Русский человек — странное существо. Русский может целый год готовиться к отпуску, к регате, мечтать о пенных волнах и попутном ветре в паруса. А уже через неделю плавания — в гробу он видал все эти волны и паруса, если на борту кончилось пиво. И еще макароны….
Так и случилось в той самой памятной французской регате.
Игоря Моисеевича Бурштейна это удивляло. Франция — мировая столица кулинарии. Здесь придумали раздавать ресторанам звезды, а лучших поваров чествуют как национальных героев. Вот как в России — космонавтов. Однако основным блюдом в меню их яхты на протяжении всей регаты были закуски к пиву и макароны. Исчерпание именно этих продуктов было названо основной причиной захода яхты в порт.
Илья, бывалый капитан, расстелил на столе карту побережья Марселя, долго водил по ней пальцем, циркулем, линейкой и, наконец, ткнул в нужную точку.
— Маркет! — воскликнул он. — Однако, от яхты довольно далеко. Ничего, пройдемся.
Маркет был… в общем-то, обычный французский... По крайней мере, помимо круассанов макароны и пиво там нашлись. Много пива! Холодного!
Выпив пару бутылок сразу после покупки, Бурштейн заметно повеселел.
Пока остальная команда рыскала по маркету в поисках фисташек, белорусского сала и воблы (но почему-то их не находила), Бурштейн почувствовал жгучее желание посетить комнату с двумя нулями, а попросту гальюн. Но, судя по всему, такового у сухопутных крыс в маркете не имелось. Ничего, на улице всегда найдется укромный уголок…
Отойдя от магазина метров пятьдесят и завернув за угол, Бурштейн увидел большой бак с мусором и рядом с ним коробки, наваленные в беспорядке. Да и запах стоял соответственный. Помойка! Бурштейн огляделся по сторонам, людей и кошек не наблюдалось, и он с трудно передаваемым удовольствием совершил малое дело. Уфф!
Бурштейн оправил майку и развернулся, чтобы уже идти к своим, и едва не врезался в грудь… горилле. Нет, конечно, это был человек, но ростом метра под два, да с неестественно длинными руками. Почти как боксер Валуев до его депутатства. Местный красавец был одет в широченные штаны, отдаленно похожие на джинсы, и модную фиолетовую рубаху с небольшими вкраплениями других цветных материалов, видимо, сам дорабатывал дизайн. Пахло от него гнилыми ягодами и еще чем-то фруктовым с оттенками запаха ванили — Франция все-таки.
«У нас бы этот человек пах по-другому», — промелькнуло в голове Бурштейна.
Игорь Моисеевич совершенно не желал конфликта, тем более, с таким чудищем, и хотел было бочком проскользнуть мимо, но громила так просто добычу выпускать не собирался. Широко расставив руки и медленно надвигаясь, он загонял Бурштейна обратно в угол, к самому контейнеру.
Видимо, помойка была для этого великана законным местом обитания или кормления, а в Игоре Моисеевиче он увидел опасного конкурента. И ведь было с чего. На Бурштейне были стоптанные шлепки, потертые шорты с проступившей морской солью (купался в них недавно) и слегка засаленная майка с надписью «Регата-Марсель». В принципе, за исключением длины штанов местная горилла была одета так же. И скорее всего, с той же помойки. Опять же — лицо и глаза. Постоянное питание макаронами на яхте сделало взгляд Игоря Моисеевича печальным и одновременно озлобленным, что и навело гориллу на мысль о конкуренции за продукты. Налицо борьба видов за ресурсы в чистом виде. Но, возможно, дело обстояло еще хуже. Помойка могла быть местом ночлега аборигена! Что сказал бы русский бомж, если бы к нему в подвал приперся такой же урод и нассал в кровать или прямо на обеденный стол?
Бурштейн осознал, что просто так не сбежать, и такая обида может быть смыта только кровью или же небольшой суммой налички. Вот и горилла громко заговорил что-то непонятное, но с частым вкраплением слова «мани». Понятно, за поругание святынь абориген требует компенсаций. Но к ужасу, «маней», то есть, налички с собой не было. В кармане только золотая карта Росгосстраха, которая однажды уже не помогла. Но на безрыбье… Бурштейн держал русскую карту в руках, как острую катану, и отмахивался ею от чудовища. Но по всему, расклад сил карта не поменяла. Клятвенное обещание сбегать к магазину и занять налички у друзей – тоже. Абориген не знал русского и не понимал Бурштейновского английского.
