1 января 1978 года вечером я в первый раз вышел на службу в качестве милиционера конвойного отделения Ревдинского ГОВД (ул. Цветников, 3-а). Ни удостоверения, ни формы, ни оружия мне не выдали и посадили в патрульную машину, водителем которой был такой же необмундированый новобранец первого дня службы Женя Г. Лишь новенький автомобиль был раскрашен по всей форме и имел все необходимые документы. Мы были обязаны медленно ездить по праздничному городу, обозначая присутствие защитников правопорядка.
Тогда в Ревде не было специальной патрульно-постовой службы. Милиционеры конвойного отделения круглосуточно охраняли КПЗ, днём конвоировали в суд подсудимых, а вечерами, если не было днём полной загрузки, патрулировали по городу пешком или на транспорте. В КПЗ я служил не очень часто, а гораздо чаще – в судебных конвоированиях или на улицах.
Помню, что в первый раз, выехав вместе с сотрудниками дежурной части по вызову на какое-то пустяковое происшествие, типа пьяной драки, я испытал примерно то же самое, что и в своём первом бою Николай Ростов (герой романа Льва Толстого «Война и мир»). От волнения я даже не смог найти ручку дверцы машины и выйти из неё на месте происшествия. При задержании дебоширов обошлись без меня, но впредь я стал заранее искать ручку.
В повести Павла Нилина «Испытательный срок» комсомольцев-стажеров, направленных на работу в уголовный розыск по комсомольским путёвкам, привлекли к участию в облаве, ни о чём не проинструктировав. Путёвки были, а инструктажа не было. Я думал, что это - литературное преувеличение автора. Оказалось, что я ошибался.
Вот в августе 1974-го года, в шестнадцать лет, когда я устраивался на работу учеником токаря на СУМЗ, меня не допустили к работе даже учеником, пока я не прошел общий и специальный инструктаж по технике безопасности. И вытачивать первую деталь на станке я стал лишь после того, как мой наставник Виктор Иванович объяснил мне, как это надо делать. А в 1978 году в милиции никому и в голову не приходило мне чего-то объяснять. Что-то я делал, не зная как это нужно делать и для чего.
Например, первое судебное конвоирование…
Знал бы ты, Лукашка, чего мне стоило не вмешаться в судебный процесс, выслушивая глупые вопросы судьи и ещё более глупые ответы свидетелей или обвиняемых. Лишь на каком-то интуитивном озарении я смог догадаться, что не я здесь – самый умный и главный, и моё дело – помалкивать в тряпочку. Но это молчание стоило мне многих седых волос. Спустя примерно полгода в Мариинске, уже став и.о. участкового, я легко выбил ногой топор из рук пьяного придурка, который сперва гонял свою мать, отнимая у неё пенсию, а затем, вооружившись топором, подкарауливал меня в сенях своего дома, услышав, что соседи позвали милиционера.
Обезоружил и связал я его легко. В армии, пусть и ценой перелома ноги на тренировке, но меня этому научили. А вот молчание в зале суда, где все, кроме меня, чего-то говорили, мне так легко не давалось.
Или однажды капитан Г., старший инспектор уголовного розыска, усадил в салон дежурной машины какого-то задержанного и оставил меня того покараулить (ул. Мира, напротив дома №22), а сам вместе с обмундированным водителем куда-то ушёл минут на двадцать. Чего только я, будучи без оружия и не имея ясных инструкций, один на один в незапертой машине не выслушал от этого опаснейшего преступника. Так до сих пор и не знаю, проверяли ли меня так Вакиль Г. и старший сержант Саша Б., просто ли куражились, или они действительно уходили по делу.
