В декабре прошлого года в забайкальском посёлке Агинское, что под Читой, покончила с собой студентка медучилища Сурэна Д. Это не первый суицид в районе — за несколько лет до смерти Сурэны соседний посёлок Могойтуй сотрясла серия самоубийств студентов тамошнего колледжа. Местные считают, что причиной их смерти стал дикий полицейский беспредел: насиловали девушек, избивали парней. Последнюю ночь Сурэна тоже провела в компании полицейского — инспектора по делам несовершеннолетних. Утром она покончила с собой у здания районного телевидения. Местная пресса ничего не написала о резонансной смерти. Наотрез отказываются говорить на эту тему близкие родственники и друзья. Между тем в Агинском ходят упорные слухи: «Сурэну убили менты».
Репортёр Baza Игорь Залюбовин отправился в бурятский посёлок, чтобы выяснить детали загадочного происшествия на улице Базара Ринчино.
Канава
Сурэну нашли в канаве. Это здесь все знают и так и говорят: «А, девчонку-то? То в канаве она была. Мёртвая. Изнасиловали её, что ли?» Канава — это такой бетонный канал, метра три шириной, полтора глубиной. Дождь, подтаявший снег, грязь, нечистоты — всё уходит в неё. Канава начинается на южной окраине посёлка у гладких сопок, сейчас зелёных — и только чуть запорошенных снегом в то декабрьское утро. Мимо угловатых частных домов, через парк с колесом обозрения, разноцветные кабинки которого Сурэна каждый день видела из окна своего общежития, канава уходит к местной реке Аге. За пятьсот метров до берега, на пересечении улицы Базара Ринчино и Юбилейного переулка, и нашли Сурэну.
Место глухое: с одной стороны — сараи и огороды жильцов двухэтажного барака, напротив, через канал, — задний двор здания телевидения с огромными тарелками на крыше. Возможно, эти тарелки — последнее, что видела Сурэна.
То утро было туманное, тихое, без ветра. Почти рассвело, и продавщица шла на работу: «Не поняла — чего это? А это ребёнок повесился». Верёвка была привязана к ограде канала. Мёртвая Сурэна сидела на корточках. Чёрная куртка, синие джинсы. Рассказ продавщицы я знаю со слов её близкой знакомой — сама она отказалась говорить. Так почти со всеми непосредственными свидетелями событий.
В девять утра в квартиру одного из жителей двухэтажного барака постучались. «Будешь понятым?» — спросил полицейский. Около канавы уже собралась толпа прохожих. Пара полицейских экипажей и врачи скорой стояли за красно-белой сигнальной лентой. Понятого провели за неё. Врачи только что закончили попытки реанимировать Сурэну.
Я не называю фамилию понятого по его просьбе: у него жена и двое маленьких детей. Бурят, около тридцати. Панама, надвинутая на глаза, хриплый голос. Манерами напоминает то ли дельца — мелкого жулика, — то ли просто любителя халявы. Пока мы говорим, сидя в его раздолбанной «тойоте», он постоянно стреляет у меня сигареты. «Сурэна эта лежала на земле, грязные джинсы, пуховик расстёгнут до уровня груди, — вспоминает понятой. — Никаких побоев, ничего не было. Борозды на шее не видел. Верёвки — тоже. Ещё, думаю, повесилась — как? На корточках — потом говорили. Эм? Это какую силу воли надо иметь, чтобы повеситься, сидя на корточках? Что случилось-то у неё такого? Пиздец! Я вопросов лишних не задавал, подписать, конечно, всё подписал».
Понятого вывели за ленточку. Ошарашенный, он встал в толпе зевак и смотрел, как туда-сюда ходят невыспавшиеся полицейские, курят, поёживаются. Сурэна лежала, безвольно раскинув руки, прикрытая каким-то полотенцем. На груди — мобильный телефон. Записки не было. Ждали родственников на опознание. В толпе шли разговоры. «У нас тут разное трепали, — рассказывает ещё одна жительница двухэтажного барака. — Что убили её. Менты. Изнасиловали и выбросили в канаву. Блядовала с кем-то из патрульных, другие захотели, попользовались, ну и прибили. Я не знаю, правда, нет. Никто правды не знает, только та канава, как говорится. Потому что это дело решили спустить на тормозах».
