Мой бывший командир получил дополнительную нагрузку. Иванов стал председателем жилищной комиссии. Как то он посетовал мне, что никак не могут определиться с трехкомнатной квартирой.
- Кстати. Вдруг как будто вспомнил. - А тебе трехкомнатная нужна? Мы твою кандидатуру даже не рассматривали, от тебя же заявления нет.
- Конечно нужна. Двое детей, да еще бабушка наездами. Когда писать «заяву»?
- Понимаешь, тут одна тонкость. Летчики не хотят в эту квартиру идти.
- Небось на пятом этаже, они высоты боятся.
- Да, нет, этаж второй. Над магазином, в четвертом доме.
- Понял, не хотят чтобы женам близко было в магазин ходить. Денег жалко.
- Да нет же. Квартира это… вдовы.
- Ну и что? В чем секрет?
- Ты что? Не понял? Квартира вдовы бортинженера, погибшего с Растяпиным. Суеверие.
- Слава. Ты меня знаешь, я атеист, фаталист, альтруист и еще куча «истов». Я согласен.
Двухкомнатную квартиру, полученную с помощью замполита полка, надо было освободить. Когда Хватов уезжал в связи с переводом, ему единственному из политработников мы «скинулись» на подарок.
Он растроганно попрощался с полком и обещал помочь в случае обращения к нему на новой должности. Мы сочли это естественной вежливостью. Но один из нас принял его слова всерьез. Уехавший поступать в политическую академию однокашник Боря Понаморев, назад не вернулся. Дальнейшая его служба показала, что выбор он сделал правильный. Продвижение по партполитработе было более предсказуемым, чем летная служба в качестве штурмана. Но это уже глубоко личное дело. Кто и для чего шел в армию, знал только один человек.
Пианино не стали перевозить. Дочь отказывалась играть. Два преподавателя пытались по своему ее учить и в конец запутали ребенка «постановками руки». Я не настаивал на продолжении издевательства и предложил жене избавиться от инструмента.
Сосед с удовольствием приобрел дорогую вещь со значительной скидкой.
Трехкомнатная квартира на втором этаже была в состоянии «тяжелой болезни».
Болтающиеся выключатели, не работающие розетки и текущие краны, говорили о длительном отсутствии мужчины в доме. Старые обои не удалялись и достигли толщины картона. Месяц ремонта и новоселье стало поводом застолья.
Бабушка расстаралась, она всегда была рада гостям и могла ухитриться накрыть такой стол, что и мы удивлялись. В остальные дни она не баловала нас, большую часть времени отдавая книгам.
Иногда я замечал, что книги эти уже были у нее, но причину ей не объяснял. Мой товарищ только что вернулся из командировки на Кубу и подарил раковину рапана. Постепенно у нас сложилась традиция, все большие события отмечать не только с экипажем, но и с однокашниками, которых к этому времени осталось в полку не так уж много. Из приехавших восемнадцати выпускников 1966 года, в полку осталось девять человек.
О каждом из них можно написать отдельную книгу. У всех был свой характер и сложный путь становления в профессии.
Двое погибших не смогли реализовать свои способности, они просто полностью выполнили свой долг. Часть ребят ушли в другие полки, на штабные или другие должности. Все сведения о их службе мы передавали друг другу при встрече. Мы радовались чужим успехам, совершенно не завидуя этому. Причина одна.
Мы уже понимали, что никакая карьера не спасет человека от гибели, если случится непредвиденное. Позавидовать можно только везению.
Пока же наступившая весна принесла новые заботы. Новая командировка в Африку. Никаких инструкторов на борту, нам предстоит самостоятельно выполнить перелет.