Как бы там ни было, но к концу зимы мне выдали удостоверение (правда, без права хранения и ношения оружия), весной – форму (снова с лысыми погонами), а летом назначили и.о. участкового инспектора совхоза «Ревдинский». А так же Южного поселка, Промкомбината, Ледянки, Мариинска, Краснояра, Гортопа, Гусевки, Бардыма и всех полей, лугов и лесов Ревдинского района до самых его границ с Полевским и Нижними Серьгами. Инструкций же - как и полагается в милиции - я не получил никаких. Планшетку для бумаг, правда, выдали. Исполнять свои обязанности мне пришлось, основываясь на знаниях, почерпнутых из фильма «Деревенский детектив».
А я, получив самостоятельный фронт работы, прямо-таки кипел энтузиазмом при полном отсутствии знаний в области административного и уголовного права. Энтузиазм мне эти знания заменял.
Тогда в совхоз из города повадилась ездить компания шпаны во главе с Т., ставшим в «лихие девяностые» одним из крёстных отцов городской мафии. Местное хулиганьё приезжим подчинилось. Сам Т. был крепким накаченным парнем. Остальные – всякие.
Однажды вечером, когда в совхозном клубе «Юбилейный» (ул. Лесная, 2) были танцы, эта компания пришла туда похулиганить. Ну и я примчался. Перед клубом они меня окружили и стали хором запугивать. Сам Т. мог бы сбить меня с ног щелчком, и связываться с ним было проблематично. Но рядом с главарём - как шакаленок Табаки возле тигра Шерхана - крутился Сережка М. Именно шакаленок по внешности и характеру. Ему я и врезал от всей своей русско-немецкой души. Боксер из меня никакой, но вот открытой ладонью я бил тогда метко, крепко, и следов не оставалось. Сережку вынесло из круга, а остальные мгновенно замерли и замолчали. Пару секунд погодя, Т. стал упрекать меня в беззаконии.
Я - к тому моменту уже весь мокрый от страха - сразу высох и успокоился. Это же - как у Салтыкова-Щедрина в «Истории города Глупова». Раз они о своих правах заговорили, меня бить уже точно передумали. Прочитав им суровую нотацию, я ушёл.
Но в деревнях все всё видят и слышат, а слухи и сплетни разносятся со скоростью, многократно превышающей скорость звука. К утру следующего дня и доярки, и трактористы, и директор - а главное, их сыновья - уже «точно знали», что накануне участковый, согнав к клубу всю городскую и местную шваль, чуть ли не час безжалостно месил их ногами. После этого прецедента я бесстрашно ходил по совхозу и солнечным днём и безлунной ночью.
Наступил сентябрь, и к нам приехали свердловские первокурсники на уборку урожая. А был в российских деревнях тогда национальный вид спорта – бить и грабить приезжих студентов, а студенток ещё и насиловать. Году, примерно, в 1974-ом осенью мой лучший друг, тот самый, который потом отбил у меня невесту, вернулся из какого-то красноуфимского колхоза досрочно и со сломанными ребрами. Но в 1977 году, видимо, проводилась какая-то кампания…
Накануне приезда студентов меня вызвал к себе начальник милиции и ознакомил с циркулярной телетайпограммой. В ней под личную ответственность начальников было приказано обеспечить стопроцентную безопасность всех, приехавших на село для помощи в уборке. Мне З. велел взять у коменданта совхоза (была такая должность) Розы Ивановны раскладушку с постельным бельём и поселиться в опорном пункте милиции до отъезда студентов.
Я так и сделал. Но ещё я предупредил Т. и его компанию, что калитка к студенческому общежитию - тех поселили в бывшем детском садике, огороженном забором из штакетника - для членов их команды отныне стала калиткой в КПЗ независимо от повода, по которому они эту границу нарушат. Даже объяснение в любви к какой-нибудь студентке, я всё равно интерпретирую как оскорбительное приставание к гражданам и нецензурную брань в общественном месте. Случай у клуба, да и ещё несколько других случаев, уже случившихся в разных концах совхоза к тому времени, заставили хулиганьё со всем вниманием отнестись к моим словам. Происшествий за время работы в совхозе у студентов не случилось.
После их отъезда я отгулял отпуск и на полгода поехал учиться на курсы подготовки участковых инспекторов в Чебоксары.