Спустя восемь месяцев на месте гибели Сурэны можно по-прежнему найти обрывки красно-белой сигнальной ленты. Несмотря на то что последнюю ночь она провела в компании старшего лейтенанта Дарижапова, уголовное дело по факту доведения до суицида остаётся без подозреваемых. Вот выдержка из полицейского рапорта, составленного капитаном Полтевым из управления собственной безопасности МВД: «В ходе расследования уголовного дела было установлено, что в ночь на первое декабря старший лейтенант Дарижапов встретился с Сурэной Д., находился с ней в автомобиле до пяти утра. При этом он находился в состоянии алкогольного опьянения. Около пяти утра Дарижапов высадил Сурэну Д. у дома [её подруги] Снежаны Ш. После, в период до семи утра, Сурэна Д. совершила самоубийство путём повешения». Что случилось в ту ночь между Дарижаповым и Сурэной — в рапорте не указано.
Смерть, а за ней смерть
Ближайшая после гибели Сурэны криминальная полоса в газете «Агинская правда»: «Неизвестный пьяный мужчина угрожал поджечь кафе “Легендарная шаурма”, с пастбища не вернулся десятимесячный телёнок, на автодороге Чита — Забайкальск наехали на лошадь, в магазине “ДНС” с полки похитили наушники и ремешок для фитнес-браслета, у гражданина Ц. горела крыша гаража».
Шестидесятилетний главный редактор газеты Добчинов живёт в том же двухэтажном бараке, рядом с которым покончила с собой Сурэна. Я встречаю его у подъезда в один из вечеров: седой мрачный бурят в расстёгнутой рубашке задумчиво курит папиросу, сидя на лавочке. Когда я представляюсь, он лишь кивает — словно давно меня ждал. Мы говорим минут десять: но без толку, он то ли не знает ничего, то ли боится сказать лишнего. На вопрос, почему газета не написала о суициде, который случился прямо под его окнами, Добчинов неопределённо пожимает плечами. «У нас дети давно гибнут», — хрипло произносит он, бычкует папиросу и встаёт с лавки, протягивая на прощание сухую ладонь.
Речь, судя по всему, идёт о серии смертей в посёлке Могойтуй, что в получасе езды от Агинского. За несколько весенних месяцев 2018 года там покончили с собой пять студентов аграрно-промышленного колледжа: три девушки и два парня. «Умрёт ещё двенадцать человек», — обещало пророчество местного ламы, но после заметки в «Московском комсомольце» серия остановилась. Газета обвинила в гибели студентов АУЕ-идеологию*.
В парке мы встречаемся с местной активисткой по фамилии Демиденко: на детской площадке, с соблюдением конспирации — ей важно, чтобы вокруг не было камер наблюдения. Она уже несколько лет пытается вывести полицейских на чистую воду и, похоже, немного свихнулась на этой теме: в её быстром, иногда бессвязном рассказе один безумный сюжет сменяет другой.
«Ну, во-первых, [то, что написали в газете] это всё полная хуйня, — тараторит активистка Демиденко. — Никакое не АУЕ*, а тупо местные менты. Они заходили в общагу, выбирали девочек, которые им нравились, и насиловали. Иногда менты жили в соседней комнате со студентками. И забирали себе кого-нибудь. Те дети — они государственные, сироты, в смысле, с ними можно было делать, что хочешь. И вот, началось, смерть, а за ней — смерть. Довели одну, другую. Кристина неделю пила, извела себя. Она ползла, девочка, по коридору, у неё ноги отказали, в больнице это уже было, я умоляла врача что-то сделать, а её менты вот так обступили и не давали. А другую заперли в комнате, чтобы она ничего не сделала с собой, приехал мужик из Москвы, с комиссией — Голубь какой-то, фамилия такая, я говорю — вы сейчас уйдёте, а она умрёт. Он ушёл, и что вы думаете? — она одёргивает себя и с усилием возвращается к вопросу, который я задал. Он касался полицейского Дарижапова. — Да, знаю, раньше у нас в Могойтуе работал. Женат, двое детей. Очень агрессивный — они все, Дарижаповы, очень злые».
