В одном из рассказов я сказал, что вопрос о московской прописке – это «отдельная история». Пришло время эту историю рассказать.
Не секрет, что самым быстрым и удобным способом получить такую прописку, был фиктивный брак. Некоторые из моих друзей так и сделали. Была такая возможность и у меня. Скажу больше. Меня даже хотели заставить это сделать. Вот как это было.
Первые два курса на факультете английского языка, здание которого находилось в Сокольниках, я жил в общежитии на территории Алексеевского студгородка, в трех – четырех трамвайных остановках от факультета.
Моя мать давно мечтала побывать в Москве, где мы в 1945 году проездом из Узбекистана, куда были эвакуированы в начале войны, провели два дня. На такую поездку она даже специально копила деньги. К тому времени и у меня, за счет частных уроков плюс стипендии, тоже кое-что накопилось. По счастливому совпадению (определение «счастливое», исходя из последующего, здесь скорее дань фразе, чем реальность) мой сосед по комнате в тот год уехал на каникулы к себе домой, и я, с разрешения коменданта нашего общежития, пригласил мать приехать ко мне.
С первых дней пребывания матери в Москве она, спевшись с комендантом, решили фиктивно женить меня на ее, коменданта, дочери. Для меня это было полной неожиданностью, так как в то время я считал, что лучше Одессы города на земле нет, и не будет. Это, во-первых. А, во-вторых: сама мысль о браке, тем более фиктивном, казалась мне, выходцу из полувоенной спецшколы-интерната, воспитанному в лучших традициях советского менталитета, чудовищной и, говорю, как на духу, претила моим моральным установкам.
Надо было как-то из этой ситуации выбираться. Для начала стал тянуть время. Деньги у нас быстро таяли, и матери пришлось, заручившись обещанием коменданта довести дело до конца, уехать домой в Одессу. И тут, на мое счастье (здесь это слово употреблено в главном своем значении), вышел приказ о переводе нашего факультета на улицу Метростроевская (ныне Остоженка) и, соответственно, переезде в другое общежитие, которое находилось в самом центре Москвы в Петроверигском переулке. Естественно, у меня и в мыслях не было возвращаться в старое общежитие, и мой брак, к величайшему моему облегчению, не состоялся.
Когда я вернулся из загранкомандировки в Индию, то, как уже говорил, оказался вообще без какой бы то ни было прописки в Союзе, фактически, бомжом.
Не буду повторяться. Скажу лишь, что получить прописку можно было, лишь устроившись на работу, а, чтобы устроиться на работу, нужна была прописка.
После моих безуспешных попыток устроиться на работу через перераспределение, я снова пришел в МГПИИЯ и снова попал на процедуру распределения, на этот раз, выпускников курсов Высшей Преподавательской Школы. У одного из ее выпускников, очень талантливого молодого человека, был выбор, ехать ли ему в Орехово-Зуевский либо Воронежский пединститут. В комиссии мне сказали, что тот пединститут, который он не выберет, достанется мне.
Он долго размышлял и даже советовался со мной. Но как я, человек заинтересованный, мог ему помочь? Поэтому он за советом решил обратиться к членам комиссии, после чего неожиданно быстро вернулся с окончательно принятым решением: Воронежский пединститут. Выбор меня поразил, так как, советуясь со мной, он больше склонялся к ОЗПИ, поближе к Москве. Я не удержался и спросил, а почему не Орехово-Зуево? В ответ он сам задал мне вопрос:
- А ты разве ничего не слышал?
- О чем?
- О резне в электричке?
- Какой резне, в какой электричке?
Оказывается, в комиссии очень опасались, что его выбор падет на Орехово-Зуево, и сообщили ему, что вся Москва на ушах стоит из-за недавней резни, которую хулиганы из Орехово-Зуево устроили в электричке и что милиция до сих пор разбирается в этом.
Через несколько дней я поехал в Орехово-Зуево, но завкафедрой английского языка сказала мне, что она бы с радостью взяла меня на работу, но фактически уже кафедрой не заведует, так как уходит на пенсию, а заведующей назначена Ирина Борисовна Хлебникова. И дала мне ее московский адрес.
Я поехал по указанному адресу, и после двухчасовой беседы ИБ сказала, чтобы в конце августа я приехал в институт.
Так я получил работу. Замкнутый круг был разорван. По крайней мере, я так думал. И оказался неправ. Все лишь только начиналось.