Мы готовы. Группу вновь ведет командир эскадрильи, и штурман его майор Герман В.С. Карты готовятся новые, это означает большую и кропотливую работу по нанесению всех средств обеспечения по такому маршруту. Мы завидуем штурманам гражданской авиации, они летают с картами, полностью подготовленными типографским способом. Подготовка к полету занимает времени в несколько раз больше времени самого полета. Моя природная лень к рутинной работе стала причиной иного подхода к подготовке карт. Со старых карт я вырезал круги с шкалами углов радиостанций и спокойно перенес на новые. Когда же начинал использовать карты других масштабов, даже мои друзья удивлялись. Как это раньше не приходило в голову, что при изменении масштаба карты угловые значения не меняются. Действительно все изобретатели лодыри, а колесо изобрел самый ленивый шумер на свете.
Наконец подготовка закончена и мы готовы к перелету на Кольский полуостров. Частое посещение Заполярья вылилось в неожиданное преимущество. На Севере не было ограничений при выписывании периодической печати.
Журналы «За рулем», «Вокруг света», «Юность» и другие мы выписывали, а потом меняли адрес, и почту доставляли в Федотово. С выпиской книг было сложнее, их надо было выкупать на месте.
Перелет экипажей на, так называемый «аэродром подскока», выполнили днем, полярная ночь кончилась.
9 апреля три экипажа (один запасной) пересекли полярный круг. До дня вылета было много времени, мы успели пройти все контроли, и получили время для отдыха. В профилактории не было телевизора, радиоприемник ловил только помехи.
Мы наслаждались прекрасной погодой, редкой для здешних мест. От скуки я сделал флюгер с воздушным винтом, и установил его на крыше. В магазине скупили по несколько десятков коробок спичек, вызвав недоумение продавцов. Истинную причину скрыли.
Дело в том, что новому увлечению был причастен Калашов. Вскоре после злополучного полета со столкновением самолетов он списался с летной работы и был уволен из армии по состоянию здоровья. На прощанье он предложил мне раскрыть секрет имитации болезни, но я заверил его, что пока не нуждаюсь. А вот игру в покер мы освоили по его рассказам. Игра на деньги не была в ходу, но в покер играть без «интереса» нельзя, и мы играли на спички. Изредка забегали в книжный магазин, более снабжаемый, чем у нас.
- Дайте, что ни будь для души. Попросил я пожилую продавщицу.
Она молча, стала копаться в стопках книг и подала мне томик. От такой удачи я потерял дар речи. Только этим могу объяснить, что не выразил ей всю благодарность, которую испытал.
Роберт Бернс в переводах Маршака умещался в кармане комбинезона, и налетал со мной не одну сотню часов. Но время отдыха проходит в два раза быстрее времени работы, и ночь 13 апреля наступила очень быстро. На предполетных указаниях мы получили метеокарты со спутников, и могли сами прогнозировать погоду по маршруту. Полночь в апреле это не та полночь в январе. Вместо сплошной черноты сумерки. Самолеты заправлены «под пробки», на борту 93 тонны керосина.
На взлете скорость растет быстро. Но командир не спешит «поднимать» переднюю ногу. Взлетный угол создается чуть позже, это уже стиль пилотирования.
Многие летчики пользуются этим приемом, и первый из них в полку был Василевский. Однажды, будучи в командировке мы наблюдали взлет сверхзвукового ТУ-144. Командиром лайнера был однокашник по Харьковскому авиационному институту Василевского. Под большим секретом стало известно, что на очередном вылете побывал и мой командир.
Над морем мы продолжаем набор высоты. Работают все посты НАТО на побережье. Разведывательное судно «Мараятта» болтается около наших берегов. Круглосуточное дежурство на всех частотах наших систем, подтверждает старую истину-«Враг не дремлет».
- Товарищ командир, рубеж выключения системы опознавания. Докладываю я магнитофону.
- Оператор, выключить опознавание. Голос командира спокоен. На самолете есть возможность общаться без записи на проволоку магнитофона, но основные этапы мы обозначаем специально «для прокурора».
Проходит несколько часов интенсивной работы. Мы знаем, что впереди будут этапы полегче, поэтому сил не жалеем. В редкие паузы экипаж по очереди уминает нехитрую еду, состоящую из бортпайков и даров летной столовой. Еще одна хорошая традиция, помимо официального питания нам привозят из столовой все, что может храниться много часов. Я заранее сложил в свою кабину «доппаек».
