Повесть
Часть 1. Дмитрий
Жители Колымы старались возвращаться из летних отпусков не впритык, а загодя. При перемещении с запада на восток реакклиматизация проходит гораздо дольше, чем в обратном направлении. Когда летишь на самолете из Магадана в Москву, часовые пояса «слизывают» время, словно мороженое. А вот при путешествии на восток эти часы виснут на тебе, как гири. Да и, согласитесь, есть разница: следовать в предчувствии блаженства отдыха на материк или возвращаться в холодный край из отпуска с кошельком налегке.
Исходя из этого правила, Дмитрий и Зоя купили билеты из Москвы до Магадана на 20 августа 1959 года. Зое особенно важно было вернуться в Атку пораньше. Она работала учителем физики в поселковой школе, к 1 сентября голова должна была стать свежей. К тому же Зоя была на пятом месяце беременности. Отпуск у них с Дмитрием получился насыщенным. Сначала они отправились на родину Димы в небольшой городок Мыски Кемеровской области. Летели до Новосибирска, откуда добирались на перекладных: сначала на поезде до Новокузнецка, потом на раздрыганном автобусе до Мысков — благо трястись пришлось недалеко, меньше 60 км. Дмитрий никогда не унывал и всячески поддерживал в дороге свою спутницу, которая чувствовала себя неважно. Один раз даже пришлось попросить водителя остановиться, потому что Зою тошнило. Заезд в Мыски был связан не только с желанием Димы навестить родные места, откуда он уехал на Колыму четыре года назад, но и с необходимостью оформить развод. Официально Дмитрий был женат, однако с супругой они расстались окончательно еще до его отъезда.
***
Зоя вместе с подругой Симой приехала в Атку в августе 1957-го. Семнадцать выпускников Калининского пединститута решили «посмотреть мир» и отправились по распределению в Магаданский край. Они встретились на Ярославском вокзале столицы — два парня и пятнадцать девушек. Первоначально желающих было больше, но некоторых родители отговорили отправляться в такую даль, и они предпочли местную глубинку. В поезде ребята заняли три плацкартных купе и в течение недели пересекли всю страну. Дорога длинной не показалась — скорее она воспринималась как веселое приключение. Играли в «балду», «замри» и «города», пели песни под гитару, которую взял с собой Володя Ильин, высокий, худой географ с вечно встрепанными волосами; бегали в станционные буфеты пополнять припасы.
В институте Зоя и Сима учились в разных группах и почти не общались. Сима была родом из деревни Куркино под Калинином, Зоя — ржевитянка. Но в дороге два молодых учителя физики оказались соседями на боковых полках. Для начала они договорились, что будут каждые сутки меняться местами, просто потому, что так интереснее. Сима была сероглазой, круглолицей, общительной, улыбалась открыто и располагающе — в этот момент на щеках появлялись ямочки. Ее нельзя было назвать ни пышной, ни худенькой, что называется — девушка в теле. Зоя — более миниатюрная, сдержанная, задумчивая, чаще слушала, чем говорила, но за ее серьезностью таилась готовность пошутить и рассмеяться над анекдотом. Внешность Зои не выглядела яркой, однако в привлекательности никто не отказал бы. Темно-русые вьющиеся волосы, серьезные зеленые глаза; словно нарисованные художником губы. Прически у Симы и Зои были практичными, особенно для такой дальней поездки: в стиле «комсомолка-активистка». Зоя удивилась, что у подруги волосы насыщенного шоколадного цвета, которые к тому же блестели на солнце. Сима открыла тайну: за месяц до всемирного молодежного фестиваля она с подругами ездила в Москву. Когда девчонки зашли в универмаг, там стояла очередь за иранской краской. Студентки пристроились в хвост, и пока стояли, разузнали, что если смешать хну и басму, волосы станут не только красивыми и блестящими, но и здоровыми, потому что иранцы свои краски делают из целебных трав. «Обязательно попробую», — пообещала Зоя.
Выяснилось, что обе девушки не чужды литературе. Сима знала много стихов и читала Зое наизусть Константина Симонова, Эдуарда Асадова, Веронику Тушнову. Зое больше нравилась проза — особенно она восхищалась романом «Молодая гвардия». А когда Сима упомянула, что любила слушать классические концерты в калининской филармонии, Зоя рассказала, как в их школе ставили сцены из оперы «Иван Сусанин» со своим оркестром, и это грандиозное мероприятие прогремело на весь город. Зоя учила Симу очищать яичную скорлупу, которая не поддается — с помощью большого пальца. Сима поделилась с Зоей, как легко запомнить порядок падежей: «Иван родил девчонку, велел тащить пеленку». Они даже вместе сочинили еще одну подобную считалку: «Икру Розалия делила, ворону тряпкой придавила». В общем, девушки подружились и стали не разлей вода.
В Находке их компания выгружалась утром. Сели в автобус, но вместо пассажирского порта уехали в торговый. Исколесили весь город, однако к обеду все же до цели добрались. Пароход «Ильич» отправлялся через три часа. Пока ждали, разговорились с кассиром, улыбчивой полной женщиной. От нее узнали, что «Ильич» — трофейный, из Германии, и плыть до бухты Нагаева, если не будет шторма или тумана, придется пять дней. «Мы в поезде неделю жили, — не огорчилась Сима, — поживем теперь на пароходе».
— Зой, — спрашивала Сима, когда они любовались закатом, — ты-то чего за тридевять земель укатила из своего Ржева? Я сама деревенская, а пришлось бы опять ехать в деревню, только другую. А у вас же большой город.
— Видела бы ты, — отвечала Зоя,— как меня родные отговаривали. Варя, старшая сестра, работает учителем математики в школе, где я училась. Она уже договорилась, что я туда и вернусь. Но, во-первых, где я буду в Ржеве жить — опять в комнате с печкой, родителями и Варей? А во-вторых, — она сложила ладони рупором и закричала в морскую гладь: «Да здравствует свобода!»
У Симы был с собой фотоаппарат, во время плавания она снимала веселых юных коллег на палубе. Дул прохладный бриз, на солнце пригревало почти по-летнему, и рассказы о лютых морозах казались выдумкой.
В Магадане прибывших учителей поселили в школе в центре города, спали они в классах на раскладушках. Постепенно педагогов распределяли по населенным пунктам обширного края. Вовку Ильина, например, «сослали» на Чукотку, в связи с чем он весь вечер перед отъездом пел грустные песни. Зоя и Сима слезно просили облоновское руководство, чтобы их направили в одну школу. На удивление, начальство пошло навстречу и определило подруг в поселок Атка в двухстах километрах от областного центра. Девчатам, оставившим вещи в Магадане, пришлось сначала тащиться на автобусе в райцентр Ягодное за 550 километров, оформляться в отделе образования, ночевать в местной гостинице, лишь затем возвращаться в Магадан за пожитками и уже оттуда следовать в Атку. Впрочем, на Колыме совсем другой счет расстояниям, нежели на материке: пятьсот верст — не крюк.
В Атку девушки прибыли, когда уже рассвело. Подхватив чемоданы, вышли у автобазы. «Вон ваша школа», — показал рукой пожилой шофер и снова тронул ЛАЗ, который скоро исчез за поворотом. Сима и Зоя направились к одноэтажному вытянутому зданию, на котором висела табличка: «Аткинская средняя школа». Здесь им предстояло работать. Со всех сторон поселок окружали покрытые низкорослой растительностью сопки, на которых лежал то ли утренний туман, то ли низкие облака. Колымская трасса шла прямо посередине, мимо домов, и, по видимости, являлась центральной магистралью. Сеял мелкий дождь.
— Смотри, Зой, — показала Сима, — там, вроде, детский сад, грибочки во дворе. Как думаешь, нам скоро пригодится?
— Уверена, у тебя получится быстрее.
— Да ну тебя, — фыркнула Сима.
Они сидели на скамеечке перед школой, накрывшись одним зонтом, наконец, подошла невысокая темноволосая женщина в плаще.
— Здравствуйте, девочки, — сказала она так, как обращалась бы к дочкам, — вы, наверное, наши новые учителя? А я директор, меня зовут Галина Ивановна. Пойдемте внутрь, пока в учительской посидите, а потом будем устраиваться.
Приняли подруг по-царски. Автобаза шефствовала над школой, и целый месяц Сима с Зоей жили в расположенном неподалеку профилактории предприятия.
— Зойка, — шутила Сима, — нас тут на убой кормят, растолстеем и станем некрасивыми.
— Сим, — возражала Зоя, — я столько наголодалась, что покушать от пуза — для меня праздник. Когда война началась, мне восемь лет было. Мы в эвакуации болтались по разным городам. Да и когда вернулись в Ржев, досыта не ели. В школе нам между первым и вторым уроком давали дольку хлеба, посыпанную сахаром — это было вкуснее любого пирожного.
В середине сентября девушкам выделили комнату, в которой уже стояли две металлические кровати и стол. Шефы и здесь подсуетились: был сделан ремонт. Пол еще сохранил запах краски, стены и потолки радовали свежей побелкой. Особенно новоселам понравилось, что не надо топить печку — теплом обеспечивали мощные батареи. Дом, где их поселили, местные называли бараком, хотя согласиться с этим было трудно. Скорее он напоминал общежитие: два крыла, в каждом по шесть комнат, кухня, постирочная и туалет. Девчата были вполне довольны, общежитская жизнь еще не забылась. Соседи показали их стол на кухне и велели, чтобы девушки не стеснялись обращаться по любому поводу. А дядя Володя Лазукин предложил пользоваться электроплиткой, пока не обзаведутся собственной.