Старшему лейтенанту Жаргалу Дарижапову сорок один год. Родился в небольшом селе к востоку от Агинского, окончил сельхозакадемию в Улан-Удэ, в конце нулевых вернулся и стал полицейским. Игры, в которые он играет в «Одноклассниках», дают представление об интересах лейтенанта: «Покер», «Однорукий бандит», «Кодекс пирата», «Пообщаемся?». «Он какой-то всё время уставший, — рассказывает знакомый Дарижапова. — Спрашиваю: что, заебали тебя на работе, Жаргал? Он только отмахивается. При этом сам такой шибанутый слегка. Немного не успокоился, детство в жопе играет. Ну, видимо, от усталости надо как-то развлекаться. То выпьет, то гульнёт».
Наступают холода
«Покончить с собой — это не про неё, — говорит знакомая Сурэны. — Если только от злости, она, конечно, вредная была. Но за неделю до она ногти сделала, губы вроде подколола — ну чё-то не похоже, что она хотела покончить с собой». Сурэне на момент гибели было девятнадцать лет. Небольшого роста, смешливая, всегда ярко накрашенная. Ей явно хотелось нравиться окружающим. В её «инстаграме»* всего девять фотографий. Она делала селфи, изогнувшись в зеркале и прикрыв лицо телефоном, фото на улице у кафе — тоже в изогнутой позе, несколько крупных планов. В подписях обычно смайлики: ракета, дельфинчик. «Добро пожаловать на мою планету», — подписан пост от июля прошлого года.
За месяц до гибели Сурэна сделала одну из последних публикаций. Чёрно-белое селфи: на губах лёгкая полуулыбка, насмешливый взгляд, подпись «холода начались». В комментариях — её лучшая подруга Снежана: «Это чья конфетка?» В ответ — сердечко. Сурэна, как и Снежана, родом из бывшего колхоза Ага-Хангил, что на полпути между Агинским и Могойтуем. Вместе учились, дружили, гуляли с парнями, вместе переехали. «Обычные деревенские девки, приехали учиться после девятого класса, Сурэна пошла в мед, Снежана — в пед, — характеризует их общая знакомая. — Интересы? Как и все симпатичные девчонки, под музыку на тачке покататься с парнями, в кафе посидеть».
«Сурэна была боевого характера. Если ей что-то надо — разобьётся в лепёшку. Не хулиганила особо, ну, как все, — рассказывает завуч медучилища. — А так, что сказать про неё? Четвёртый курс, летом должна была выпуститься. Училась на лечебном деле. Мама у неё и двое младших, сестра и брат. Они там в деревне, она — здесь. На выходные туда уезжала только». «Иногда Сурэна не ехала домой, оставалась на выходных у Снежаны, — рассказывает её однокурсница. — В общаге строгие порядки — после девяти вечера уйти можно, только если заберёт кто-нибудь из родственников. Сурэне, как и многим, конечно, хотелось гулять, и в выходные можно было оторваться».
В субботу и воскресенье местная молодёжь идёт на центральную площадь посёлка: у них это называется «ходить на блядки». Девушки — парами или по трое. Парни — кружат на отцовских машинах. Школьницы одеты под кей-поп, те, кто постарше, — «в стиле Zara». После десяти вечера в Агинском работают несколько кафе: «Легендарная шаурма», которую кто-то недавно пытался сжечь, кафе «Одон» — единственное место в посёлке с итальянскими пастами в меню, «Харбин» — кафе китайской кухни, где ночью можно потанцевать и подраться. «У нас здесь уже все со всеми переспали, — смеётся однокурсница Сурэны. — Делать-то больше особо нечего, но парней маловато, да и неинтересно тусить со сверстниками, у них денег нет. Летом можно на улице посидеть, а зимой? В тот же “Харбин” сходить потанцевать — денег надо».