- Штурман, огурец хочешь?
- Нет.
- А котлету?
- Нет.
- Может быть чаю.
- Нет.
- Штурман. Заинтересовался командир. – А что это ты от всего отказываешься?
- Все просто командир. Когда я начну есть свою еду, то тоже вам никому не дам.
Взлет в сумерки считается ночным. Со временем темнота сгущается. Мы идем на юг, и ночь средних широт нас «догоняет». Уже в Атлантике мы сверяем места самолетов двух экипажей и «осредняем» их. Таким образом устраняются ошибки при полете над безориентирной местностью и без радиолокационного контакта с береговой чертой. Несколько странно отмечать линию пути на синем фоне карт. В море внизу нет ни линий широт, долгот, склонений, только вода. Это очень отличается от полетов над сушей. Мы летим в условной системе, которой нет в природе. Может быть мы и живем в ней, но это уже крамола, несовместимая с «высоким» званием.
Вот и Канарские острова. Накопленная ошибка не очень большая.
Восход солнца, на этот раз облегчения не приносит. Облака никуда не исчезают, они просто меняют свой цвет. Небольшая болтанка, как предупреждение будущей сложности. На последней поворотной точке немного отстаем от ведущего группы, чтобы не «толпиться» на посадке.
На экране локатора вижу облачность в виде береговой линии. Каких только сюрпризов не подкидывает природа. Вот и на этот раз тропический фронт, который мы видели на спутниковых картах, подошел к берегу. Я понимаю, что пересечь его будет трудно.
Когда в Индийском океане, с экипажем Коробкина обходили шапки грозовых облаков, то видели их. В этот раз видимости нет. За бортом сплошное «молоко». Я прошу оператора переключить управление локатором на меня, и поднимаю антенну. Теперь я вижу все «шапки» на экране. Все таки не зря три года отработал у экрана станции.
- Товарищ командир! Наблюдаю просветы между облаками на высоте полета до двадцати километров между ними.
То, что просветы есть, это правда. Расстояние между облаками, это для магнитофона. Просто при меньшем расстоянии мы не имеем права проходить между грозовыми облаками.
Удивляет доклад ведущего группы, они начали обход фронта. Темьяновский коротко интересуется:
- Штурман, проходы есть?
- Пройти можно, но не по прямой.
- Понял. Командуйте. Экипаж, идем через фронт.
Все. Решение принято, и теперь от нас двоих зависит успех преодоления тропического фронта.
Я включаю масштаб экрана 60 километров. Между линиями по десять километров мысленно строю кривую радиусом 16 километров. Это радиус нашего разворота с креном 15 градусов. Дальше дело техники.
- Разворот вправо, крен пятнадцать. Вывод из разворота. Разворот влево. Вывод. Разворот вправо крен двадцать. Командир только успевает вставлять- Выполняю. То усиливающая болтанка, то ослабевающая говорит о близости прохода к грозовым шапкам. Пятнадцать минут полета по кривой возможности пролета. Никаких лишних разговоров. Даже бортинженер перестал вставлять свое вечное «двигатели нормально». Я понимаю. Что сейчас самое трудное, быть в корме самолета. Там болтанка на порядок больше, чем в передней кабине. Голос командира спокоен. Работаем мы вдвоем. Правый летчик слышит все и тоже подстраховывает управление.
У него задача не менее сложная, не «зажать» штурвал. Ширина фронта более ста километров. Неожиданно в кабину врывается яркий свет солнечного луча. Прошли.
Командир устанавливает связь с руководителем посадки, и получает «добро» на снижение. Немного беспокоит молчание ведущего, но руководитель успокаивает, что они на связи. Мы выходим на аэродром посадки с курсом в сторону моря. Это значит пройти рядом с опасной высотой. Я даю команду чуть раньше поворотной точки, для гарантии безопасности, и за 13 километров видим полосу на снижении. Командир мягко сажает машину, я докладываю посадочную скорость и не могу удержаться,- Молодец. Командир!