Молодые педагоги стали преподавать — и в дневной школе, и в вечерней. Коллеги встретили их доброжелательно, а вот некоторые старшеклассники пытались хулиганить и дерзить, больше чтобы «проверить на вшивость». Но любители подобных выходок быстро поняли, что не на тех напали. И Сима, и Зоя умели держать в классах дисциплину, что было не единственным их достоинством. К урокам они готовились вдумчиво и тщательно, советуясь друг с другом. И сразу показали себя не как новички, а словно учительствовали много лет.
С вечерниками было, с одной стороны, проще, с другой, требовался несколько иной подход. Большинство учеников было старше, завоевать авторитет у них значительно труднее. Кроме того, следовало в корне пресекать фамильярность. Но и тут верхневолжские девушки оказались на высоте. Однажды, например, рыжеволосый ремонтник автобазы Славик прямо на уроке с ухмылкой предложил Симе поехать в выходной вдвоем на озеро Элекчан и там «поучить физику на практике». Озеро располагалось в восьми километрах от Атки и было излюбленным местом отдыха жителей. Серафима не вспылила, а, наоборот, с улыбкой парировала: «Спасибо, Вячеслав, за предложение. Возможно, я и соглашусь, если у вас будет годовая «пятерка» по моему предмету. Но, похоже, шансов у вас нет». Все засмеялись, а нахал сконфузился и больше такого себе не позволял.
Зоя, когда вела уроки у вечерников, обратила внимание на водителя, которого звали Дмитрием. Он на нее смотрел явно не только как на учительницу, что она замечала и что ей было приятно. Ему было 30 лет, он работал в пожарной части и пришел учиться определенно не по «обязаловке». Дмитрий обладал удивительным обаянием: располагающая улыбка, открытый взгляд, какая-то космическая коммуникабельность, помноженная на искреннюю доброжелательность. Казалось, даже пообщавшись пять минут с инопланетянином, мог превратить того в старого приятеля, хотя говорил всегда негромко и по делу. Физика давалась Дмитрию нелегко, и он время от времени просил Зою Васильевну что-то ему дополнительно разъяснить. При этом его внешность высокого статного мужчины контрастировала с детской непосредственностью; решая трудную задачку, он высовывал кончик языка, словно первоклассник. А еще Зоя втайне позавидовала его густым волосам — ей самой всегда хотелось иметь такие.
Культурная жизнь поселка была сосредоточена в клубе, где каждый день показывали кино, работала самодеятельность, а по выходным устраивали танцы. Время от времени Сима и Зоя приходили на танцевальные вечера. Молодые учителя не могли не обратить на себя внимание аткинских мужчин. Девушки не отказывались от предложений потанцевать, но Зоя втайне ждала, когда ее пригласит Дмитрий. И это, разумеется, произошло. Он признался, что ему немного не по себе танцевать со своим учителем. «Сейчас я не учитель, — мягко возразила Зоя, — а просто девушка». Он спросил, откуда она родом, и удивился, узнав, что Зоя с Волги.
— Надо же, как бывает, — улыбнулся Дима, — сибиряк встретился с волжанкой на Колыме. И неожиданно добавил:
— Можно, я вас сегодня провожу?
— Конечно, можно. Только не меня, а нас с Симой.
После танцев они, не торопясь, шли из клуба. Вечер был теплым для начала октября, хотя чуть-чуть подморозило. Снег уже лежал кое-где, но пока не укрыл поселок окончательно. По дороге Дмитрий развлекал подруг историями из шоферской жизни. «А правда, — поддела его Серафима, — что у пожарных самый крепкий сон? Говорят же — спит, как пожарник?» «На сон грех жаловаться, — не растерялся Дима, — но если загоритесь, приедем быстро». «Зоя, похоже, уже горит». «Сима, перестань», — смутилась Зоя. Когда они подошли к дому, Дмитрий предложил:
— Девчонки, а пойдемте в кино! Завтра показывают «Ивана Бровкина на целине».
— Я не могу, — ответила Сима, — у меня занятия в вечерней школе.
— А вы? — обратился он к Зое.
— С удовольствием. Я люблю комедии.
Вечером девчата пили чай, и Сима пытала:
— Зойка, признавайся, втрескалась? Чего покраснела?
— Сим, не знаю, он, конечно, шикарный мужчина. Но я-то самая обычная…
— Как это обычная? Ты не прибедняйся. Волосы волнистые, брови — на зависть, ни выщипывать не надо, ни подводить, как мне. А губки у тебя, Зойка, такие красивые, что мужчине за счастье их поцеловать. Стройная, умная — все при тебе. Димка точно неровно дышит.
— А ты чего наврала, что завтра вечером уроки? Ишь, хитрюга.
— Тактический маневр. В таких делах третий — лишний.
— Ты мне, тактическая маневруша, беретку свою дашь?
— Для подруги ничего не жалко.
Зоя удивлялась сама на себя. Она ведь регулярно виделась с Дмитрием в школе, но никогда не одевалась специально, чтобы ему понравиться. Тут же ей хотелось выглядеть особенно привлекательной. А к ее светлому плащу очень шел Симин берет. Зоя не считала себя красавицей, однако была большой модницей. С первой же зарплаты купила платье и блузку, которые присмотрела в магазине заранее. Пришлось попросить продавщицу Клавдию Петровну, мать своего ученика, чтобы отложила. Улыбалась Зоя нечасто, но, если это случалось, становилась само очарование. Именно такая улыбка была подарена Дмитрию, когда она вышла из дома к нему навстречу.
— Зоя… — он запнулся, — Васильевна, вы сегодня — просто шик и блеск. А может, мы сразу на «ты» перейдем?
— Почему бы нет? Но в школе все равно называй меня по отчеству и на «вы».
— Будет сделано.
По пути в клуб он вспоминал про Мыски, откуда приехал, про родителей, сестер и племянников.
— А сам-то ты не семейный? — поинтересовалась Зоя.
— Был женат, — честно признался Дима, — но с супругой не сложилось, поэтому и уехал, даже не развелся. Я ведь шофер первого класса, а водители везде нужны. Сначала в Артыке руду возил, потом сюда перевели. Уже два года прошло…
— С женой почему не получилось?
— Я с Раей познакомился после армии, она в столовой работала буфетчицей. У нас все быстро закрутилось: погуляли, поженились. Потом она выпивать начала, а может, и до меня выпивала. В буфете же со спиртным просто, она сама говорила: «Налью себе рюмочку, а в бутылку воды добавлю, алкоголикам без разницы». А она, когда выпивши, скандальная. Из рейса вернусь, и так устал, и Райка все нервы поднимет. Пытался ее уговаривать, бесполезно. Надоело постоянно ругаться, поэтому, можно сказать, сбежал. Сестра пишет, что сейчас она совсем спилась.
— И что дальше думаешь делать?
— Давно хочу развестись, да все что-то мешает на материк выбраться… Зоя, может, я зря про это рассказал?
— Правильно сделал, что рассказал. Гораздо хуже, если бы скрыл.
Когда Дима стоял в очереди за билетами, рыжий Славик с автобазы подмигнул ему: «Что, Диман, училку закадрил?» «Кадрить — это по твоей части, — усмехнулся Дмитрий. — Только что-то от тебя все девчонки шарахаются».
После фильма Зоя и Дима долго гуляли по поселку. Дмитрий говорил про Колыму, про своих товарищей по общежитию. Зоя спрашивала, сильные ли в Атке зимой морозы. «Холода здесь знатные, — просветил Дмитрий, — а если ветер задует, да еще с метелью — берегись. Но быстро привыкаешь».
Посельчане стали часто видеть Диму и Зою вместе: в кино, на танцах, в библиотеке. Особенно умилялась библиотекарша Зинаида Сергеевна. Дмитрий и до знакомства с Зоей часто сюда заглядывал, а тут они появлялись вместе, порой долго обсуждали книгу, заинтересовавшую обоих. Дима был «любимчиком» Зинаиды Сергеевны: разбирающийся в жизни, гибкий в суждениях, не навязывающий своего мнения. Зоя, по мнению заведующей библиотекой, могла бы стать Дмитрию достойной парой.
Дима по выходным заходил к подругам в гости. Им было весело втроем — они пили чай, играли в шашки, болтали о фильмах. На «Девушку без адреса» все вместе сходили два раза, а Зоя хвасталась, что знаменитый актер Юрий Белов — ее земляк. «Ты-то откуда знаешь?» — не поверила Сима. «Я фотографии артистов, — объяснила Зоя, — со школы собирала. А с Беловым, когда он в «Карнавальной ночи» снялся, было интервью в «Калининской правде». «Тогда он и мой земляк тоже», — сделала вывод Сима. «Фигушки, — возразила Зоя, — он в Ржеве родился, а не в твоем Курятино». «Сама ты курятина, — смеясь, возмутилась Серафима, — моя деревня называется Куркино». «А мои Мыски, — добавил Дима, — пока я на севере баранку кручу, превратились из поселка в город — мама написала».
Новый год отмечали всем домом, но Дима прийти не смог — у него было дежурство. Зато первого января вечером Дмитрий явился с коробкой шампанского. Он прошел по комнатам и позвал всех в общую кухню. Гулянка продолжилась. Дима был в ударе: рассыпал дамам комплименты, рассказывал анекдоты, подливал всем шампанского. Валентина Федоровна, солистка самодеятельности, пела, аккомпанируя себе на семиструнной гитаре. Учительница английского языка Людмила Ивановна принесла проигрыватель с пластинками, начались танцы. Разошлись за полночь, хотя следующий день был рабочим… «Зой, — восхитилась Сима, когда они остались вдвоем, — ну и Димка у тебя веселый. Такой праздник устроил». «Да, — согласилась Зоя, — характер у него легкий. А ты знаешь, какой он отзывчивый! Если кому-то помощь нужна, даже не задумывается. Помнишь, у Вали из девятого класса сестра умерла?» «Это у которой муж в пожарке работает?» — уточнила Сима. «Работал, сейчас на автобазу перешел. Дима и похороны организовал, и помогал во всем».
