Найти в Дзене
чайник закипает

Три сомнительных чуда случились в канун Рождества, а если бы не каблук - не случилось бы ни одного

Леська торопилась: глаз недокрашен, на голове полотенечный тюрбан, туфли - первое, что нащупала ногами в тёмной прихожей. В таком виде встречают бывших и будущих, а Леське нужно в угловой за приправой для курицы.  Каблук сломался в аккурат на углу Кузнечного и Коломенской, он как будто специально выжидал самый неподходящий момент.  Пожилой армянин едва успел затормозить, колесо рыдвана выдало пронзительное соло на асфальте, разбрызгивая слякоть и грязь. "Понаехали!" - истерично крикнула Леська и заковыляла через дорогу.  Пожилой армянин нахмурился. Он живёт на Лиговке без малого сорок лет и мог бы оказаться тем юношей, который улыбнулся Леськиной матери на встречном эскалаторе в метро. Он мог бы оказаться таксистом, который подвозил Леськиного отца, когда тот приехал поступать в ЛГУ. Но не оказался: рыдвана ещё не было, да и сам армянин, только начавший тогда поживать беспечно, гостил в доме у дяди и ездил на автобусе номер семь.  Отмотав так далеко назад, он не мог не вспомнить бе

Леська торопилась: глаз недокрашен, на голове полотенечный тюрбан, туфли - первое, что нащупала ногами в тёмной прихожей. В таком виде встречают бывших и будущих, а Леське нужно в угловой за приправой для курицы. 

Каблук сломался в аккурат на углу Кузнечного и Коломенской, он как будто специально выжидал самый неподходящий момент. 

Пожилой армянин едва успел затормозить, колесо рыдвана выдало пронзительное соло на асфальте, разбрызгивая слякоть и грязь. "Понаехали!" - истерично крикнула Леська и заковыляла через дорогу. 

Пожилой армянин нахмурился. Он живёт на Лиговке без малого сорок лет и мог бы оказаться тем юношей, который улыбнулся Леськиной матери на встречном эскалаторе в метро. Он мог бы оказаться таксистом, который подвозил Леськиного отца, когда тот приехал поступать в ЛГУ. Но не оказался: рыдвана ещё не было, да и сам армянин, только начавший тогда поживать беспечно, гостил в доме у дяди и ездил на автобусе номер семь. 

Отмотав так далеко назад, он не мог не вспомнить белокурую соседку Тонечку, которая стала теперь Антониной Петровной и уже носила старушечий берет и куртку шестидесятого размера, подаренную внуком. А вспомнив соседку Тонечку, пожилой армянин естественным образом позвонил своей дорогой Наринэ, с которой когда-то против воли сосватали его родители. 

"Я сегодня вернусь пораньше", - и Наринэ, всплеснув руками, бросилась на Кузнечный рынок за приправой для курицы, которую собиралась запечь к ужину. 

Если бы она знала, что рынок уже закрылся, то сразу пошла бы в дальний магазин, где приправы не всегда свежие, зато всегда есть, и на обратном пути не встретила бы Леську, ковыляющую по Коломенской в сторону, противоположную дому. 

И если бы знала Наринэ, что рынок уже закрыт, не довелось бы ей спросить у встречной девицы с полотенцем на голове и в туфлях не по сезону, отчего она плачет. 

Но не знала добрая Наринэ, что рынок уже закрыт, зато узнала про злосчастный каблук, и про мудаков за рулём, которые так и норовят обрызгать слякотью, и про Вадима, который, наверное, уже вернулся домой и не нашёл ни Леськи, ни ужина, и про то, что в угловом - переезд и пустые полки, а жизнь не задалась с самого начала, и надо было не слушать маму и поступать не на юрфак, а на исторический... 

Будь Наринэ психологом, рассказала бы Леське про кризис среднего возраста и как его пережить, но она была только домовитой и практичной женщиной, поэтому просто поделилась приправами и заспешила домой. 

А Леська отчего-то успокоилась и пришла как раз вовремя, чтобы успокоить Вадима, который метался по квартире и потом ещё долго бурчал, что не нужна ему никакая курица, а нужна дурища Леська, целая и невредимая, пусть даже с недокрашенным глазом и тюрбаном на голове. 

Курицу, однако же, ел охотно и от удовольствия прижмуривал правый глаз.