Порой давно забытое прошлое бесцеремонно врывается в нашу жизнь и ставит все с ног на голову. А может, наоборот - с головы на ноги. И благодаря тому, что происходило сотню лет назад, мы обретаем смысл и начинаем понимать, как жить дальше нам, сегодняшним.
Из состояния полудрёмы ее вывел строгий голос преподавательницы: «Агриппина! Шевцова! Уснула?» Да, сегодня же распределение на преддипломную практику. Груня встрепенулась. Она недолюбливала свое имя. Вот уж подкузьмил папочка! Она родилась в 1993-м, когда в моду внезапно вошли старинные имена. К тому же, так звали его бабушку, которая появилась на свет ровно сто лет назад - в 1893-м. У нее был единственный сын, у того тоже родился мальчик (собственно, ее папочка). Подарить такое чудесное имя до поры до времени было некому. Этой семейной легендой ее пичкали всякий раз, когда она морщилась на «Грушу» (добавляя про себя: «Нельзя скушать»). Прабабка, может, и была счастлива в начале XX века, когда ее окружали всякие Евлампии и Олимпиады, а ей за что такие мучения?
Листая пожелтевшие страницы...
«Самая бодрая и активная отправляется в архив», - преподавательница окинула Груню презрительным взглядом. Архив считался наказанием: сиди и ройся в папках, покрытых вековой пылью. Но Груня этому распределению обрадовалась. Ее диплом на кафедре музееведения назывался «Бытовые письменные источники как средстве изучения истории». Проще говоря, она должна была просматривать письма и дневники. А ведь личные бумаги могут порой рассказать гораздо больше чем официальные. Если повезет, можно найти даже автографы царственных особ!
В архиве студентку встретили с распростертыми объятиями. Каждый день ей приносили коробки с разрозненными бумагами, которые требовалось сортировать. Работа продвигалась медленно: Груня то и дело принимала вчитываться в полустершиеся буквы.
Такими теплыми ей казались фраз! вроде «Сообщаю Вам, Мусечка, что поручик Петровский обещались быт» на балу непременно...», «Просим поспешить с изготовлением шляпки, ибо семейство наше отбывает на воды...«Красота Ваша, Елена Николаевна, подобна полевым цветам - неброская, милая...» И как эти письма уцелели в огне войн и революций?
Попадались и девичьи альбомы. У нее в детстве, как и у девчонок из класса, тоже была заветная тетрадка. Песни, стихи, фотографии артистов и загнутые уголки с разными «секретиками»... Из одного альбома выпал засушенный цветок. Сколько же ей лет?! Груня открыла обложку, чтобы вернуть цветок на место, и увидела надпись на титульном листе: «Дневник гимназистки Агриппины Елисеевой. Надо же, тезка! Она уже собиралась заняться его изучением, но тут зазвонил мобильный: Алешка напоминал что рабочий день закончен и они идут в кафе.
Алешка! Как же она была рада его слышать! Груня увидела его в первый день работы в архиве. Он учился в Политехническом, а здесь вечерами подрабатывал системным администратором. С ней случилась та самая любовь с первого взгляда, в которую она, разумная современная девушка, никогда не верила. И чувство оказалось взаимным. Получалось, что они знакомы всего месяц. Или уже месяц? Ей казалось что она знает его лет сто. И как она раньше жила без его шуток и умных разговоров, которые он мог вести часами? Дома ее ждал очередной разнос за позднее возвращение. Ну и пусть. Отказаться от встречи с Алешкой он не в силах.
«Как прекрасно все устраивается!»
В кабинете отца горел сеет. Она старалась не шуметь, но профессор Шевцов был начеку. «Что у тебя за работа доченька? Я, доктор философских наук, и то с докладами столько не сижу! Ты забыла, что приезжает Викентий, и нас ждут в его доме? Хотя бы завтра постарайся уйти из своего архива до полуночи», - отец сверкнул очками и скрылся за дверью кабинета. Не могла же она признаться папе, что каждый вечер гуляет с Алешкой. Вот и сегодня они заболтались и потеряли счет времени. Но дело было не только в часах...
Вот уже полгода, как Викентий Турецкий считался ее женихом. Папин аспирант, перспективная партия, умница и надежная опора. Из хорошей семьи с богатым прошлым и вполне обеспеченным будущим. Кстати, философы нынче не бедствовали. Во всяком случае, ее папа неплохо зарабатывал на лекциях за рубежом.
Вот и Викентий два месяца бесплатно провел в Америке - стажировался в каком-то университете, а теперь ему светил годовой контракт на чтение лекций. К началу нового учебного года он должен прибыть в США с женой - так прописано е договоре. С ней то есть! «Вот как все прекрасно устраивается - ты как раз получишь диплом и тоже сможешь претендовать на работу в этом университете», - радовался отец. Еще месяц назад и она была уверена, что все правильно, а теперь... Как она завтра в глаза им смотреть будет? Как представит отцу Алешку? Компьютерщиков он считал людьми второго сорта. А Викентий... Милый увалень Викентий... Еще десять дней назад она думала, что хочет такого хорошего мужа, но теперь поняла, что муж нужен не только хороший, но и любимый.