***
Дмитрию и Зое хотелось побыть наедине — их обоюдную симпатию не увидел бы разве что слепой. Но возможность влюбленным представлялась редко. В такие минуты они просто сидели, обнявшись, приникнув друг к другу, и беседовали. Большего себе не позволяли — в любой момент могли постучаться соседи или прийти Сима.
Перед восьмым марта Дима съездил в Магадан, купил цветы, бутылку хорошего вина и целую сумку свежих овощей и фруктов. Со всем этим богатством явился праздничным утром к подругам — наградой ему стали возгласы восхищения и поцелуи. Причем Зоя и Сима продуктам радовались не меньше, чем тюльпанам. На Колыме яблоки, мандарины, помидоры, огурцы не растут. В Атке, например, сплошные камни, а под ними вечная мерзлота. И девчата не раз сетовали, что соскучились по «живым» витаминам. Сушеных бананов и австралийской баранины в местных магазинах было в достатке, а вот апельсины, если и появлялись, пугали ценами. Ведь доставлять их приходилось самолетом. Так что салатно-фруктовая вкуснятина появлялась в магаданских магазинах в основном перед праздниками, и, несмотря на дороговизну, расхватывалась моментально.
— Дим, — допытывалась Сима, — как ты это все добыл? Наверное, кучу денег истратил?
— Какой праздник без цветов и фруктов? Давайте стол накрывать, а потом в клуб на концерт. Сегодня там Славка дебютирует — будет басню читать.
— Неужели? — изумилась Зоя, — что это с ним произошло?
— Влюбился в певицу, — проинформировал Дима.
После первомайской демонстрации Дмитрий сообщил девушкам, что скоро у него будут ключи от дома. Товарищ по работе Валентин уезжает с семьей на полгода на материк и разрешил Диме пожить. Северяне в отпуск отправлялись не каждый год, зато надолго.
Вскоре Зоя призналась Симе:
— Дима сказал, что любит меня и предложил жить вместе.
— Вот это да! А ты?
— Я его тоже люблю, но пока ответа не дала. Он ведь с женой не развелся.
— Зой, я считаю, любовь — это главное. Но ты все-таки подумай.
Зое серьезные решения давались непросто. Она долго все взвешивала, помещая на воображаемые чашечки весов аргументы «за» и «против». Но если уж приходила к какому-то выбору, ее было не сдвинуть. Например, после школы она, имея серебряную медаль, поступила без экзаменов в столичный геодезический институт — просто потому, что туда подалась подруга и одноклассница Галка. Они и жили вместе на частной квартире в Химках. Спустя полгода Зоя поняла, что карты и землеустройство — не ее. Угнетало бесконечное черчение. Но как вернуться в Ржев — соседи сделают вывод, что выгнали. После мучительных раздумий Зоя забрала документы. До лета работала на семстанции, а потом поехала в Калинин и стала студенткой педагогического института… Предложение Димы также вызвало в ней непростые размышления. В своих чувствах она была уверена, как и не сомневалась в Диминых. Но удобно ли учительнице жить с мужчиной без росписи? Как к этому отнесутся в поселке? И что скажут родные?
Однако можно ли было устоять перед Диминым шармом? Его нежный натиск кружил голову и сводил с ума. Вечером в конце мая Дима и Зоя дождались, пока Сима придет с занятий у вечерников и объявили, что переезжают.
— Зоя, Димка, вы молодцы! Очень рада за вас.
«Молодожены» шли по поселку, у Димы в руках были два чемодана с Зоиными вещами. Они напоминали отпускников, наконец-то дождавшихся путешествия, о котором давно мечтали. А их путешествие было в самое желанное место на свете — страну любви…
***
Заканчивался первый для Зои и Симы учебный год. Дорога на материк и обратно в это лето им не оплачивалась, только в следующее. Поэтому отпуск девушкам предстояло провести в Атке. Симу назначили руководителем пионерского лагеря, располагавшегося неподалеку от поселка. Это была инициатива директора школы Галины Ивановны, которая разглядела в Серафиме организаторские способности. Ну, а Зоя с Дмитрием проводили «медовое лето». Колымская природа, понимая, что погожих деньков ей отпущено мало, долго не раскачивается. Едва наступает тепло, все расцветает и спешит жить. Невесть откуда вылезают яркие цветы, над которыми порхают бабочки, снова одеваются хвоей лиственницы, сопки покрываются мхом, лишайником и стлаником. Но снег на вершинах может лежать до июля и даже дольше.
Лето выдалось жарким, дождей было мало. Дима и Зоя много гуляли по сопкам, каждая из которых имела местное название: Двухбратка, Семибратка, Пионерская, Больничная, Погорелая и так далее. Иногда брали с собой еду, строили шалаш и проводили на природе целый день. Сима приезжала на выходные, и тогда они бродили вместе, а порой к ним присоединялись и другие учителя. Фотографии, сделанные Симой, потом улетали в почтовых конвертах на материк к родственникам. Купаться ездили на озеро Элекчан — любая грузовая машина брала попутчиков. Речка, тезка поселка, была слишком мелкой, в ней плескалась ребятня. Футбольное поле в Атке получилось с уклоном, поскольку найти ровное место такого размера оказалось трудно. Зоя и Дмитрий ходили болеть за местный «Спартак», за который играл Володя, муж «англичанки» Людмилы Ивановны. У Карамкена «спартаковцы» к восторгу зрителей выиграли 3:0, а вот Соколу через неделю уступили — 1:2. Но жители своих футболистов любили и поражения им прощали, тем более, от летчиков.
Однажды Дима предложил Симе и Зое: «Девчонки, поехали в Магадан кутить».
— Что значит кутить? — насторожилась Зоя.
— Да это я так, в шутку. Поселимся в гостинице, накупим вам нарядов, а вечером пойдем в ресторан.
— В Магадан я не против, у меня как раз перерыв между сменами, — согласилась Сима, — только остановлюсь у Тани Ветровой, она давно звала. Таньке повезло, ее оставили в той школе, где мы ночевали, там литератор был нужен.
Поездка в Магадан получилась насыщенной. В одном из магазинов Зоя долго примеряла платья, пока не выбрала самое изящное. А когда хотела снять его, чтобы оплатить на кассе, выяснилось, что Дмитрий прежний ее наряд уже выбросил. «Дим, зачем?» — удивилась Зоя. «Ты теперь только новое будешь носить», — последовал ответ. Афиши извещали, что в драмтеатре вечером состоится концерт знаменитого певца Валентина Козина.
— Ух, ты! — восхищенно вымолвила Зоя, — вот бы туда попасть.
— Наверняка билетов нет давно, — засомневалась Сима.
— Билеты будут, — уверенно заявил Дима.
Они направились к театру, Дима скрылся внутри и через двадцать минут, действительно, вернулся с тремя билетами, правда, в разных местах. Казалось, для него не было ничего невозможного. Поэтому Зоя не удивилась, когда им дали номер на двоих в гостинице «Магадан», хотя перед администратором стояла табличка «Мест нет». Они втроем сходили на концерт Козина, потом Дима повел дам в ресторан при гостинице, где заранее заказал столик. Про ресторан «Магадан» ходил слух, что в выходные попасть сюда нереально. Однако Дмитрий опроверг и это утверждение. Зоя и Сима в ресторане были впервые в жизни, но им не понравилось. Слишком много шумных хмельных мужчин с приисков и женщин сомнительного поведения, чересчур громкая музыка, слишком разнузданное веселье. Немного посидев, они вышли наружу и под бесконечные крики чаек сначала проводили Симу, потом вернулись в гостиницу. На следующий день, прежде чем отправиться обратно, компания вчетвером прогулялась на берег Охотского моря, где в бухте Нагаева как раз стоял пароход «Ильич».
— Год назад он нас сюда доставил, — задумчиво произнесла Татьяна, — теперь еще кто-то приплыл. Значит, хороших людей на севере стало больше. А Володька Ильин уехал обратно, не выдержал холодов и одиночества. Жалко. Мы с ним виделись перед отъездом, пожаловался, что постоянно болеет.
В Атке наступило время сбора грибов и ягод. Жители с азартом ходили в сопки за голубикой, жимолостью, маслятами и подберезовиками. Зоя с Дмитрием тоже проявили хозяйственность и сделали заготовки: наварили варенья, насолили и намариновали грибов. Вдвоем у них все получалось легко и вдохновенно. Однажды вечером они пили чай с эклерами, которые виртуозно пекла местная столовая.
— Не зря я, — хитро прищурилась Зоя, — чая в кружку по края наливаю.
— Почему? — заинтересовался Дима.
— Мама говорила — кружка не полная, жених будет губатый. А ты у меня вон какой красивый.
— А что еще твоя мама говорила?
— Кому-то нравится ситец полосатый, кому-то парень носатый.
— С носом у меня тоже вроде все в порядке. А у нас говорят: «Любовь не пожар, но загорится — не потушишь».
— Хоть ты и пожарный, — рассмеялась Зоя, — но такой огонь гасить не надо.