Чудовище надвигалось. Перед глазами Игоря Моисеевича пролетела вся его скучная жизнь. Поездки на малую родину и обратно по маршруту Ужищево — Погост — Гиблицы. Захотелось туда, домой, в Россию, где комары ростом с шершня, где зимой снегу по колена, хрен ты со двора выедешь! Вспомнился его сумасшедший рыжий кот, с блаженным выражением на морде ссущий ему в тапки…
И вот наступило почти неминуемое. Широко обнажив в улыбке гнилые зубы, чудовище вплотную приближалось к Бурштейну. А Бурштейн приближался к пониманию, что скорее всего, его сейчас просто убьют и съедят. Или хуже того, укусят вот этими гнилушками, и он превратится в что-то похожее и будет вместе с этим существом жить. Возможно, на соседней помойке.
Игорь Моисеевич сделал последнюю попытку проскочить заслон, но она оказалась бесполезной. Ручищи этого монстра были очень эффективны. Хорошо хоть, что он был один, видимо, в данном ареале он находился на вершине пищевой пирамиды. А конкурентов просто съел.
В ожидании печального конца Игорь Моисеевич даже зажмурил глаза от ужаса, сказав громко: «Помогите!»
Вдруг послышался знакомый французский голос. И это был голос Володи Сорокина! Уже позже выяснилось, что неугомонный Сорокин появился здесь совершенно случайно — он кроме пива принял на грудь полбутылки вискаря, и тоже искал место отлить, как вдруг услышал Бурштейна, взывавшего о помощи на родном языке. Сорокин знал французский, и как оказалось, даже французский жаргон. И, что еще важнее, видимо, знал местные нравы ( еще бы, неделю провел в Париже на помойках!).
Володя был ниже громилы раза в два, но если бы не рост, то можно было бы назвать их братьями, так они были похожи. Сорокин как-то умудрялся смотреть на него сверху вниз. И лицо сделал такое... С таким лицом прораб выговаривает бригаде узбеков, что траншею надо было рыть вдоль дороги, а не поперек. Громила, кажется, пытался Сорокину возражать, но тот оставался суров и непреклонен. Говорил, как резал!
Бомж вдруг как-то сник, погрустнел лицом и огромные ручищи его безвольно свесились, касаясь пальцами колен. Он повернулся и уныло побрел куда-то, загребая пыль здоровенными ластами, размер сорок восьмой, не меньше.
Позже, уже в безопасности, на борту яхты, Бурштейн, приняв пивка, все-таки расспросил Сорокина, что он, собственно, громиле наговорил.
— А, ничего особенного, — махнул рукой Володя. – Я сказал, мол, братан, слушай сюда! Мы — русская мафия, и теперь это помойка наша! Тебе лучше уйти подальше, а еще лучше — эмигрировать в Израиль. Иначе будет очень плохо. Ты нас не знаешь! Я только вернулся из Парижа, из российского посольства, и очень зол. У меня отобрали штаны и дали взамен желтый комбинезон, меня бросила девушка, я просил кушать у других людей. Я пропустил регату.
Бурштейн внимал этому пылкому монологу с неподдельным интересом.
— Они ж, как дети, — добавил Сорокин в конце, устраиваясь под ласковым средиземным солнцем. — Что ни скажешь, во все верят!
Игорь Моисеевич мысленно поклялся с завтрашнего дня учить французский язык. Хотя бы ключевые фразы: «Ты на кого, наехал, падла?!», «Мы — русская мафия» и «У нас есть Калашникофф». Иностранный язык оказался вовсе не труден, фразы запомнились на раз!
А Сорокин? Пришлось простить ему долги за авиабилеты и прочие мелкие прегрешения. Жизнь вне помойки куда дороже!
Теперь этот рассказ можно послушать в профессиональном исполнении!