Сестра милосердия
Утром Груня открыла вчерашнюю тетрадку - и не могла оторваться до самого обеда. Открывался дневник рассказом о параде в честь 300-летия дома Романовых. Глаза Агриппины забегали по строчкам. «Шляпка Кити была особенно прелестна. Обязательно выспросить адрес модистки и заказать такую же...», «Блеск эполетов буквально слепил глаза», «Царская фамилия была восхитительна, а Государь мне улыбнулся. Дотти сказала, что это ей, но она дурочка». Через несколько страниц начинался рассказ о бале. «С. смотрел на меня в лорнет, и это неспроста», «У Туси очаровательное платье», «Вечером маман сказала, что вопрос с моей партией улажен. Оказывается, жених был на суаре! Кто же он? Узнаю через неделю на воскресном обеде...» Вот тебе раз! Тезку тоже выдают замуж родители! Груня читала все с большим интересом. «Вольдемар П.! Ему тридцать, и он, конечно, староват. Не слишком богат и, говорят, игрок. Зато родовитый - для маман это самое важное. А что важно для меня? Все девушки так или иначе выходят замуж, и лучше так, а не иначе. К тому же до помолвки еще как минимум год и все может перемениться. Пока соглашусь с маман...»
Через год все действительно переменилось - началась Первая мировая. Семья Елисеевых отбыла из Петрограда к родственникам под Тверь, а Вольдемар - в Париж. Помолвка откладывалась до лучших времен. В сентябре 1915-го Агриппина Елисеева стала сестрой милосердия. «Сидеть в усадьбе и читать в газетах списки погибших - удел глупых гусынь. Я должна быть там, где война, где раненые. Маман, конечно, плачет, но с ней остаются еще четыре дочери, которые ее утешат, а я все решила. Завтра меня принимают в госпиталь».
А вот февраль 1916-го: «Грязь, кровь, вши. Маман умоляет вернуться, но это означает сдаться. Я останусь. Тем более Алексей пошел на поправку и вчера впервые узнал меня. Как его оставить?» Кажется, тезку держит на фронте не только гражданский долг!
Счастлива!
...Апрель 1916-го. «Да, он простой рабочий, но сколько нежности в его словах! Вольдемар присылал шикарные букеты с рассыльным, однако подснежники, сорванные Алешей за окопами, мне милее в сто раз! Не знаю, как признаться маман».
Декабрь 1916-го. «Встретились с Алексеем в Петрограде - у обоих случился отпуск. Решили сделать сюрприз моим. До деревни добирались двое суток и еле поспели к Рождеству. Видели бы лицо маман! Она подумала, что Алексей - возница, и отправила его в людскую. Я сказала, что тогда и ее дочь будет справлять Рождество вместе с кухарками и сторожем. Семье пришлось смириться, но, похоже, дольше одного вечера они не выдержат. Неужели они не понимают, что у меня это на всю жизнь?!» И дальше: «Все святки гадали на женихов. У меня всегда выходило имя суженого Алексей. Чудеса, да и только! Сестрицы меня не понимают, но ведь им еще не дано любить по малолетстау. Маман сердится и готовится искать мне новую партию, ведь мне уже 23. Засиделась в девках!»
Груня открыла дневник на августе 1917-го: «Война скоро кончится, а потому мы оба там, где нужнее - в Петрограде. В городе мятеж. Рынки опустели, но Алеша умудряется баловать меня чем-нибудь вкусненьким. Он теперь в рабочем комитете, и я страшно за него боюсь. Я ему верю. Отречение Государя было правильным, и скоро в многострадальной России начнется светлая жизнь... И у меня свобода! Отныне никаких классов! Дворянки могут смело выходить замуж за рабочих. Революция равняется любовь! Я счастлива, счастлива, счастлива! Завтра телеграфирую маман. Я буду Шевцовой!» У Груни дух захватило: невероятно, сколько совпадений!
Сразу после работы она побежала домой - нужно было переодеться и идти в гости к Викентию. Отец с порога обрадовал: «Этот вечер нам придется провести вдвоем: у матушки Турецкого на радостях скакнуло давление, и встречу перенесли на неделю». Здорово! Она заварила чай, позвала отца в кухню и попросила рассказать о той самой прабабке Агриппине.
«Мой отец говорил, что она вроде была дворянских кровей, но я даже ее девичьей фамилии не знаю: ни одного документа, ни одной дореволюционной фотографии не сохранилось. Первый снимок в нашем альбоме сделан в день свадьбы моих деда и бабки. А поговорить толком мне с ними не довелось: я родился в 1950-м, а через семь лет они оба ушли друг за другом. Да и кто бы стал открывать тайны биографии, сама знаешь, какие были времена. Дед в Гражданскую был комиссаром, потом поднимал народное хозяйство. От репрессий спасло только то, что его постоянно бросали на периферию, а бабушка ездила за ним. Папа рассказывал, что они любили друг друга безумно. В Ленинград вернулись, уже когда я родился. Помню, иногда бабушка напевала что-то по-французски, но как только я ее спрашивал, о чем это, она тут же умолкала... А с чего вдруг такой интерес, Грунюшка?»
Агриппина промолчала. Отец пожелал ей спокойной ночи и удалился в кабинет. Нет, пока ничего говорить ему о дневнике не надо, надо самой раскопать в архивах все об Агриппине Елисеевой и Алексее Шевцове. А вдруг это та самая Агриппина, ее прабабка? И как же хорошо, что до встречи с Викентием еще целая неделя - будет время собраться с силами. А что сказать ему и папе, уже решено: она будет Елисеевой. Ведь это фамилия ее любимого Алешки!