«Сурэна такая была, хваткая. Вот видно, если у человека депрессия или что-то такое. А “склонен страдать” — это не про неё, — рассказывает знакомая Сурэны. — Мы вместе с ней сдавали по обществознанию, и она не сдала, её спалили с телефоном. Но не расстроилась, разобралась как-то. А потом я узнала, что она стала одногруппницей моих знакомых. И мне рассказали о том, что она девушка такого лёгкого поведения, а у нас здесь в Агинском как бы закон и порядок очень плохой, и многие студентки, как бы так сказать, такие, как она, тусят вместе с полицией».
Согласно рапорту капитана Полтева, Сурэна и Дарижапов познакомились на вечеринке в отделе полиции. В ночь с субботы на воскресенье — это последние выходные в жизни Сурэны — она с подругой Снежаной пришла туда к троим знакомым — тоже инспекторам ПДН: Гонгорову, Мыдымгаеву, Санжаинову. «Обычные менты, кайфарики, не беспредельщики, не дауны, ну любители кутнуть, молодые пацаны все, меня не били ни разу», — так их характеризует один из частых гостей отделения полиции «Агинское». Эти трое младше Дарижапова — всем под тридцать, и, судя по всему, в ту ночь тот оказался в этой компании случайно. Выпивали, болтали, разошлись под утро. Очевидно, Сурэна понравилась Дарижапову — и он понравился Сурэне. Следующие несколько дней они переписывались в «Вайбере». Наступил вечер среды. Дарижапов предложил Сурэне встретиться.
Первая ночь зимы
Здание общежития — добротное, со свежим ремонтом. Сурэна жила в комнате № 24, на втором этаже. Я стою на проходной общежития и, пока вахтёрша звонит сменщице, которая дежурила в ту самую ночь, разглядываю бумажку с распорядком дня. Он напоминает армейский: подъём в семь утра, зарядка, завтрак, занятия, обед, занятия, время для самоподготовки, ужин, мероприятия в общежитии, вечернее построение, отход ко сну. «Часов в одиннадцать вечера Сурэна пришла и сказала: у неё проблемы. В такое время мы никого не выпускаем уже, — говорит вахтёрша. — Причём Сурэна легла уже в кровать. Но переписывалась с кем-то, встревожилась. Так соседка по комнате потом рассказывала. И вот Сурэна приходит на вахту и говорит: проблемы у дяди. Дядю её все уважают, он лама. Она сказала, дядя её заберет, ну мы и поверили».
Дядя Сурэны, Биликто-лама, — высокопоставленный священник в местном дацане, буддистском монастыре. Дацан находится в нескольких километрах от посёлка. Прежде чем найти Биликто-ламу, я долго брожу среди паломников и монахов, одетых словно для съёмок в кунг-фу-боевике. Наконец в одном из домиков, где проходит какой-то обряд, мне указывают на кабинет ламы. Он сидит за большим столом, заваленным книгами и, пока я объясняю, зачем пришёл, перебирает чётки. Дослушав, Биликто-лама шипит, словно увидел злого духа: «Ты зачем сюда приехал? Уходи отсюда! Уходи!» В таком формате мы разговариваем около часа: я пытаюсь объяснить, что дело спускают на тормозах, а он всё больше распаляется: «Ты что, вернёшь её? Воскресишь её? Зачем всё это ворошить? Не надо про неё ничего писать! Не надо, слышишь? Уходи, уезжай, зачем ты только приехал». Из угла комнаты недобро косится молодой обритый монах. Доносится обрядовое пение. Лама яростно перебирает чётки. Похоже, он знает, что случилось той ночью, ему стыдно — и этот стыд сильнее его ненависти к лейтенанту Дарижапову. Не хватало только быть битым буддистами, и я ухожу ни с чем.