Зоя напрасно сомневалась — в поселке их никто не осуждал. Шесть месяцев они могли не беспокоиться о жилье, но время летит быстро, особенно счастливые часы. В ноябре вернулись хозяева, Дима с Зоей какое-то время теснились втроем в одной комнате с Симой. Хлопотать об отдельной площади для влюбленных отправилась к директору автобазы (богу и царю поселка) Серафима. Сергей Михайлович, крупный, солидный, темноволосый и чуточку смуглый (на север он приехал из Краснодарского края), душой все понимал, но развел руками: не имею права, они же не расписаны. Сима не успокоилась и записалась на выездной прием к секретарю райкома партии, когда тот приехал в Атку. И, слава КПСС, Зое и Диме была выделена освободившаяся комната в том же доме. По случаю новоселья была устроена вечеринка, на которой Сима была с Юрием, высоким красавцем с ухоженными усами, чем-то похожим на киношного гусара. Их роман развивался чуть ли не под копирку: в сентябре Юра, который тоже работал в пожарке, поступил в вечернюю школу. И вскоре их обоюдная с Симой симпатия перестала быть тайной для окружающих. Новый год они встречали вчетвером.
В мае 1959-го Зоя поняла, что ждет ребенка. Сообщение, разумеется, обрадовало Диму, но будущим родителям настала пора задуматься о регистрации отношений. Тогда они и запланировали вояж сначала в Мыски, потом в Ржев. Зоя предлагала Дмитрию посетить Мыски одному. Все-таки две жены в одном городе — многовато. Но Дима и слушать не хотел...
***
Евдокия Тихоновна, мать Дмитрия, встретила Зою настороженно, однако постепенно оттаяла, увидев, как сын к ней относится.
— Мам, — завел разговор Дима, — у тебя, вроде бы, начальница ЗАГСа знакомая, надо бы побыстрее развод оформить.
— Заспешил, — поджала губы Евдокия Тихоновна, — у вас там на севере, видно, просто пожениться. Быстро же ты себе новую нашел. Смотри, не пришлось бы снова расходиться.
— Ни за что на свете, — улыбнулся Дмитрий, — Зойку люблю и ни на кого не променяю. Она же человека из меня сделала. Физику теперь назубок знаю. Да и лирику тоже.
В Мысках Зоя и Дима провели неделю. Меньше не выходило — нужно было навестить многочисленных родственников: у Димы было два брата и две сестры. Зою смешило, что Дмитрия близкие называли Митей. Апофеозом стала традиционная в Сибири семейная лепка пельменей на зиму, в которой принимали участие все старые и малые во главе с Яковом Алексеевичем и Евдокией Тихоновной. Что касается развода, Дмитрий навестил бывшую супругу. Раиса разительно изменилась — одутловатое лицо, мешки под глазами, отрешенный взгляд. Когда она открыла Дмитрию, из глубины квартиры доносились пьяные голоса.
— А, явился-не запылился, — дохнула женщина перегаром, — чего надо?
— Рая, нам нужно оформить развод.
— Что, другую скобелил?
— Да, у меня другая женщина, у нас будет ребенок.
— Да пошел ты… Давай, выметайся, никакого развода ты не получишь.
Дмитрий спорить не стал. На следующий день он подал заявление в суд, однако оформить свидетельство до отъезда не получилось. Суд — дело неспешное.
***
В Ржев прибыли ночным поездом, заранее послав телеграмму. Прошли от вокзала к деревянной двухэтажке на улице Калинина, их встретили родители Зои и старшая сестра Варя. Варвара и Зоя были похожи только в одном – обе худенькие. В остальном Варя отличалась: черноволосая, остролицая, с тонкими губами. Она странным образом сочетала в себе строгость взгляда и обезоруживающую мягкость улыбки, которая придавала ей особый шарм. Именно Варвара открыла дверь гостям. После объятий, поцелуев и восклицаний молодых определили спать в уличный сарай. На лето почти у всех жителей дома в дровяниках были оборудованы лежанки.
Заснули они не сразу, Зоя рассказывала про свою семью. Ее родители — старообрядцы; церковь, куда они ходят, находится рядом с домом, через забор. Ольгу Николаевну родители долго не выдавали замуж, искали жениха той же веры. Когда они с Василием Всеволодовичем поженились, им было по 28 лет. Первой родилась Варя, потом еще две сестры, а Зоя была самой младшей. Она появилась на свет, когда родителям было за сорок. Варя — учитель математики, приехала работать в Ржев сразу после освобождения города. О личной жизни не задумывалась — нужно было помогать учить младших сестер, Валю и Зою. Средняя, Шура, даже успела повоевать — в 1944-м ей исполнилось 18, в армии она была связисткой. Сейчас у Александры своя семья, трое сыновей.
Уже на следующий день Дмитрий освоился на новом месте и перезнакомился с жильцами. Он совершенно очаровал Ольгу Николаевну и Василия Всеволодовича.
— Повезло нашей Зойке, — кричал дед Вася в ухо бабушке Оле, которая была глуховата, — хорошего себе мужика отхватила, веселого.
— Соседки спрашивали, — отвечала та, — не хочет ли твой зять отведать ржевского пивка. Я им сказала, что пивом он не интересовался, а вот молока свежего попросил.
Дмитрий отправился в Пушкинскую школу, где работала Варвара, и договорился с преподавателем труда Сан Санычем об аренде грузовичка. После чего вывез мужское население дома на рыбалку с ночевкой, где опять же был душой компании. Зоя с Димой гостили у родных, и всюду Дмитрий, едва разговорившись, становился своим. С ним было просто, а Михаил, супруг Зоиной сестры Шуры, провожал его через весь город от своего дома в Захолынке, потому что никак не мог расстаться. С Варей Дмитрий ходил на Волгу купаться. Бабушка Оля сопровождала их шутливым напутствием: «Утонете, домой не приходите»… Но Дима не только развлекался. Он не упустил случая позаниматься с Варварой математикой. Дед Вася попросил его залатать крышу сарая. Дмитрий отправился на ближайшую стройку и договорился с работягами, чтобы ему продали два рулона толя — в магазинах его достать было невозможно. И они с Михаилом полностью перекрыли крышу. Дима разобрал и прочистил керогаз, на котором готовили еду,после чего тот перестал коптить.
Когда наступило время уезжать, Дмитрий предложил Варе проводить их с Зоей в Москву.
— Поехали с нами, — уговаривал Дима, — ты там училась, все знаешь. На ВДНХ сходим: газеты об этой выставке трубят, она же всего пару месяцев назад открылась.
— ВДНХ — хорошо, но где жить-то будем? — возразила Варвара.
— Это не проблема, — успокоил Дмитрий, — есть там гостиница, где селят колымчан.
Диме невозможно было отказать, и они втроем отправились ночным поездом в столицу. В гостинице «Север» сняли два номера: одноместный и двухместный. Правила были строгие — без штампа в паспорте Зою и Дмитрия вместе не поселили бы. Пришлось пойти на «подлог»: в двухместный записать сестер. Селились, конечно, по-другому — у Вари был отдельный номер. Когда Дима спустился, чтобы уточнить, есть ли буфет, в холле к нему подошел невысокий лысоватый мужчина лет сорока, одетый в стандартную темную «двойку» с галстуком.
— Извините, вы Дмитрий?
— Да, привет, ты тоже с Колымы?
— Нет, — ответил незнакомец, — я кое-откуда подальше.
— Так дальше, вроде, некуда, — удивился Дима, — разве что Камчатка с Сахалином.
Однако его собеседник, внезапно став строгим, проговорил:
— У меня к вам серьезный разговор. Вы можете уделить мне время?
— Могу, конечно. Сейчас своих девушек предупрежу и вернусь.
Было теплое утро позднего лета. Возле гостиницы располагался сквер, на листве берез уже появились рыжие хвостики. Они сели на скамейку.
— Как звать-то? — спросил Дима.
— Да меня не надо звать, я сам прихожу… У вас же с супругой скоро будет сын?
— Почему сын, может, дочь.
— Дмитрий Яковлевич, возможно, покажусь вам странным, но прошу меня выслушать.
Встретиться с вами меня уполномочили там…
Он показал пальцем на небо.
— В космосе, что ли? — сыронизировал Дима.
— Нет, Дмитрий Яковлевич, не в космосе. Я к вам по поручению… как бы это сказать… высших сил, которые руководят мироустройством на Земле.
— Посланец Бога? — рассмеялся Дмитрий. — Так нас в школе учили, что Бога нет, а религия — мракобесие.
— Я знаю, — ответил незнакомец, — что у вас в стране в потусторонние силы не верят. И вы можете счесть меня за чудака. Но все-таки должен передать вам то, что мне поручили. Давайте договоримся: вы меня выслушаете, а там уже решите, как поступить.
— Валяй, время есть, девчонки отдыхать легли.
— Вам интересно, каким будет ваш сын Андрей?
— Конечно, интересно. А когда вы успели с Зоей поговорить? Это же она имя придумала.
— Открою, доверия ради, что не только знаю имя вашего будущего ребенка, но и почему он его получит. При этом уточню, что с Зоей Васильевной не общался и общаться не предполагаю.
— Ну и почему же?
— Когда ваша жена гостила в Кирове у старшей сестры Валентины в коммунальной квартире, ей понравился соседский малыш Андрей. Тогда она решила — если у меня будет сын, назову так же.
— Да, — почесал лоб Дима, — похоже, вы и правда издалека. И для чего я вам понадобился?
— Видите ли, так получилось, что ваш сын попал в число отмеченных.
— Это как?
— Отмеченными там, — незнакомец опять показал пальцем на небо, — называют людей, которым даны творческие способности. К таким людям у нас особое отношение.
— Ага, особое, — оживился Дмитрий, — Лермонтова с Пушкиным на дуэли ухлопали, Маяковский застрелился, Есенин повесился. Я уж не говорю о Пастернаке, до сих пор в газетах поливают…
— Вы совершенно правы, гениальность — не только избранность, но и тяжкий крест, который мало кто выдерживает. Но могу вас успокоить — Андрея гениальность не коснется. Он будет обладать определенными поэтическими способностями. Говоря проще, писать стихи.