- Ты тоже. Коротко отвечает он. Мы занимаем стоянку, но из самолета не выходим. На связи ведущий группы, они обошли тропический фронт над территорией суши другой страны.
Мы слушаем радиообмен и просто ждем. Наконец из облаков показывается самолет и совершает посадку. Все. Теперь можно выходить, здороваться и «гулять по Африке».
На разборе полетов я вижу недовольство командира эскадрильи своим штурманом.
То, что мы прошли фронт, а он нет, пока не вылилось ни в какое решение. Нас ни хвалят, ни ругают. Это уже хорошо.
Автобус везет нас в город. Мы удивлены. То, что предлагают, не нравится. Вагончики обшиты пластиком, все чисто, но огромные зеленые мухи настораживают.
Я спрашиваю у переводчика, что здесь было раньше. Он спокойно отвечает, что городская свалка, что мухи летают «по привычке». С нами представитель посольства, и он удивлен нашим отказом поселиться в этих вагончиках. Тогда наши командиры находят безотказный аргумент.
- Нам надо находиться рядом с нашими самолетами. Лучше на прежней вилле.
Представитель соглашается, и мы едем на прежнее место.
Акклиматизацию водкой уже не проводим. Нам хватило одного разбора, после прилета домой. Впереди два дня отдыха.
Нас возят на экскурсию по городу, и обещают свозить на острова. Оказывается, местная элита отдыхает на островах, в окружении чистой воды. Нам выдают дневной запас продуктов сухим пайком, и в сопровождении местного лейтенанта переводчика на катере идем в море. Навстречу идет огромный китайский сухогруз, и какой то матрос машет нам рукой.
Мы не отвечаем на жест доброй воли, отношения с Китаем испорчены уже давно. Через час небольшой причал принимает нас, и мы сходим на берег.
Наверно на таком острове жил Робинзон. Скалы заросшие кустарниками и пальмами в центре, и километры песчаного пляжа. Удивляет отсутствие купающихся. На берегу играют в футбол молодые негры с нашими матросами. Иногда кто то из местных заскакивает в воду и тут же, дрожа, выбегает назад. Мы понимаем, что они просто мерзнут. Нас же из воды не выгнать, я с удовольствием ныряю, и жалею, что не взял с собой подводного снаряжения.
Обедаем все вместе. Наш переводчик, мусульманин, с удовольствием уплетает сало и тушенку с хлебом. Потом, раздобрев от еды, хвалится полным карманом денег. Мы живо интересуемся:
- Откуда столько «сели»? Сели- это местная валюта.
- Всю ночь работал… секретарем.
- Каким секретарем? У кого?
- У местной девушки. Она хочет купить резиновые сапоги, и попросила меня собирать и сохранить деньги, пока она принимает мужчин. В сезон дождей они очень нужны. Сапоги то есть.
- И много она это….приняла?
- Человек десять за ночь. Одному отказала.
- За что?
- Да он был старый и страшный, девочка испугалась. А старик плакал, когда уходил.
Кто то интересуется подробностями, негр отвечает. Идет спокойная беседа. Я задаю ему вопрос.
- А не стыдно тебе быть сутенером? Ты же офицер.
Лейтенант мгновенно меняет тон.
- Конечно стыдно, это позор. Как говорят у вас «пережиток прошлого». Мы будем бороться изо всех сил с капиталистическими порядками.
На этом разговор обрывается. Лейтенант уловил общее неодобрение и тут же перестроился.
К вечеру уставшие и загоревшие, мы возвращаемся на виллу. Переводчик исчезает из виду, может опять на работу.
К биллиардному столу не протолкнуться, и я достаю карты. Пасьянс не получается.
Командир группы делает мне замечание.
- Ибрагимов, Вам же сказали, что карты в командировке запрещены.
- А я не играю. Это пасьянс, очень сложный. Называется «гробница Наполеона», и он сегодня у меня не сходится. Наверно не могу сосредоточиться… .
