По парку гулял ветер. Прохладный, редкий этим тёплым летом. Цветы в шикарных клумбах пригибались к земле, облака закрывали небеса. Серость охватила округу, вцепилась жадным зверем, впиталась в каждый сантиметр бордюра, почвы и лавочек. На одной из последних я, кстати, и сидел. Руки дрожали, листая сообщения в телефоне, одно за другим, одно за другим.
— Хватит, ты преувеличиваешь…
— Ты же специалист! Помоги себе сам!
— Бред это всё, тебе кажется.
— Займись делом!
— Шизик!
Глаза закололо после очередной порции уже изученных вдоль и поперёк предложений, “откликов” на мой зов о помощи. Ветер усилился, тревожа волосы на затылке. Всё тело вздрогнуло, ладони обратились в кулаки. Телефон с глухим звуком рухнул на асфальт перед лавочкой, печально сверкнув белоснежным экраном. Случайные прохожие, парочки и одиночки, рефлекторно оглянулись, неловко улыбаясь.
Я улыбнулся им в ответ.
— Мерзко, а?
Дёрнувшись, я оглянулся. Ища говорившего, ища собеседника… С надеждой. Но вокруг было пусто — все побежали прятаться от вот-вот готового начаться дождя. Никого, ни единой чёртовой души.
— Ты так просил, ты умолял хоть кого-то поверить тебе…
Это мой собственный голос. Звучание одинаковое, слова, манера речи — иные. И это не голос разума, совести или ещё чего-то похожего — нет, это голос кого-то другого. Кого-то, кого я не знаю… Не знал, ещё буквально полгода назад. Когда услышал впервые, подумал, что почудилось. Шли дни, и шёпот перестал уходить. О, он оставался со мной каждую чёртовую секунду, постепенно становясь всё громче и громче. Я… Я ведь был нормальным человеком. Престижным психотерапевтом, между прочим, одним из лучших в городе.
— Гуляет ветер вокруг, а кажется, что в твоей голове…
Он больше никогда не затыкался. Каждый миг, когда я думал, что он ушёл, он возвращался вновь.
— Это всё… — вцепившись в колени, пробубнил я, покачиваясь из стороны в сторону. — Мне кажется…
— Мы это уже проходили, — усмехнувшись, произнёс голос. — Оправдания, оправдания.
Кожа на затылке взбугрилась, оттуда полезло нечто, физически ощущаемое как… Лицо. Чьё-то грёбанное лицо, искажавшее губы в улыбке. Я в панике прижал ладонь к тому месту, но ничего не почувствовал. А вот в голове… Нет, сама кожа чувствовала, что лицо всё ещё было там.
— Почему это со мной происходит… — стараясь не заплакать, прошептал я, поднимая ноги на лавочку и прижимаясь к коленям. — Почему-у…
— Я уже говорил тебе, и не раз, — раздражённо, как показалось, произнёс голос. — Это то, что сидит внутри каждого человека. Вы называете это душой. Просто ты… Н-да, и почему всё приходиться объяснять заново..? Ты первый, кто вошёл в контакт со своим нутром.
— Ты — не я… — едва не закричал я. — Ты другой… Ты страшный…
— Воу, это было обидно. Не волнуйся, я не злюсь.
— Из-за тебя… — место паники заняла агрессия. — Из-за тебя я пересрался со своими друзьями, меня бросила девушка, от меня отвернулась семья… Из-за тебя! Из-за твоего мерзкого голоса!
— Если тебя так стесняет правда, стоило пустить себе пулю ещё пару месяцев назад.
— Сдохни! — заорал я, ударяя себя по затылку. И лишь вздрогнул вновь, услышав гомерический хохот в голове.
— Что? Так давай по фактам разберём, друг мой задушевный… — отсмеявшись, предложил голос. — Девушка была с тобой из-за твоего бабла, друзья тусовались с тобой из-за связей и того же бабла, а семья… Ну, мне, наверное, не стоило говорить, что ты приёмный. Просто это же так очевидно!
— Заткнись… — сквозь сырость в уголках глаз прошептал я. — Моя жизнь превратилась в натуральный ад из-за те…
— Правды, — хмыкнул голос. — Из-за правды. Которую ты боялся выдавать, попрошу заметить. И каждый раз, когда ты лгал, я слушал, я наблюдал… Слушай, тебе не стыдно, а, психушник?
— Все лгут… — обречённо выдохнул я. — Это нормально. Чтобы сохранить отношения между друг другом, мы лжём… В маленьких вещах. Не в больших.
— Мелочи создают полную картину, — я не понял, но почувствовал, что собеседник пожал плечами. — Ты знаешь, я у тебя не самый ужасный.
— Ты грёбанная паранойя… Моя паранойя…
— Называешь, как хочешь. Так или иначе, паранойя других… Она куда хуже. Ещё более гнилая, мерзкая… И тем не менее, правдивая. Это — реальность. Я — реальность. Душа. То, что ты думаешь про себя, что чувствуешь внутри себя… По-настоящему. Как говорят люди, лгать можно кому угодно…
— Но не себе…
— Сечёшь фишку, не зря в психотерапевты пошёл. Я — вечный наблюдатель за твоими деяниями, смотритель под твоей кожей, вихрь, ушат ледяной воды внутри твоей головы. И ты будешь искренен и честен… Иначе я сведу тебя с ума.
