так сказали: «Всё быстро сделаете и домой поедете». Потом для контроля в монитор смотрят, а они «лепестки» сняли. Их спрашивают: «Вы зачем это сделали?», а они: «Да чего? Нам сказали, что тут грязный воздух, а на самом деле чистый, всё хорошо». Мы – те, кто работал в карьере, – привыкли к тому, что обязательно «лепесток» нужен. А ребятам не объясняли. Конечно, все там курили, ели рыбу, которую вылавливали в реках», – вспоминает с горечью Расулжан Сабиржанов.
Ликвидаторы часто чувствовали себя плохо, но списывали это на переутомление. Все утешали себя тем, что от радиации оградит спецодежда.
«Мы носили гимнастёрки, сапоги, шапочки и «лепестки», – делится чернобылец. – Тем, кто работал на крыше, выдавались свинцовые накидки, защищавшие основные органы брюшной полости и нижнюю часть тела. Весил этот костюм около 40 килограммов. Но, к сожалению, никто не понимал, что самое страшное – это пыль. При попадании в организм она оседала на щитовидной железе и уходила вниз, в органы. Если говорить о наружных поражениях рентгена, то они пробивают ткани, кости и уходят, конечно, нарушая жизнедеятельность организма. Но то, что попало внутрь вместе с пылью, уже не выводится ничем».
Жители Украины тоже не осознавали реальную опасность. Люди видели ликвидаторов в форменной одежде и спрашивали: «Вы, хлопцы, це откуда?». И кто-то из местных отвечал: «Да це тут у нас кочегарка горит, до сих пор потушить не могут». Про реактор никто и не слыхивал.
Там, куда лучше не возвращаться
Ликвидаторы прекращали работу после того, как получали 25 рентген. Людям выдавали зарплату, делали запись в военном билете и отпускали домой. Но набрать эту дозу было непросто: показатели были не всегда верными. Собеседник «Газеты Кемерова» не знает, насколько он облучён.
«Я официально получил 14,5 рентген: в первые дни мы правильно сдавали все показатели, а потом перестали: из-за объёма работы некогда было. Дозиметры-накопители, или «карандаши», показывающие, можно ли нам дальше здесь находиться, быстро выходили из строя: когда в них чуть-чуть вода попадала, если вспотеешь, они скидывали показания полностью», – вспоминает Расулжан Сабиржанов.
После работы в Припяти скончались 300 человек – это официальная статистика. По данным ВОЗ, пострадали от аварии порядка 600 000 советских граждан – в это число входят и ликвидаторы, и эвакуированные жители Припяти.
«Проблемы со здоровьем у меня, как и у всех: вторая группа инвалидности третьей степени с 1995 года. В декабре 1986-го сразу попал в больницу: лечил в основном опорно-двигательную систему и сердце. Нас в Кузбассе осталось мало: где-то 1 200 из 3 000», – говорит ликвидатор.
У Расулжана Сабиржанова после Чернобыля родился сын, потом появились ещё двое детей – приёмные. Сейчас подрастают три внука и правнучка. Ликвидатор получил «Орден мужества», медали «За честь и мужество», «Веру и добро», «Отцовскую славу» и чернобыльские награды. Главное дело его жизни – сохранить память о трагических событиях, участником которых он стал. Но снова поехать в Припять он не готов: слишком тяжело.
«Желания вернуться в Чернобыль у меня нет. Хотя мне предлагали ребята, с которыми я в то время в командировке был. У нас даже из Кемерова ликвидаторы ездили, но я считаю, что делать этого не нужно, – убеждён Расулжан Камилжанович. – Сейчас к зоне поражения большой интерес в обществе. Дети в школе внимательно слушают, когда мы к ним приходим, расспрашивают о сталкерстве. Но когда мы рассказываем реальные вещи, они понимают, что трагедия отличается от игры».