- Карты убрать. Всякой фигней не заниматься. Понятно?
- Так точно! Это я с виду такой дурной. Я все понимаю. Нельзя, означает нельзя.
Командир, крякнув, уходит. Я уже знаю, что спорить с начальством бесполезно.
Несколько человек просто сидят на скамейке. Разговор идет по закону случайных ассоциаций, то есть не о чем. Тема безвыходных ситуаций меня не устраивает.
- Да не бывает их. Гудини говорил, что из безвыходных положений, как минимум два выхода. У американцев даже слово такое есть «гудинайз»… .
Темьяновский не согласен.
- Нашему штурману надо все доказывать. Давайте возьмем его за руки и за ноги и посмотрим, как он выкрутится.
Тут же добровольцы эксперимента зажали меня с обоих сторон, словно в клещи.
Действительно, невозможно даже пошевелиться. Я наклоняю голову к плечу командира и прокусываю его кожу. Он дико орет и отпускает мои руки. Второй, боясь, что его уши сейчас останутся в моих руках, заканчивает опыт. Я свободен, но командир страшно недоволен.
- Ты что? Дурак?... А вдруг ты бешенный?
- Давай командир к доктору. Сорок уколов может быть получишь.
Доктор обеспокоен не на шутку. Он не видел нашей потасовки. Протерев спиртом рану, расспрашивает.
- Как же нам теперь ее поймать. Надо привязать ее. Потом взять анализ слюны и если подтвердится бешенство, то я Вам не завидую. Где она?
- Кто?
- Ну та, которая Вас покусала. Собака.
- Да вон она сидит на скамейке… с довольной рожей.
- Я не вижу никакой собаки. Так кто укусил то?
- Он и укусил… штурман мой. Давайте ему укол сделаем… успокоительный.
- Слава Богу. А я то подумал. Не морочьте мне голову.
- Ладно командир. Не обижайся, больше не буду. Компенсация дома.
Еще один день уходит на подготовку к полетам. Завтра в семь утра в воздух. Задание на этот раз другое. Предстоит уйти на максимальную дальность на запад, и вернуться, как обычно, за час до темноты.
После взлета, обращаю внимание на береговую полосу. Вода коричневого цвета в десятикилометровой полосе. Острова окружены синей поверхностью, действительно райское место. Уже на «потолке» наблюдаю остатки фронта далеко слева. Экран локатора их засекает на максимальном удалении. Они нам не мешают, и мы спокойно уходим в южную Атлантику. На этот раз обнаруживаем суда рыбаков, танкеры. Иногда оператор радиоразведки докладывает, что слышит русскую речь. Наши сейнеры работают в океане вместе с другими судами. Работаем спокойно, без спешки. Военных кораблей нет. Можно докладывать «наличие отсутствия», как иногда шутят радисты. Даже ветер, довольно сильный для этих широт, слева не беспокоит.
- Чем обрадуете, штурмана? Интересуется командир. Он только что уничтожил очередной бортпаек, и жаждет деятельности. Автопилот держит самолет на курсе и высоте безукоризненно, летчики почти не держат штурвал.
- Подходим к важной поворотной точке.
- Чем же она так важна?
- Разворотом назад, слушайте ведущего, уже скоро.
Разворот на обратный курс ведущий экипаж начинает раньше расчетного времени. Причина этому ветер. Вторая половина дня приносит облачность, болтанку и новые заботы. Действительно, все следующие этапы мы проходим чуть дольше обычного. Система межсамолетной навигации не работает.
Мы не знаем фактического расстояния в группе. Неожиданно ведущий докладывает, что прошел рубеж снижения на свой аэродром.
- Штурман. А когда нам снижаться? Интересуется командир.
- Командир. Тут такая штука. Мы наверно немного отстали от ведущего, нам еще далеко до рубежа, километров двести. Кстати тропический фронт почти на самой линии пути. Его видимо ветром принесло. Но он нам мешать не будет. И что интересно, очертания фронта полностью повторяют береговую черту.