— Смеешься? Какие стихи? Я — водитель, батя тоже, всю войну на грузовике отъездил. Никто из наших мысковских к литературе отношения не имеет. Зоя — учитель физики, Варя — математик, Валя — инженер. Родители Зои — обычные люди. И откуда стихи?
— Есть такая фраза, может, вы ее слышали: «Бог поцеловал в макушку». На самом деле это что-то вроде лотереи. Считайте, что вашему Андрею повезло, он стал отмеченным вопреки наследственности.
— Во как. А я думал, тоже водителем будет…
— В том-то и суть, Дмитрий Яковлевич, — вздохнул незнакомец, — вы шофер, и обязательно научите сына водить машину. И в 21 год он погибнет, разобьется. И ничего не успеет написать.
Дмитрий сидел, ошарашенный. Наконец, после долгой паузы, проговорил:
— А что-то можно изменить?
— Для того я и послан, — облегченно произнес собеседник. — Там, — на сей раз он просто поднял глаза, — хотели бы познакомиться с его поэзией. А сын ваш «созреет» поздно, после тридцати. Спасти его можете только вы.
— Я? И как?
— К сожалению, ценой своей земной жизни. Он не погибнет, если вы уйдете до его рождения.
— Застрелиться из ружья, что ли?
— Что вы, Дмитрий Яковлевич, зачем такие жестокости? Вы просто заснете и не проснетесь. Кстати, у вас есть ружье?
— Ружья нет, хотя в Атке все охотники. Но убивать зверей — это не для меня.
— И все-таки, когда вас пригласят на охоту, не отказывайтесь. Да, Дмитрий Яковлевич, я обязан выслушать ваши пожелания в отношении Андрея.
— Пожелания… А можно подумать?
— Можно, только недолго. Наша с вами встреча — единственная. Если вы согласитесь на мое предложение, вправе выдвинуть три условия. Давайте сделаем так: я отлучусь на короткое время, а вы пока поразмыслите.
Оставшись один, Дмитрий начал лихорадочно соображать. Ведь из любого положения можно
найти выход. Допустим, он пошлет этого мужика подальше. Родится сын, и что, растить его, зная,
что в 21 год погибнет? Как с этим жить? А вот как — ни в коем случае не учить водить машину. И
строго наказать, чтобы никогда не садился за руль. И пусть потом пишет свои стихи. Надо же, стихи — с чего вдруг? Да, сейчас придет, скажу, чтобы катился лесом…
В это время незнакомец вернулся и заговорил сам, опередив Диму:
— Дмитрий Яковлевич, вы, я вижу, думали о другом, и совершенно напрасно. Дело в том, что в случае отказа вы забудете о нашем разговоре, как будто его не было.
— Не понял, почему?
— Как бы вам объяснить… Помните, в Атку приезжал гипнотизер и проделывал со зрителями манипуляции на сцене. Отправлял их на любовное свидание, кататься на лошади, плавать в теплое море… Потом они просыпались и ничего не помнили. Примерно так же произойдет с вами.
— То есть сын разобьется, и я не смогу этому помешать?
— К сожалению. Поэтому вернемся к вашим пожеланиям Андрею.
— А нельзя ли, чтобы я хоть одним глазком увидел его, и уж потом…
— Увы… Итак, я вас слушаю.
— В общем, так, — задумчиво произнес Дмитрий. — Первое условие: чтобы сын никогда не водил машину.
— Логично, — согласился сосед.
— Второе: он не должен пострадать из-за своих стихов.
— Поясните, что вы имеете в виду.
— Чтобы его в тюрягу не посадили, как Мандельштама, с дерьмом не мешали, как Пастернака или Ахматову.
— Хорошо, принято.
— А третье я еще не придумал…
— Могу вам помочь. В качестве третьего условия предложил бы такое: чтобы вы имели возможность знакомиться с его творчеством. Надеюсь, он вас порадует. Кстати, покинув этот мир, вы сможете следить за жизнью Андрея и даже в каких-то ситуациях ее корректировать. Например, оберегать, если ему будет грозить смертельная опасность.
Дмитрий только молча кивнул.
— И последнее, Дмитрий Яковлевич. О нашем разговоре никто не должен знать, иначе соглашение тут же потеряет силу… Вы, я вижу, шокированы. Мне очень жаль. Не знаю, послужит ли утешением: Андрей вас будет очень любить.
Дима опустил голову, пытаясь осмыслить происшедшее. Что это — неудачная шутка, розыгрыш? Когда он опомнился, незнакомца не было. «Чертовщина какая-то, — подумал Дима, — как в кино».
Зоя и Варя обратили внимание, что в этот день Дмитрий был необычно сосредоточенным и почти не улыбался. Впрочем, расспрашивать было некогда, они мотались по Москве. Посетили ВДНХ, где больше всего их поразил космический павильон — особенно интересно было увидеть воочию макеты искусственных спутников Земли. Зоя сказала, что надо обязательно пройти к скульптуре «Рабочий и колхозница», потому что с нее начинается каждая кинолента «Мосфильма». Вдоволь нагулявшись по выставке, поехали в зоопарк. Открытием для Димы стало метро — он любовался подземкой, как ребенок, попавший в магазин игрушек. Дима не умел долго переживать. Назавтра они ходили по магазинам, покупая Зое и Варе обновки. При этом Дмитрий, пока сестры были в примерочной, смешил продавщиц... Проводив на поезд Варю, отправились в аэропорт. Своего рейса им пришлось ждать три часа, поскольку выявились неполадки в самолете. Дима порывался рассказать Зое о вчерашнем разговоре, но каждый раз его что-то останавливало. Зою же насторожила информация о неисправности их Ила-18.
— Дим, может, попробуешь купить билет на другой рейс? Вдруг в полете что-нибудь сломается — они же впопыхах ремонтируют.
— Нет, Зоенька, долетим мы благополучно, я уверен. Надеюсь, и в Атке будет все хорошо, хотя…
Договорить он не успел, поскольку их пригласили на посадку.
— Впервые слышу, — изумилась Зоя, — чтобы объявление делал мужчина.
Дима ничего не ответил, потому что он узнал этот голос.
***
В Атке пошла привычная, налаженная жизнь, и Дима не вспоминал о странном разговоре в Москве. Между тем, Сима и Юрий пригласили в октябре на свадьбу. Гуляли в Симиной комнате, составив несколько столов. Гостей было много, но в тесноте — не в обиде.
— Зой, — спросила Сима, подсев к подруге, когда мужчины вышли покурить, — вы-то когда? Вон у тебя живот какой.
— Ждем бумаг о разводе из Мысков.
Андрей уже вовсю колотил ножками внутри мамы; наконец, в конце ноября по почте пришли документы о расторжении брака. Будущие родители подали заявление в поссовет. По закону ждать нужно было месяц. В середине декабря к Дмитрию подошел коллега Валентин, в доме которого полгода жили молодые. Валя был страстным охотником; он, несмотря на внешнюю неуклюжесть и намечающийся животик, мог часами ходить по сопкам в поисках добычи. Валентин был ровесником Дмитрия, но выглядел старше из-за ранней лысины.
— Дим, айда завтра на охоту, как раз выходной.
Назавтра они с Зоей запланировали пойти в магазин за детской коляской, а вечером сходить в кино. Но перед его глазами словно всплыл московский незнакомец, и Дима рассеянно ответил: «Похоже, надо идти».
— Если не можешь, — видя его растерянность, забеспокоился Валентин, — давай отложим, поохотимся в другой раз.
— Нет, Валь, пойдем завтра, только у меня ружья нет.
— Это не проблема, у меня их три.
Зоя была очень удивлена и даже возмущена, когда Дмитрий сообщил о своих планах. «Дим, какая охота? Ты же никогда не ходил. Ведь мы договорились, ты что, забыл?»
— Зоенька, милая, я пообещал…
— Кому?
— Честное слово, когда вернусь, все тебе расскажу.
— Пожалуйста, Димочка, не ходи, прошу тебя. По радио пургу передавали, и дни сейчас самые короткие. У меня предчувствия нехорошие.
Но Дима был непреклонен. В этот вечер они впервые серьезно поссорились. Утром Зоя, хотя и проснулась, не проронила ни слова. Дмитрий положил в рюкзак кусок сала, хлеб, спички, термос с горячим чаем, взял лыжи и направился к пожарке. Здесь его ждал Валентин.
— Куда поедем? — безразлично спросил Дима.
— За сто полста распадок есть, ребята говорили, там белок много, да и соболь встречается.
— Белки — это хорошо, жене на шубу.
— Ну да, у тебя же свадьба скоро.
Они остановили попутный МАЗ, шедший порожняком из Оротукана. Забросили рюкзаки и лыжи в кузов, сели в кабину. Немолодой шофер удивился, увидев ружья.
— На охоту, что ли, собрались? Я бы не советовал.
— Почему? — спросил Валентин.
— Буран будет.
— Ты что, метеоролог?
— У меня прогноз самый точный — перед непогодой колено больное ноет.
— Может, в этот раз врет твоя нога?
— Еще ни разу не ошибалась. Ладно, мое дело предупредить, а вы как хотите.