— Мне не нужны нравоучения от шизофрении… — прикрыв глаза, сказал я. — Нельзя рубить правду в глаза! Понимаешь, нельзя! Это правила… Общественные! Правила приличия! Морали! Внутри — что угодно думай, считай, понимай. Но говорить надо то, что нужно сказать, а не то, что хочешь!
— Вы, люди, удивительно отвратительные создания… — голос стал тише, но в его тоне прорезалась сталь. — У вас у всех есть я… Лицо под кожей. Паранойя. Голос в области затылка. Вы думаете, что едины с ним, с душой. Но, ха-ха, это не так. Ты прав, психотерапевт. Все лгут. И вот это — причина, по которой вы отвратительны.
— Вот только про господа мне затирать не надо…
— Как пожелаешь… — голос на мгновение заткнулся, но тут же продолжил, будто только что вспомнив нечто важное. — Тело не забудь отвезти в лес…
— Это ты убил её!
— Нет. Это то, чего желал ты после всех её страшных слов. Конечно, это неправильно, люди так не поступают, бла-бла-бла… Но это — твоё желание. Которое я выпустил наружу.
— Нельзя потакать сиюминутным желаниям!
— Почему? Потому что есть ваши “правила”? Уж прости, душа есть душа. Я смотрел за тобой в том разговоре с ней… Смотрел, слушал, внимал. Твоей ненависти, твоей злобе, твоему отчаянию. И в конце-концов заставил тебя быть честным с самим собой.
— Боже…
— Забей, ему плевать.
— Я ненавижу тебя…
— Ты ненавидишь себя за то, какой на самом деле. Маленький человек, слабый человек, безвольная кукла на нитках семьи, которой не нужен, любви, которая пропахла фальшивым запахом приторного счастья, и дружбы по расчёту. Не грусти, ты не один такой. Много вас, чуть ли не все подряд.
— Лучше бы я и дальше жил во лжи, и всё было бы хорошо… — вслед за каплями дождя на асфальт упали слёзы.
— Не-а, — хохотнул голос из-под моей кожи. — Ты и без меня подозревал… Многое, если не всё. Но лгал, пытался лгать себе и другим. И они поддерживали твою ложь, что совсем не удивительно. Послушай, я пытаюсь сказать тебе… Так будет лучше. Да и потеряно, собственно, далеко не всё. У тебя всё ещё есть работа. А самое главное — у тебя есть знание.
— Какое? — криво усмехнулся я, не понимая, куда деть взгляд.
— Что твоя душа не гнилая. Будь у тебя внутри мысли похуже… Я бы уже их озвучил. Но, как видишь, я лишь заставил тебя говорить правду и действовать так, как ты по-настоящему хотел. Никаких мерзостей… Кроме твоей уже бывшей девушки.
— Мне плевать!
Люди под навесом, прижавшись друг к другу, с подозрением смотрели на человека, попавшего под хлеставший с небес дождь. На человека, сидевшего на лавочке и размахивавшего руками, словно с кем-то переругиваясь. Они смотрели, думали, размышляли. Называли его шизиком, поехавшим, дураком, местным сумасшедшим. А вслух предлагали подойти и предложить человеку помощь. Дождь усиливался, закрывая человека от людей под навесом плотной, мощной стеной.
— Я не могу так больше… БОЛЬШЕ — НЕ МОГУ!
— Тогда пусти себе пулю в лоб.
— Я…
— А? Слабо. Тебе слабо! Трусишка! Много слов, а как перешёл к действиям — ни-ни? Ха!
— Ты мне кажешься… Ты мне кажешься, ты мне кажешься, ты мне кажешься, кажешься, кажешься, кажешься…
— Слабый, никчёмный человек. Таким ты себя считаешь. Все эти трудности, тяготы, принятие истины, как она есть… Ты впитал это в себя, как бумага. Наполнился влагой, согнулся, потяжелел. Двинь пальцем — и разорвёшься на части. Ужас. Но знаешь — ладно. Ладно! Похрен. Радуйся, радуйся, человек! Я у тебя адекватный. С позиции людей — хороший. Добрая душа у тебя, пускай и не без приколов. Поэтому понимаю… И прощаю.
Дождь взвыл, с неба низвергались буквально цунами, превратившие стену, закрывавшую людей из-под навеса и человека на лавочке, в безудержный таран, смывший каждого из них прочь. Вода растворила в себе всё и вся: и людей, и психотерапевта, и цветы, и парк… А когда выступило тёплое июльское солнце и высушило то, что осталось от потопа, психотерапевта на лавке уже не было.
…Я очнулся за своим родным рабочим столом, привычно постукивая ручкой по краю блокнота. Впереди в кресле развалился очередной пациент, рассказывавший тяготы своей семейной жизни. За окном рябил снегопад. Я выдохнул, потряс головой, пытаясь вспомнить… И ничего не получилось. Наклонился, чтобы выписать мужичку диагноз, но замер, остановив взгляд на гладкой бурой поверхности. Там, между кружкой с остывшим кофе и потёртой медицинской книжкой пациента, лежала фигурка из бумаги, изображавшая человека. Кофе уже залил его “голову”, но остановился, отчего-то не пропитывая бумагу дальше.
Голос раздался со стороны затылка в последний раз.
— Помни обо мне… Бумажный человек.