На втором этаже студенческого общежития жили преподаватели. Часть их, иногородние, приехавшие в институт по распределению и уже некоторое время проработавшие в институте, стояли в очереди на получение квартиры. Среди них были семейные пары и холостяки. Им полагалась отдельная комната. Жили в общежитии и преподаватели, проживавшие в Москве или Московской области и приезжавшие на работу в Орехово-Зуево из мест постоянного проживания. Их селили по двое, а иногда, довольно редко, даже и по трое в комнату. Меня подселили к одному из них, Ершову Юрию Алексеевичу, в то время доценту кафедры физики. Правда, познакомились мы чуть позже, когда я, спустя примерно полтора месяца, вернулся в общежитие после своей первой командировки на картошку.
Едва я вошел в общежитие, как вахтер сообщила мне, что комендант просит меня зайти к ней в кабинет. Кабинет находился прямо напротив стола, за которым сидела вахтер, и дверь была открыта.
В кабинете комендант, строгого вида пожилая женщина, сказала мне, что я должен, во-первых, внести плату за сентябрь, а, во-вторых, оформить временную прописку. Так как по факту я оплачивал только койко-место, плата оказалась мизерной, и я тут же погасил задолженность. Что касается прописки, то мне необходимо было пройти к Андрею Николаевичу (могу ошибиться с отчеством), ведавшему постановкой на военный учет военнообязанных, коим на тот момент я являлся, и пропиской.
Когда выяснилось, что в СССР я отовсюду выписан, А.Н. сказал, что у меня есть месяц на обзаведение пропиской, в противном случае с работы меня уволят.
Но, как выяснилось, это была только часть проблемы. Чтобы стать на военный учет, нужно быть приписанным к военкомату по месту жительства, т.е., другими словами, иметь прописку. Круг не просто замкнулся, а охватил меня двойным кольцом.
Что-то надо было предпринимать, но что именно, никто толком подсказать мне не мог. Но, как говорится, помог случай.
Лирическое отступление. В художественном произведении уловка такого рода называется DEUS EX MACHINA, что можно вольно перевести, как «чертик из табакерки», т.е. некое обстоятельство, которое помогает автору, грубо говоря, выкрутиться из неловкой ситуации, куда его завел сюжет. Но у меня - не художественное произведение, а пересказ событий, которые реально произошли в моей жизни. В этой связи, возникает чисто философский вопрос: случай в реальной жизни - это случайное или закономерное стечение обстоятельств? Лично мне кажется, что верно второе.
Итак, случай.
Зарплата ассистента кафедры равнялась 105-ти рублям. Прожить на такую сумму было сложно. Поэтому, подавляющее большинство молодых людей в моем положении занимались частной практикой. Обзавестись такого рода практикой в Орехово-Зуево я, естественно, не успел, и, кстати, за все долгие годы работы там к этому никогда не стремился. В Москве же такая практика у меня была и приносила мне неплохой доход. Чтобы заниматься ею, необходимо было снимать жилье. В столице это не составляло труда. Человек я неприхотливый и обычно относительно недорого снимал комнату в коммуналке.
В то время я снимал комнату в огромной коммунальной квартире в самом центре Москвы, в одном из переулков между улицами Большой Никитской и Тверской (бывшей Горького) напротив церкви Вознесения Господня. Почему я упомянул православную церковь? Потому, что в коммуналке, где я снимал жилье, в угловой комнатенке, жил очень набожный кошерный еврей, которого я ни разу не видел, так как дни и ночи он проводил в неустанных молитвах, прерывая их, чтобы в четко определенные часы принимать пищу, которую ему в специальной посуде приносили из синагоги. А ухаживала за этим евреем пожилая женщина, еврейка, которая сдавала мне жилье. Меня тогда поразило, что в коммуналке, где большинство ее обитателей, в основном пожилого возраста, были прихожанами церкви, православными, нисколько не мешало им относиться к иноверцам с каким-то благоговением и почтением.
После разговора с А.Н. прошло несколько дней и, когда я точно знал свое расписание, поехал в Москву, чтобы согласовать со своими учениками дни и часы занятий. После нескольких звонков с коммунального телефона, я сидел у себя в комнате, составляя расписание своих московских уроков, как вдруг в дверь постучали. Я сказал:
- Открыто! Войдите.
В дверях появилась моя квартирная хозяйка и, немного помявшись, спросила:
- Можно я у вас немного посижу? Я вас не стесню.
Я знал, что в мое отсутствие, по договоренности, она могла зайти в комнату, чтобы дождаться окончания трапезы своего подопечного, прибрать в его комнате и, забрав посуду, уйти. До сегодняшнего дня мы не пересекались.