Они доехали до распадка в ста пятидесяти километрах от Магадана — местные называли его «сто полста» — и распрощались с водителем. Оставшись на обочине, разделились — Дмитрий пошел на лыжах в глубину к сопкам, Валентин старался не удаляться от трассы. С утра было ветрено, но не слишком морозно, градусов 30. Однако через три часа погода стала портиться: ветер усиливался, закружил снег. Вскоре метель разыгралась не на шутку — нельзя было ничего разглядеть даже в нескольких метрах. К тому же, как ощутил Дмитрий, мороз стал явно под 50. Об охоте можно было забыть, нужно возвращаться к трассе. А как тут определишь, куда идти, если вокруг снежная стена? Дмитрий понимал, что шансов отыскать трассу у него немного, но, чтобы не замерзнуть, надо постоянно двигаться. Он несколько раз выстрелил вверх в надежде, что Валентин услышит и даст ориентир своими выстрелами. Однако ответа не последовало, лишь, словно огромный раненый зверь, завывал ветер. Разумным решением было бы развести костер, но в такой круговерти это было немыслимо.
Двое суток Дмитрий боролся за свою жизнь. Он надеялся, что Валентин вернулся в Атку и рассказал о случившемся — значит, его будут искать. Дима знал: ни в коем случае нельзя останавливаться. Усталость наваливалась, но он заставлял себя идти. Он не хотел умирать. Он помнил лицо Зои в момент их последнего разговора, ее отчаянную мольбу. Ему было больно, что он так поступил с любимой женщиной, которая ждала их желанного ребенка. Он должен, он обязан выжить…
Его товарищ по охоте возвратился в поселок наутро следующего дня, с трудом поймав попутку. По местному радио сообщили, что водитель пожарной охраны Дмитрий попал в беду. Желающим поучаствовать в спасательной операции предлагали собраться в красном уголке пожарной части. Откликнулось человек десять. Валентин готов был показать место, где они с Димой покинули машину. Но мужики после долгого обсуждения решили дождаться, пока утихнет непогода. «У него много дорог, — рассуждал слесарь автобазы, опытный охотник Иван Михайлович, — а у каждого из нас одна. Его вряд ли найдем, а сами растеряемся. Просветлеет, тогда и пойдем». «Эх, мужики, — махнул рукой Валентин, — Димка бы на вашем месте не раздумывал». «А на твоем месте, — взорвался Юрий, муж Симы — он бы не сбежал в поселок и не бросил друга».
Ждали еще сутки, пока стихнет буран, после чего отправились искать Дмитрия. Автобаза выделила автобус, дорожники за ночь успели расчистить трассу. Приехав на место, спасатели рассредоточились по распадку. Спустя полтора часа Диму в полукилометре от дороги обнаружил Иван Михайлович. Дмитрий сидел на корточках со спичками в руках, на резинках висели снятые желтые рукавицы. Тело еще не заколело, хотя было бездыханным. «Маленько не успели, — посетовал Иван Михайлович, — пару часов как преставился. Видать, когда чуть утихло, хотел костер развести, да заснул с усталости». «Он тут долго ходил, — сказал Валентин, — истоптал все, как олень. Что ж трассу-то не нашел? Эх, Дима, Дима…» «Приехали бы раньше, — горько вздохнул Юрий, — и Дима был бы живой».
Еще сохранившее тепло тело разогнули и положили на санки… Похоронили Дмитрия только 9 января. Пришлось везти на судебно-медицинское вскрытие в Магадан. В день прощания разыгралась метель, но за гробом шел чуть ли не весь поселок. Сима уговаривала Зою не ходить на кладбище в такую погоду, но Зоя выдержала испытание. Андрей родился спустя три дня — 12 января. Спрашивали у председателя поссовета, нельзя ли зарегистрировать брак, ведь в заявлении стояли подписи Зои и Димы. Тот звонил в областной центр, консультировался. Было разъяснено, что необходимо присутствие жениха и невесты. Младенец получил отчество отца и фамилию мамы.
Часть 2
Андрей
В своей жизни Андрей несколько раз чудом избежал смерти или тяжелых увечий.
***
Мальчику было пять лет, когда у него появился отчим. Иван работал бригадиром строителей, в Атку приехал из Полтавской области. В поселке вообще стало много украинцев — за первым прибывшим потянулись другие. Рослый и крепкий, Иван почему-то невзлюбил пасынка. В 1966 году у Ивана и Зои родилась дочь Лена, сестра Андрея, им выделили еще одну комнату. Прорубили дверь, получилась двухкомнатная квартира. В новой комнате Иван сделал ремонт, в завершение которого покрасил пол.
Зоя с Леной лежали в больнице — девочка приболела. Иван выпивал на общей кухне с мужиками-соседями; Андрей играл теннисным мячом, который случайно ускакал, оставляя круглые следы на свежей краске. Надо было как-то выручать мяч, и ребенок на цыпочках прокрался в соседнюю комнату, тоже немного наследив. Вернулся хмельной Иван, увидел испорченный пол. Потом его взгляд упал на измазанный мяч в руках Андрея. Иван все понял и стал душить пасынка. Мальчик кричал изо всех сил, но отчим сжимал горло все сильнее и останавливаться не собирался. В это время открылась дверь, и сосед Володя произнес на удивление спокойным голосом: «Иван, можно тебя на минутку?» Иван оторвался от своего занятия и пошел на кухню. Когда он вернулся, Андрей в страхе забился в угол, но отчим просто лег спать. Комнату пришлось красить заново.
В 1970-м Зоя развелась с Иваном и поехала с детьми в Ржев. Она была неизлечимо больна — врачи диагностировали рак. После смерти мамы Андрей остался в Ржеве и жил у бабушки (дедушка Вася умер в 1965-м), а Лену Иван в сентябре увез в Атку. Девочка пробыла на севере недолго. В начале декабря у Ивана внезапно остановилось сердце вследствие алкогольной интоксикации. По странной причуде судьбы могилы Ивана и Дмитрия оказались неподалеку. Лена в сопровождении аткинской учительницы вернулась в Ржев. Опекунство над обоими детьми оформила Варя, которая к тому времени жила в отдельной квартире.
Когда Андрей учился в пятом классе, учительница ботаники Нина Алексеевна попросила ребят принести на урок желудь, только обязательно со шляпкой. У Варвары в Верхнем бору была дача, и Андрей знал, что неподалеку, на берегу Волги, растет огромный дуб. В сентябрьское воскресенье Варвара, Андрей и Лена отправились за город. Варя занималась грядками и переговаривалась с соседом дядей Сашей, Лена крутилась рядом. Андрей отправился добывать желудь. Под дубом их лежало множество, но все без шляпок. Андрей задрал голову и на верхотуре заметил целый желудь, который был единственным на дубе, как последний лист в рассказе О. Генри. Андрей полез на дерево. Добираться пришлось долго — дуб был старым и высоким.
Наконец, желудь оказался на небольшом расстоянии, но дотянуться до него не получалось. Чтобы подобраться ближе, Андрей ступил на ветку, казавшуюся прочной, и полетел вниз — ветка обломилась. Спустя несколько мгновений мальчик обнаружил себя сидящим на толстом нижнем суку, при этом руками держался за другой сук. Он не помнил ни момента полета, ни как успел вцепиться во что-то руками. Зато его падение видел повернувший голову в сторону дуба дядя Саша. Он бросил лопату, побежал к месту происшествия и стал ощупывать Андрея. Лишь убедившись, что с ребенком все в порядке, аккуратно перенес его на землю. Дядя Саша потом рассказывал Варе, что сильно испугался, потому что был уверен: Андрей покалечился. Ведь он летел с высоты трехэтажного дома. Взрослые так и не поняли, каким чудом ребенок остался невредимым.
Закончив школу, Андрей уехал в Киров — учился в политехническом институте и жил в семье тети Вали. Андрей имел первый разряд по баскетболу, играл за институтскую команду. Однажды он вернулся вечером с тренировки, очень хотел пить. Зашел на кухню, на столе стояла колба, наполненная прозрачной жидкостью. Сверху была самодельная бумажная крышка. Андрей сорвал крышку, схватил колбу и поднес к губам, намереваясь немедленно утолить жажду — он был уверен, что в сосуде вода. В последний момент его остановил резкий запах. Юношу спасли образовавшиеся под пробкой пары уксуса, которые ударили в уже открытый рот. Если бы он глотнул уксуса, последствия были бы непоправимыми: в лучшем случае отделался бы язвой.
В 2010 году с Андреем случилось сразу два происшествия. К этому времени он 17 лет возглавлял частную ржевскую газету, в которой регулярно печатал свои стихи. Первое произошло в феврале. Он, как обычно, развозил газету по магазинам. Водитель Александр к павильону «Ветерок» на Ленинградском шоссе всегда подъезжал вплотную. Однако в тот раз вынужден был остановиться на другой стороне дороги, поскольку из-за проехавшего с утра грейдера вдоль обочин образовались сугробы. Андрей ступил было на переход, но водители к тому времени еще не привыкли к «зебрам» и чаще игнорировали пешеходов. Ждать пришлось долго. Наконец, нашелся сознательный и остановился. Андрей с пачкой газет устремился на другую сторону дороги — он был спортсменом, привык передвигаться бегом. Боковым зрением заметил, что из-за пропускающей его легковушки к переходу на бешеной скорости несется другая. Он резко ускорился и сумел избежать столкновения лишь по счастливой случайности — разминулся с автомобилем лихача буквально в сантиметрах. Александр, который все это наблюдал, рассказывал, что у него едва не прихватило сердце — он был уверен, что трагедия неизбежна. Что касается «торопыги», было непонятно, куда он летит — спустя сотню метров пристроился в длинную очередь у светофора.
