-А вам не мешают самолеты? - спросила Елизавету Ивановну соседка по комнате.
-Самолеты? - удивилась Елизавета Ивановна, сухая маленькая старушка с аккуратными букольками седых волос. - Нет, не мешают.
- А мне ужас как мешают! - продолжала жаловаться Анна Георгевна, тоже маленькая, но плотно сбитая, с ярко-рыжим крашенным пучком на голове. - Просто спать невозможно. Летают и летают, гудят и гудят! Пойдем прогуляемся, Лизонька. Погодка - прелесть. Что нам еще делать-то. Процедуры сегодня будут какие-то или нет?
Когда хоспис перенесли из старенького здания в центре в огромный особняк за городом, немногочисленные его обитатели сначала обрадовались - больше не приходилось ютиться в тесных комнатах. В придачу на территории имелось нечто похожее на парк - немного облагороженный кусочек леса.
Две закадычные подружки - Анна и Елизавета, принялись подолгу гулять, точнее, сидеть на скамейках под деревьями и кормить принесенным хлебом мигом обнаглевших голубей. Доктор преувеличенно бодро говорил об улучшении самочувствия и анализов, хотя в душе прекрасно понимал - это не то учреждение, где ждут выздоровления и улучшения. Но он был добрым человеком и считал, что жизнь стоит того, чтобы за нее держаться.
Хорошее это было место. Единственной проблемой оказался находящийся рядом аэропорт. Но с этим уже ничего нельзя было поделать.
- Опять полетел, ирод! - Анна Георгевна в сердцах сплюнула и погрозила небу кулаком. - Спасу от них нет!
- А вы знаете, Анна Георгевна, а я привыкла. - Елизавета Ивановна подумала и присела на чуть влажную после ночного дождя лавочку. - Когда я была маленькой, мы жили около аэропорта и у нас всегда гудели самолеты. Я даже не знала, как это - без самолетов. И мне всегда казалось, что когда я вырасту, то полечу на них далеко-далеко. Стюардессой мечтала стать. Или пилотом. Представляете? Да не судьба, не сложилось.
Анна Георгевна сочувственно вздохнула и присела рядом. Конец сентября выдался дождливым, хотя и не слишком холодным. Яркими монетами начали желтеть березы и липы, а клен, так и не определившись, окрасился сразу в два цвета: огненно-оранжевый и багряный. Совсем весенней зеленью выделялась трава и мрачновато темнели ели. На клумбе у главного входа торчали вечные осенние астры да неизменные темные пахучие бархатцы.
- А я вот тут подумала, Анна Георгевна, - сказала Елизавета Ивановна за обедом, - как мы сюда переехали, так мне хорошо стало! Спокойно. Как в детстве. Я и не знала, почему так, а сегодня вы сказали про самолеты и я поняла, что это из-за них. Все-таки привычка, - закончила она, смеясь.
- Ну и хорошо, что привычка. Раз вам хорошо, то и я, думаю, привыкну. - Анна, как более молодая, бойкая и жизнелюбивая, опекала свою тихую подругу. Жалела ее. К тому же у Анны Георгевны были дети и внуки, с которыми она часами болтала по видеосвязи и регулярно принимала в гостях, а у соседки не было никого. Муж давно умер, детей бог не дал, друзья тоже уже ушли. Анна даже заказала у внуков мелиссы, которую не переносила на дух, чтобы потчевать “бабу Лису”, как называла соседку самая младшая внучка, любимым чаем. “Баба Лиса” расцветала и подолгу сидела с кружкой, глядя в окно - думала о чем-то своем и улыбалась.
- Знаете, Анечка, я сегодня весь день слушаю самолеты, - сказала уже перед сном Елизавета Ивановна. - Как хорошо они все-таки гудят. Словно зовут куда-то. И мне сегодня так чудесно было, даже почти и не болело ничего. Представляете?
Анна Георгевна согласно кивнула и уверила, что она тоже почти полюбила самолеты. Раз они такие чудесные.
Ночью Елизавета Ивановна долго не могла уснуть, прислушиваясь к гулу. “А у нас ночью не летали”, - думала она, перебирая воспоминания, как ребенок цветные бусинки. - “У нас только днем гудели. Вот ведь как теперь стало по-новому. Все спешат куда-то. А куда спешить?”.
Старушка перевернулась на другой бок и принялась вспоминать маленький садик у дома - с вишней и одной черешней, такой крупной и сладкой, что больше нигде и никогда такой не ела. Даже в Ташкенте, куда ездила от работы в командировку. Потом вспомнила корову Зорьку и бодливого бычка Мишку. Подругу Нюрку и ее старшего брата Петьку, соседку теть Катю и теть Катину вредную козу с обломанным рогом. Отдельным пятном-бусиной выступали родители: мать - невысокая, фигуристая, в ярком цветастом платье и с ласковыми морщинками вокруг глаз, и отец, напротив - высокий и жилистый, с виду суровый и немногословный, прошедший войну фронтовик, души не чаявший в своей Лизоньке.
Хорошо они жили. Небогато, но хорошо. До тех пор, пока отец не погиб, сорвавшись с крыши строящегося дома. Потом, вслед за отцом ушла мать, потом скорое и несчастливое замужество. Но это Лиза не любила вспоминать. Она больше любила вот эти, совсем детские воспоминания о лете, вкусах леской клубники и парного молока, душистом запахе сена и каше на костре. Мама варила ее, когда они далеко уходили на покосы.
Елизавета улыбнулась и наконец заснула, убаюканная своими мыслями и таким родным гулом двигателей. Даже боль как-то расслабила свои острые коготки и заметно притупилась. А потом и вовсе исчезла.
- Лиза, доченька, вставай!
Елизавета Ивановна открыла глаза. В комнату пробивался яркий лучик летнего света, затемненный росшей за окном черешней с темными, почти черными ягодами. Распахнутая форточка была затянута от комаров марлей, на беленных стенах резко выделялись яркие ситцевые занавески. По комнате разносился умопомрачительный запах пышек, за открытым окном чирикали воробьи и слышался далекий гул самолетов. Негромко играло радио. Над ней склонилась женщина с теплыми зелеными глазами и улыбкой с ямочками.
- Мама? - Лиза неверяще уставилась в лицо женщины. Та кивнула. Тогда она покосилась на свои руки - детские, маленькие и тонкие, если не сказать, тощие. На глаза падала белобрысая челка. - Мама? Так это был сон? Это все был сон? Мне снилось, что я стала большая, а потом старенькая, а потом я неизлечимо заболела и меня отправили в хоспис.
- Конечно, это был всего лишь страшный сон, - понимающе улыбнулась мама и поправила детскую отросшую челку. От висящего в коридоре умывальника раздавались плеск воды и голос отца, мурлыкающего бодрую песенку. - Тебе это всего-навсего приснилось. Не бойся, все уже хорошо. Ты проснулась и ты дома. Вставай и умывайся. Пора завтракать!
- Я сейчас, я мигом. - Лизонька вскочила на тоненькие ножки и кинулась в коридор, едва не сбив отца. Тот улыбнулся и подхватил дочь на руки, а мама уже разливала по кружкам душистый чай с листочками мелиссы…
Анна Георгевна сидела на кровати и тихонько, беззвучно плакала. Над соседкой склонился дежурный врач и молоденькая медсестричка Светочка.
- Отмучилась, - виновато-устало выдохнул врач и набросил на голову Елизаветы Ивановны белую простынку.
Сегодня у нас немного минорно( просто легло. Потерпите, пожалуйста. Скоро опять все будет весело и задорно.