- Штурман. А чем подтвердишь наше отставание.
- Посмотрите на стрелку радиокомпаса, до рубежа снижения еще десять градусов. У них видно очень мощные радиостанции, что так далеко «берут».
Неожиданно получаем вопрос от ведущего- Ваша высота?
- Высота девять тысяч, на борту порядок, подходим к рубежу снижения.
- Мы набираем шесть тысяч, рубеж доложите.
Я не понимаю, что творится на борту ведущего. Потом расскажут.
Вот и рубеж снижения. На экране вижу характерный ориентир у города Конакри и острова, там хорошо. Вновь дымка мешает заходу. Мы проносимся вблизи завода по переработке бокситов, алюминиевой руды. Там работают наши специалисты, и руду возят на Украину в город Николаев.
После посадки, вижу командира группы Дешина в прескверном настроении. Он отзывает меня в сторону и спрашивает:
- Как можно было ошибиться на двести километров с рубежом снижения.
- Ошибка была возможна. Тропический фронт полностью повторял очертание берега, и его можно было легко спутать по изображению на экране локатора… .
- А чего же вы не спутали?
- По работе боковой радиостанции, контрольный пеленг нанесен на все карты. Очень удобно… .
Дешин поворачивается к своему штурману эскадрильи.
- Слыхал? Еще один такой ляпсус и твое место займет вот он. Блудило.
На разборе полетов командир уже не так сердит, но своего штурмана не жалеет.
К нам претензий нет. Нас вновь не ругают и не хвалят. Командировка продолжается. На следующей подготовке мой начальник более придирчив к документации. Он все пытается найти ошибки. Их нет Мало того, я уже знаю как бороться с такими людьми.
- Товарищ майор. Вопрос можно? У меня дома справочник морского штурмана. Так вот там формула расчета видимости горизонта совсем другая, чем у нас. Вы не подскажете, почему?
- Этого не может быть. Радиус кривизны Земли неизменен. Значит и формула будет одна и та же.
- Да нет же. Я считал. На высоте сто метров по нашей формуле получается сорок километров. А по «ихней» совсем другое значение. Сравните сами, вот эти две формулы.
Майор ответа не знал. Он вообще видимо никогда не рассчитывал дальности видимости. Поэтому постарался побыстрее избавиться от слишком любопытного подчиненного.
Еще один день на подготовку, и следующий полет- это дорога домой. Изменение плана неожиданное, мы не успеваем даже заехать на базар.
Заморские фрукты покупаем в поселке. Контроль готовности на перелет проводится быстро, все карты давно оформлены и бортжурналы подписаны еще на севере.
Мы едем в маленьком автобусе на ужин. Жарко, и двери открыты. Я стою на ступеньках. Проезжая через поселок, видим толпу подростков, они бегут за автобусом и что- то кричат. Из их криков понимаю только свое имя Жак, Жаки.
Меня легко узнать по оранжевой футболке, другой одежды у меня нет. Машу им рукой, в знак приветствия, и кричу «УИ». В ответ раздается такой одобрительный рев, что весь автобус заинтересован.
- Что ты им сказал? Интересуется командир экипажа.
- Ничего, кроме «да». По- французски.
После ужина меня останавливает командир группы. Его в автобусе не было, но он что- то знает.
- Так что ты им сказал?
- Кому и когда?
- Не прикидывайся. Во время поездки в автобусе. Толпе негров.
- Понял. Я сказал им «УИ».
- Что это значит?
- Это значит «ДА» по французски.
- А что они у тебя спрашивали?
- Откуда я знаю. Они назвали меня по имени, и я им ответил.
Быстро наступившая ночь, здесь все наступает быстро, всех разогнала по комнатам. Завтра трудный перелет, и поэтому никто не бродит по комнатам. Только посольский переводчик долго сидит в холле у биллиардного стола и читает книгу.
Утром едем на завтрак, оставив вещи в комнатах. Уже в столовой узнаем, что «добро» на перелет есть, и мы едем за сумками.