Я, естественно, пригласил ее войти. Она поблагодарила и присела к столу, на котором лежал лист бумаги с моим расписанием московских занятий. Немного помолчав, она вдруг сказала:
- Не знаю почему, но когда мне вас рекомендовали и сказали, что вы - человек положительный, я этому не поверила. Сейчас вижу, что была неправа.
- Что вы имеете в виду?
- Не важно… . Затем, после несколько затянувшейся паузы, вдруг сказала:
- У вас какой-то потерянный вид. Что-то не так?
Это было настолько неожиданно, что на мгновение я растерялся и не знал, что ответить. И вдруг, помимо своей воли, ничего не утаивая, выложил ей все, что не давало мне покоя.
Она слушала, не перебивая, и, когда я замолк, сказала:
- Мне кажется, я знаю, как вам помочь. Дайте мне пару дней. Когда вы приедете в Москву?
У меня тогда был очень плотный график, но, помимо воскресенья, еще один день (официально этот день считался методическим, на самом деле, я мог использовать его по своему усмотрению), был свободным.
В пятницу выяснилось следующее: в Петушках живет ее брат. У него собственный дом, где они живут с женой. Дети уже взрослые и семейные, живут отдельно. Он не возражает прописать меня к себе, как дальнего родственника. А по какой линии, договоримся при встрече. И дала мне подробный адрес.
Поразительно, но вот так, чужие люди, просто, по присущей им душевной доброте, готовы были прийти на помощь совершенно незнакомому им человеку.
Брат моей благодетельницы оказался уважаемым в городе человеком, школьным учителем, ветераном войны, в буквальном смысле прошагавшим весь путь от Москвы до Берлина, так как служил в пехоте.
Когда начальник паспортного стола Петушков узнал, что я военнообязанный, и, обнаружив, что я снят с военного учета в связи с выездом за границу, заявил, что прежде чем получить прописку, против которой у него возражений нет, мне необходимо сначала встать на военный учет.
Военкомат располагался в городе Покрове. Когда выяснилось, что мою проблему на уровне Отдела постановки на военный учет не решить, мне посоветовали обратиться непосредственно к военкому. На тот момент я настолько уверовал в безнадежность своего предприятия, что пока поднимался на второй этаж, где находился кабинет военкома, как-то совершенно успокоился и, входя в кабинет, даже пришел в веселое настроение, вспомнив анекдот про утку и муху. Поэтому, когда военком спросил меня, в чем проблема, я нагло ответил:
- У меня та же проблема, как в анекдоте у мухи, которую проглотила утка.
- Я не знаю этого анекдота.
- Когда утка проглотила муху, та вылезла из заднего прохода. Утка снова ее проглотила, и муха снова вылезла. Тогда утка еще раз проглотила муху, и, прижав задний проход к забору, сказала: «А теперь циркулируй, пока не сдохнешь».
Военком улыбнулся. После этого как-то само собой разговор пошел и об Одессе, и о спецшколе, и об инязе и, наконец, Индии. Не помню, сколько мы времени проговорили, но, видимо, ему было интересно слушать. И тогда, кстати, я впервые услышал фразу, которую мне доведется услышать много лет спустя, когда буду преподавать в военной академии. Стоило моим слушателям, офицерам, узнать, что я побывал заграницей, они буквально забрасывали меня вопросами об этом. Однажды я сказал:
- Думаю, вам самим в ближайшем будущем удастся своими глазами увидеть все это.
На что они ответили:
- В том-то и дело, что никогда не удастся.
И это был абсолютный повтор того, что много лет тому назад я впервые услышал от военкома.
Меня поставили на военный учет, прописали в Петушках, откуда потом выписали и временно прописали в общежитии.
Но самым неожиданным оказался конец этой истории. Дело в том, что временную прописку необходимо было ежегодно продлевать, т.е. проходить через процедуру выписки-прописки. Однажды, в очередной раз выходя из кабинета начальника Орехово-Зуевского паспортного стола, я столкнулся в дверях с преподавателем физмата, чья жена, училась в моей вечерней группе.
Он сказал:
- Хочешь, устроим тебе постоянную прописку?
- В общежитии?
- Где ж еще? С тебя бутылка коньяка, идет? Не уходи. Дождись меня.
Оказывается, они с начальником паспортного стола были соседями по дому и заядлыми охотниками.
Наверняка, я стал единственным человеком в ОЗПИ, который получил постоянную прописку в студенческом общежитии.