В тот вечер Сурэну забрал Дарижапов. Как мы знаем из рапорта Полтева, они катались на машине до пяти утра, а потом он отвёз её к подруге Снежане. Это на южной окраине Агинского, там, где начинается канава. Огромный, обшитый коричневой вагонкой дом находится в самом конце тупиковой улицы. Сейчас Снежана здесь не живёт, переехала к родителям: беременна, парня нет, одной тяжело. На стук выходит ёе родственник, бурят лет двадцати. «Я спал, услышал, что машина приехала. Снежана быстро вышла, — вспоминает он то утро. — Увидел в окно Сурэну. Машина уехала. Они остались вдвоём и разговаривали, может, полчаса, может, час, но о чём — я не знаю. Потом, уже днём, Снежана узнала, что Сурэна с собой это сделала. И очень плакала».
Дарижапов не заинтересован что-либо обсуждать с репортёрами, тем более что всем местным полицейским настрого запретили это делать, — о чём мне простодушно сообщили сами сотрудники. Очевидно, что подробности знает Снежана, но она наотрез отказалась говорить. И вот спустя две недели мне удалось найти одну из общих подруг Сурэны и Снежаны. Она в курсе подробностей той ночи — знает их от Снежаны. Тоже попросила об анонимности: боится полицейских. Я верю её словам, потому что примерно эту версию, с разными акцентами, я слышал и от других людей, более далёких от Сурэны.
В тот вечер старший лейтенант Дарижапов был пьян. Пьян он был потому, что сильно расстроился. «Трое его коллег сказали, что спали с Сурэной, — рассказывает подруга. — Те трое, с которыми они пили в отделе. Было это, не было — не знаю. Но они так сказали ему, потому что она им тоже нравилась. А может быть, просто решили её потроллить. Дарижапов стал писать Сурэне, уговорил встретиться. Ну и стали выяснять отношения. Она почернела, разозлилась, приходила к Снежане. Сказала, что её все блядью считают. Её это очень обидело. Она боялась, что они ещё кому-нибудь расскажут. А у неё дядя — лама, она у него любимая племянница. Но насчёт суицида — Снежане она не говорила ничего. Она просто поплакала, успокоилась и ушла. В шесть утра они попрощались, больше Сурэна ни с кем не говорила».
Утром Сурэну нашли в канаве. Полицейские перепугались: около шести вечера капитан Ванданов — приятель Дарижапова — удалил записи с камер наблюдения, на которых была запечатлена вечеринка в выходные накануне гибели. Что на них было — неизвестно. Против Ванданова возбудили уголовное дело — за препятствование работе следствия. В отличие от остальных полицейских, замешанных в этой истории, он отстранён от работы. Портрет Жаргала Дарижапова по-прежнему висит на стенде лучших сотрудников у здания полицейского участка.
Сурэна похоронена в родном Ага-Хангиле. Грунтовая дорога огибает деревню и выходит в степь, которая кажется бесконечной. Через пару километров на склоне сопки — маленькое деревенское кладбище. Три свежие могилы выделяются на фоне остальных: два солдата, погибших в СВО, рядом — она. В деревне говорят, что однажды видели здесь лейтенанта Дарижапова. Но ни день, ни время, ни даже цвет машины, на которой он приезжал, вспомнить не могут. Так что, возможно, это просто слухи. «По-моему, никто не заинтересован в том, чтобы эта история выплыла наружу, — рассуждает подруга Снежаны и Сурэны. — Дарижапову — он женат — лучше забыть это как страшный сон. Или чё он там делает, пить по ночам в машине? Полиции выгодна тишина — им не хочется терять своих сотрудников. Дядя Сурэны, как я знаю, тоже постарался, чтобы никто ничего! Такой позор для него, ясное дело. Поэтому всем было легче тихо положить её в землю и оставить в покое».
*Деятельность организации запрещена на территории России.
#россия #криминал #истории #полиция #происшествия #расследования #репортаж #бурятия #общество #власть