По привычке просмотрев свое имущество, обнаруживаю пропажу электробритвы «Агидель», Это подарок жены и память о малой Родине Башкирии.
В расстройстве я не одинок. У многих обнаруживаются пропажи. Мы ищем переводчика, но его нигде нет. Времени на разборы у нас тоже нет, и мы выезжаем на аэродром. Руководитель полетов обещает разобраться с пропажами, мы получаем метеопрогноз и грузимся на свои корабли «пятого» океана.
Утренний бриз определяет курс взлета в сторону материка, и мы с интервалом в две минуты покидаем аэродром базирования. Из недостоверных источников поступают сведения об ухудшении отношений нашей страны с Гвинеей.
Возможно даже, что в скором времени базу закроют. Пока же все в пределах договоренности, техника обслужена во время, о качестве можно будет судить только после прилета домой.
Тропический фронт остается далеко слева. Вечером он опять подойдет к побережью, но нас там уже не будет. Особенностью этого полета стал, не привычно частый, радиообмен с ведущим группы. Мой начальник сравнивает мои данные по маршруту со своими. Я понимаю истинную причину, и не огорчаюсь. Он просто ищет ошибки у меня, чтобы не дай Бог, я занял его место.
Четырнадцать часов в воздухе утомляют не работой. Просто гул двигателей становится постоянным источником вибрации тела.
Мы еще не знаем, что это вредно для здоровья, но понимаем, что отсутствие звука вреднее значительно больше.
Ночь застает нас на половине пути. Мы пишем в бортжурналы широту с долготой встречи с темнотой. Иногда финансисты, проверяя наш налет на подтверждение классности, пытаются уличить нас в не точности.
Они не могут понять происхождение многих цифр, для этого нужно специальное образование. В начале своих полетов с места штурмана, я старался записывать все изменения погоды на маршруте максимально точно. Когда же штурман эскадрильи увидел мои мучения при подсчете годового налета, он поразился.
- Ты что? Пишешь в полете с точностью до минуты изменения погоды?
- Конечно. Так положено.
- Понятно. А теперь мучаешься, складывая эти минутки полета в облаках, за облаками, над морем.
- Приходится. Делать то нечего.
- А у меня, почему- то, все изменения кратны десяткам минут, или получасу. Подсчет гораздо легче.
- А если проверят?
- Вот это хороший вопрос. Стал соображать. Кто тебя проверит? Кто- то прилетит в океан и проверит. Ха- ха.
- Спасибо, товарищ майор, за науку.
- Ну- ну, дерзай. Я тебе ничего не говорил. Ты еще секунды посчитай. Миллиммитровщик.
Постепенно я стал понимать, где нужна предельная точность, а где можно «осреднить» данные. Как раз в это время в газете «На страже Заполярья» вышла статья главного штурмана Авиации Северного Флота Дудина о том, каким должен быть настоящий штурман. У нас в полку ее изучали как наставление, но в практике почти не применяли. Если все силы отдавать ради сверхточности, то можно пропустить важное или даже главное. В таких случаях я приводил пример из моей работы на заводе, еще до училища.
Мой наставник как то сказал, что можно и молоток сделать с двенадцатым (предельным) классом точности. Вопрос в том, нужно ли это для работы. Так и мы вполне соглашались с начальником, а поступали по обстоятельствам.
Обсуждать все эти вопросы надо было осторожно. С некоторых пор почти все разговоры о политике, о командирах становились известны «особистам» и политработникам. Мы понимали, что в каждом экипаже имелись информаторы и были вынуждены чаще молчать, чем возмущаться и критиковать.
После прилета на свой аэродром, ко мне подошел начальник особого отдела в полку и поинтересовался, как дела, как дома, скоро ли отпуск. Потом неожиданно.
- К стати, просто так, к слову. Что ты сказал черненьким, когда вы проезжали их поселок? Помнишь?
- Конечно помню. Я им сказал «УИ», это по французски «ДА».
- А что они спрашивали?