Второго сентября вечером Андрей смотрел в своей редакции по интернету матч чемпионата мира по баскетболу Россия — Греция. В полночь трансляция закончилась, он вызвал такси и поехал на дачу в Верхний бор. Подходя в темноте к забору, обнаружил возле калитки свой газовый баллон. Понял, что его опять навестил вор — уже в четвертый раз за лето. Дверная личина была взломана, разбираться с ущербом предстояло утром. Андрей перенес баллон в дом и лег спать. Разбудил его какой-то шум. Выглянув в окно, рассмотрел мелькавший свет фонарика во дворе и понял, что незваный гость вернулся за добычей. Андрей нащупал палку и, как был, босиком, в плавках и футболке, вышел навстречу. Попросил пришельца осветить лицо — увидел мужика примерно своего возраста. Визитер постарался представить дело так, будто он сторож расположенной рядом здравницы и обходит территорию. Закричал: «Серега, подъезжай сюда, будем разбираться». По всему было видно, что человек он в этом деле бывалый. Не ушел сразу, не обнаружив баллона, видимо, решил, что его обскакал конкурент. Никак не ожидал, что хозяин дачи может вернуться так поздно.
Андрей знал, что сторожа в пансионате нет, и предположил, что мужик блефует. Ударил его палкой по плечу — тот даже не покачнулся, хотя богатырем не выглядел. «Сторож» выключил фонарик и отправился восвояси, Андрей последовал за ним. Он понимал, что если вор скроется в темноте, покоя домику не будет еще долго, но что делать в такой ситуации, представлял плохо. И не нашел ничего лучшего, как несколько раз огреть ночного гостя палкой. Мужик сел на землю и сказал: «Вызывай ментов, будем побои снимать». Это разозлило Андрея, он схватил наглеца за шкирку и вдруг почувствовал вспышку боли в правом боку. Отлетел на несколько метров и упал. Догадался, что получил удар ножом, хотя крови не было. Мужик исчез. Андрей спросил себя: «Можешь двигаться?» Почувствовал, что может. Поднялся на ноги, пошел к даче. Около забора начала «проваливаться» правая нога. С трудом доковыляв до домика, позвонил родным, которые вызвали «Скорую помощь».
Ночью была сделана операция. Очнувшись утром в реанимации, Андрей первым делом спросил медиков о серьезности своих повреждений. Удивительно, но жизненно важные органы остались не задетыми, хотя нож был широким и вошел в бок на шесть сантиметров. Совсем без последствий не обошлось — правая нога онемела, восстанавливать ее пришлось несколько месяцев. Но это мелочи по сравнению с тем, что могло произойти. Проникающие ранения брюшной полости чаще всего смертельны.
Вора поймали спустя два месяца — он продолжал промышлять на верхнеборских дачах. При нем были обнаружены профессиональная «фомка» и охотничья финка. Оказалось, что это бомж, который жил в подвале расположенной неподалеку пятиэтажки. Суд определил ему пять лет строгого режима.
***
Андрею всегда хотелось еще раз побывать в Атке, вернуться в поселок своего детства — он его помнил, словно уехал вчера. Тетя Варя и бабушка много хорошего рассказывали об отце, и чем старше Андрей становился, тем острее чувствовал, как ему не хватает родителей. В институте он с третьего курса начал подрабатывать — сторожем, дворником, ночным приемщиком хлеба в магазине — чтобы скопить денег для поездки на Колыму. Его мечта осуществилась летом 1982-го, после окончания вуза. Спустя 12 лет он приехал в Атку, где был тепло принят всеми, кто помнил Зою и Дмитрия. Нашел памятник отцу, покрасил, прикрепил привезенную с собой фотографию. В поселке еще жил Иван Михайлович, который не только поведал Андрею трагические подробности декабря 1959-го, но и сообщил, что Валентин, напарник Дмитрия по охоте, позже переехал в соседнюю Палатку и утонул во время рыбалки.
Следующий визит Андрея в Атку состоялся только спустя сорок лет, в 2012 году. В аэропорту его встречал Миша, сын Симы и Юрия, магаданский предприниматель. Сима тоже жила в Магадане — Миша перевез ее к себе, поскольку мама плохо себя чувствовала. Тетя Сима была растрогана, увидев Андрея. Она призналась, что любовь Зои и Дмитрия, которая рождалась на ее глазах, всегда была для нее светлым воспоминанием. Михаил выделил Андрею машину с шофером, чтобы доехать до Атки. Андрей опасался, что не сможет отыскать могилу отца. Поселок к тому времени потихоньку умирал, оставалось меньше двухсот жителей, помочь в поиске захоронения было некому — «старая гвардия» Атку давно покинула. Андрей обратил внимание на две особенности аткинского кладбища: множество заброшенных памятников и почти полное отсутствие пожилых покойников. На Колыму ведь обычно приезжают заработать и потом вернуться «в шоколаде» на материк… Опасения Андрея были напрасными — могилу отца он нашел, хотя и не сразу. Оказалось, что памятник в виде усеченной пирамиды со звездой сохранился неплохо, но требовал покраски, да и фотография заметно поблекла.
В 2014-м Андрей запланировал остановиться в Атке на несколько дней, чтобы привести в порядок памятник. Он созвонился с главой поселковой администрации Валентиной Викторовной и договорился, что его поселят в общежитии дорожников. Миша заранее приготовил все необходимое для ремонта: четыре вида краски, кисточки, наждачку, дрель, саморезы. Андрей добрался до Атки на рейсовом автобусе и, устроившись, отправился на кладбище. Предстояло снять старую фотографию, покрыть памятник грунтовкой, затем серебрянкой. После чего ребра прокрасить черной краской, а верх со звездой — красной. И последний штрих — прикрепить новую фотографию с фамилией и датами… Перед отъездом на Колыму Андрей отправил в Атку по электронной почте стихотворение.
Я к тебе приеду, Атка,
Я вернусь к тебе сквозь годы.
У тебя не все в порядке,
У тебя свои невзгоды.
Но ты держишься, как в Бресте
До конца держалась крепость.
Ты живая, ты на месте,
Не допущена нелепость,
Чтобы бросили и сдали.
Гарнизон твой поределый,
Но зато с тобой осталась
Сотня преданных и смелых.
Там, на краешке поселка,
Как въезжать из Магадана,
В черной шубе, в черном шелке
Хоронила папу мама.
Там, на кладбище, могилка,
Моя точка притяженья.
И пульсирует, как жилка,
Память каждое мгновенье.
Я опять сюда приеду,
Не нужны мне юг и пляжи.
Непростым колымским летом
Скромный памятник покрашу.
Я вдохну твой воздух, Атка,
И тобой себя наполню.
Пусть мои визиты кратки,
Ты со мной, тебя я помню.
К своему удивлению, Андрей увидел это стихотворение на уличной доске объявлений, крупно распечатанное на принтере. Он зашел в кабинет к Валентине Викторовне, чтобы спросить о перспективах Атки. Увы, ничего позитивного не предполагалось. В скором времени должны были закрыться детский сад и школа, а потом предстояло окончательное расселение поселка. Впрочем, «дорожка», как заверила глава администрации, все равно сохранится — нельзя же трассу оставить без обслуживания.
На третий день, когда Андрей, отбиваясь от назойливых комаров, прикреплял саморезами фотографию, к нему подошел мужчина лет сорока — лысоватый, в свитере и джинсах, чем-то напоминающий Путина.
— Приехали навестить отца, Андрей Дмитриевич? — заговорил незнакомец.
— Да, сегодня уезжаю. А вы давно в Атке живете?
— Я немного знал вашего папу…
Андрей посмотрел на собеседника с удивлением. Потом сыронизировал:
— Может, вы и с Иммануилом Кантом завтракали?
— К Канту не приглашали, — вполне серьезно ответил «Путин», — а вот с Дмитрием Яковлевичем — он показал на фотографию — общаться приходилось. Думаю, ваши стихи ему понравились.
— Вы имеете в виду те, что на стенде?
— Не только. У вас же много стихов… Вот интересно — вы прилетели за несколько тысяч километров к отцу, хотя ни разу его не видели. Что вас влечет?
— Как вам сказать… У Сэлинджера есть такая фраза: «От того, что человек умер, его нельзя перестать любить, особенно если он был лучше всех живых».
— Да, помню, помню, «Над пропастью во ржи».
— Я и одного из сыновей в честь отца назвал, он характером оказался на удивление похож на деда Диму.
— Что ж, я был прав, когда сказал Дмитрию Яковлевичу, что вы будете его любить. Желаю творческих успехов. И, может быть, попробовать себя в прозе, например, написать повесть про родителей.
— Спасибо, я подумаю.
Андрей наклонился, чтобы положить дрель в ящик, а когда повернул голову, на кладбище уже никого не было… Обратно в Магадан он уезжал ближе к вечеру, его соседкой в автобусе оказалась Валентина Викторовна, которая решила навестить детей, живущих в областном центре. Андрей описал ей незнакомца, которого встретил на кладбище, но глава поселка заверила, что среди жителей Атки никого даже близко похожего на Путина нет.
Часть 3. Стихи Андрея
***
Было холодно, батя?
Ну, конечно, мороз,
И бурана объятья
С поцелуем до слез.
В этой лютой метели
К трассе выход искал.
В леденящей постели
Двое суток не спал.
А она все манила:
Посиди, отдохни.
Вьюга голосом стылым
Предлагала: засни.
Не сдавался ты вою,
Колымы мерзлоте.
Знал, что ждет тебя Зоя,
Я в ее животе.
Ты устал, понимаю,
Сел — костер развести.
И заснул, обнимая
Все, что встретил в пути.
Бесконечные сопки
И поселок родной.
И какой ты был робкий
При знакомстве с женой.
Эта строгая Зоя,
Молодой педагог.
Ты, лишившись покоя,
Покорить ее смог.
И она тебе снилась,
Но смертельным был сон.
Маме дверь затворилась
В мир счастливейших жен.
От любви до несчастья —
С бурей лютою бой.
Ты ушел, я остался,
Плод любви неземной.
Как бы мне перебраться
В тот декабрь, в тот мороз.
Я б согрел твои пальцы,
И провел, и донес.