- Не знаю. Я этот язык в школе не учил.
- Этот язык и в школе и в училище учил твой друг Кашин. Неужели так уж ничего не знаешь?
- Кое- что знаю. Первые строчки Марсельезы например, и просьбу Кисы Воробьянинова из «Двенадцати стульев», что не ел уже три дня. Повторить?
- Так, понятно. А что у тебя написано на кислородной маске?
- Это латынь «Дум спиро, сперо», пока дышу, надеюсь.
- На что?
- Потому что, пока я дышу, я надеюсь …на победу мировой революции.
- Ну ладно, ладно. Ты не обижайся, у меня работа такая. Еще встретимся. Пока.
(Не мог же я сказать, что на вопрос: tu vas enkore venir Iacgues? - ты еще вернешься, жак?) Я ответил утвердительно и этим выдал военную тайну.
Все время разговора экипаж стоял в сторонке и не уходил домой. Я удивился.
- Вы что? На страховке или как?
- Штурман! Начал командир.- Тут такое дело. Приказом Министра обороны тебе присвоен первый класс, весь экипаж, и я лично поздравляем тебя. Значок «Военного штурмана первого класса» мы уже достали. Его надо промыть, правда… в стакане.
Квартира нашего радиста свободна, его жена уехала к родителям на лето. Закуску мы взяли в столовой сухим пайком вместо обеда. Ждем твоего приглашения.
- Все понял. Спасибо. Кто едет за водкой? Вот «наши» деньги.
О «наших» деньгах. Как- то во время полетов по минимуму погоды, когда мы ждали своей очереди на вылет, в экипаже возник вопрос.
- Штурман. За класс деньги платят только командиру и штурману. Так? А летает то весь экипаж. Так? Значит, в ваших премиях есть и наша доля. Так? И теперь, главный вопрос.
- Остап Ибрагимович, а когда мы будем делить «наши» деньги?
- Все понятно. Фильмов насмотрелись. Я тоже люблю кино. Вопрос справедлив. Я согласен, что ваша доля есть. Но получите ее вы в жидком виде. Согласны?
- Еще бы. Конечно согласны.
Через три часа меня привели домой. Позвонив в двери, ушли. Жена молча стояла в дверях. Я протянул ей руку, на ладони лежал «обмытый» значок классности. Но она не поняла ничего. Наверно просто не увидела цифру «один» на значке. А ведь это одно из главных событий в летной службе. Состоялся грандиозный скандал, впервые за десять лет семейной жизни. Мы оба были не правы, в чем потом каялись. Просто сил на полет и праздник у меня не хватило. А у нее не хватило терпения.
Через несколько дней, когда взаимные обиды поутихли, я увидел на полке камень.
- Ирина! Откуда у нас картина на мраморе с летящими лебедями через грозу?
- А это когда я ездила в Вологду, там и купила.
- Число помнишь?
- И число и время. Четырнадцатого апреля в час дня.
- И чем она тебе понравилась?
- Там было много поделок, а эту как увидела, так и взяла сразу. Не думая.
- Так вот. В это самое время мы пересекали тропический фронт. Это был самый сложный момент полета. Даже командир полка со штурманом эскадрильи не смогли его преодолеть и обходили.
Совпадение было удивительным и необъяснимым с точки зрения обычной науки. Неужели есть нечто неизвестное, что связывает нас. Даже за горизонтом.
Объяснить невозможно… пока.
О методике прохода грозовых фронтов никто так и не поинтересовался. Я только Шамаеву рассказал о том полете.
Если метод доработать, то все остальные смогли бы использовать специальный планшет с кругами радиусов разворота самолета в масштабе экрана. Но нельзя. Честно говоря, мы нарушили инструкцию. А в боевых условиях пригодилось бы. Можно даже сделать специальный тренажер для отработки полетов внутри грозовых фронтов. Может быть для того, чтобы прятаться там от истребителей противника. Правда для этого надо нарушить все требования по безопасности полетов. Они очень важны … в мирное время.