И уже пережил я
Чуть не вдвое тебя.
Над твоею могилой
Оставался, скорбя.
Мне тебя не хватало,
Не хватает сейчас.
Жаль, что прожил так мало,
Но со мной всякий час.
***
Она — упрямая, умная, строгая,
Она спокойная и, в общем, обычная.
Скорей ее назовешь недотрогою,
Что получаются из бывших отличниц.
А он — веселый, интересный, женатый,
Верней сказать, развод не оформивший.
На вечер пятый, а может, двадцатый
На танцах в клубе они познакомились.
Он в поселковом жил общежитии,
Она с подругой делила комнату.
И о случившемся в клубе событии
Они хорошею памятью помнили.
Как поцелуи вызрели первые?
Когда бутон распустился нежности?
Неведомо. Зато известно наверное —
Что их любовь была неизбежностью.
И дни, что шли спокойно-размеренно,
Вдруг понеслись в счастливом галопе.
И было счастья им немного отмерено,
Но счастья самой высокой пробы.
А сумасшедший с острой бритвою
Уже ступал за ними по следу.
Ни заклинаньями, ни молитвами
Не изменить было участь эту.
Он — замерз на охоте в сопках.
Она — десять лет спустя умерла от рака.
Их сын — неулыбчивый и негромкий
(В маму). И в папу — неаккуратный.
От их любви не успел согреться,
Худой, высокий — цветок без солнца.
Он представляет, что его сердце
Во имя их любви бьется.
***
Стихи ведь не приходят,
Не говорят: «Привет!»
Их, как грибы, находят,
Когда сезона нет.
Они таятся в чаще
Непроходимой слов.
Встречаются не чаще
Ключа среди песков.
Зато поганки штампов
Все время на виду —
Как бабочки под лампой,
Как утки на пруду.
Толпятся на опушке
И просятся в строку.
И завещал нам Пушкин
Быть с ними начеку.
Мечтаю я несмело,
Случайно как-нибудь
Найти однажды белый,
Или хотя бы груздь.
***
Меня душили, но не задушили,
Зарезали, но я остался цел.
Тонул — меня товарищи тащили,
С машиной разминуться я сумел.
Лишь ты забрать сумела жизнь мою,
Когда мне прошептала: «Не люблю».
***
Я люблю тебя всю: от макушки до пят.
И, конечно же, каждую клеточку между.
И улыбку-зарю, и усталый твой взгляд,
И в нарядах любых, и совсем без одежды.
Я не верил уже, что могу полюбить,
С вечным снегом в душе обреченно смирился.
Ты сумела, смогла этот снег растопить,
Для меня словно мир для слепого открылся.
И теперь я живу от тебя до тебя,
Скоро буду допущен я в клан терпеливых.
Но я верю, что только терпя и любя,
От судьбы заслужу я мгновений счастливых.
Я хочу тебя всю: от макушки до пят,
Тонким шелком своих поцелуев укрою.
Я хочу быть с тобой двести радуг подряд,
Но я рад и всего лишь мгновенью с тобою.
***
Сны приходили по утрам,
Но никогда он в них не видел
На берегу стоящий храм
И ту, что больно он обидел.
Он столько раз ходил молить,
Чтобы она к нему вернулась,
Что Бог был должен затвердить
Его печальную сутулость.
Он повинился, был готов
Теперь сдувать с нее пылинки.
Но не хотел срастаться шов,
И две кровили половинки.
В ту зиму город замело,
Но сквозь метровые сугробы
Он вдруг почувствовал тепло,
Как еле слышный стук из гроба.
Она с каким-то пустяком
К нему случайно обратилась,
И он помог ей, а потом
Она ему впервые снилась.
Стоял февраль, и каждый ждал
Весны начала возвращенья.
А он тогда еще не знал,
Что все же вымолил прощенье.
***
Ничего тут не купишь за деньги,
Здесь бесплатно дают чудеса:
И смешливых березок коленки,
В изумрудных нарядах леса.
Разогнавшись, уколется ветер
О сосновой иглы острие.
Белый гриб, не прошедший по смете,
Можно брать, как в разведке, живьем.
И пищат комары без умолку,
По дорожкам шагает трава.
От дождей пополневшая Волга,
Как страна моя, вечно жива.
Обратятся монетами листья,
Золотою казной заблестят.
А потом, как бывает и в жизни,
Станет прахом богатый наряд.
Лишь задумчивый бор этот вечен,
Низкий берег и берег крутой.
И усыпанный звездами вечер,
И луна над ночною рекой.
***
Я в Ржева памяти останусь
Не тем, что с кем-то воевал.
Со злом сраженья — это малость,
Но я свой город воспевал.
Медлительная прелесть Волги,
И, словно в мягких волосах
Красавицы — мостов заколки,
Церквей кресты на берегах.
Листвы осенней наводненье,
Пылающий, как факел, клен.
Снегов немое окруженье,
Июля мимолетный сон.
Меж сосен старые воронки,
Задорный ландышевый май.
С ума сводящие девчонки
И бабушкин индийский чай.
Я буду счастлив сохраниться
Хотя бы в памяти дождей,
В закатных тающих зарницах,
Туманах сумрачных полей.
***
Эта ночь тянулась, как морока,
Как дорога бешеного пса.
Ее было много, очень много,
Не было ей края и конца.
Просыпался тысячу два раза,
Свет включал и пялился в часы.
Стрелки, как груженые КамАзы,
Медленно тянулись по Руси.
И никак не приходило утро,
И заветный день не наступал.
Было впечатление, как будто
Месяц еле видный в пробку встал.
Наконец неясно, как в тумане
Очертанья всплыли за окном.
День, когда назначила свиданье
Проскользнул серебряным котом.
***
Тишина, даже слышно, как Волга течет,
И вода в ней прозрачна, как блузка кокетки.
Драгоценности сдали деревья под счет,
И лишь яблоня скрыла четыре монетки.
И ноябрь во всем безобразье предстал:
Воздух выстужен, сброшены листья и маски.
Безнадежно ко всем торжествам опоздал
Куст смородины, как инвалид на коляске.
В этом доме еще не убрали ковры,
И летают меж комнат голодные птицы.
Отгорели и стали золою костры
И решительно нечем, увы, поживиться.
Но с тобой мы, ноябрь, две родные души,
Нелюбимы не скажешь, скорей, нелюдимы.
Ну, и ладно. В прохладной, прозрачной тиши
Мы, как мстители, временем неуловимы.
***
Повсюду снег, но с каждым днем теплее,
И дольше день, и громче крик котов.
И от весны предчувствия шалея,
Кто не влюблен, к влюбленности готов.
И зажигает лампу спозаранку
Электрик где-то там, на небесах.
И яркий свет течет, как кровь из ранки,
И у девчонок чертики в глазах.
И зимняя хандра куда-то делась,
И к старту приготовились ручьи.
Нет, предвкушение весны, конечно, прелесть,
Слезать с печи, встречать с утра лучи.
Пора пришла откинуть занавеску
С окна и сердца, пригласив рассвет.
День получив весенний, как в поездку
Такую долгожданную билет.
***
Я врос в тебя корнями, город,
С тобою вместе я вращаюсь,
И, путешествуя куда-то,
С тобой к тебе я возвращаюсь.
Течет в моих сосудах Волга,
Растет из сердца бор сосновый.
Я с именем твоим сверяю
Любое сказанное слово.
Твоих воронок ноют раны,
Твоими болями страдаю.
В твоих подвалах упокоясь,
Тебя потомкам завещаю.
***
Тетрадь открывается дня,
А вместо страниц — промокашка.
Она раздражает меня,
Писать на ней нудно и тяжко.
И если пером не порвешь,
Посадишь нечаянно кляксу.
Ноябрь — когда утренний дождь
Сменяется вечером ваксой,
Которой натрут сапоги
Унылых, невысохших улиц.
Всевышний, прошу, помоги
Прожить это время, не хмурясь.
Пусть будет достаточно сил
Ее пережить мне измену.
Что делать, коль стал ей не мил?
Не биться ж затылком о стену.
Куда мне с любовью моей —
Печальной и больше не нужной.
Созвучной минорности дней
И мутным задумчивым лужам.
Вот ножницы, я превращу
Легко промокашку в снежинку.
Открою окно, отпущу
По свету искать половинку.
***
Июньский ветер клену чуб взъерошил
И яблоню легонько приласкал.
Сосна скрипит, как старая галоша,
В саду моем — зеленый летний бал.
Огромный дуб задумчиво взирает
На плавный бег сверкающей реки.
Я не мечтаю о небесном рае,
Он далеко и правила строги.
Мой рай вот здесь — в объятьях теплой Волги,
В прикосновеньях ласковой травы,
В бору, где стелятся сосновые иголки
И где гнездо заветное совы.
И этот день, как перстень драгоценный,
Я в памяти шкатулке сберегу:
Стрекоз веселых танец вдохновенный,
Крапивы куст на сонном берегу.
***
Напои меня, Господи, разумом,
Научи не озлобленным быть.
Пусть постигну урок твой не сразу я,
Но я буду учиться любить.
Каждый день начинать с благодарности,
Что ниспослано, все принимать.
Неудачи, недуги и странности,
Если будут, то не проклинать.
Кто достойно прошел испытания,
Не бранился и сдерживал стон,
Будет щедро, без знаков заранее,
Обязательно вознагражден.
Не прошу ничего у Создателя,
Научил бы лишь и вразумил.
Чтобы жалость душа не истратила
И хватило б на творчество сил.
***
В 2019 году вышел сборник стихов Андрея «Про Ржев и про любовь», который В 2019 году вышел сборник стихов Андрея «Про Ржев и про любовь», который профинансировал Миша.