«Болеутоляющее пока действовало, но уже слабо. Остатки таинственных веществ, уговаривающих мозг, что «не больно, ни **я!» ещё гонялись по крови. Толкали стенки сосудов, оседали в слоях печени. Туманили — и дурманили — извилины полушарий. А чудовищная боль разрывала сознание надвое и готовила новый бросок.
Чем её одолеть не знал никто — слишком давно возникла, слишком далеко забралась. Помогали порошочки, секс и «мантры живительной силы». Всё вместе давало эффект лёгкой эйфории и память, что «так уже было и я справилась..» Как «справилась» и справилась ли на самом деле тоже ясности не имелось. После кружки — большой — кофе хотелось есть. Выпитое и два бутерброда сытости не принесли. «Растолстею..» — уныло подумалось..
Пока разогревала в кастрюльке борщ, вынимала из холодильника сметану. Резала «дарницкий», мазала «аджикой» — всё переживала, что день убит и его не вернёшь. Потом саднило: «..а сколько их ещё… таких.. умерших.. Прежде меня!» Морщилась — каждый раз, как возникала и прострелом неслась острая и игольчато-серийная — садилась поудобнее, звала едва слышно: «Принеси, чего там.. сил нет терпеть..» Принимала из тёплых рук бумажку с сероватой массой и запить. Откидывала назад голову — чтоб горечь быстрее схлынула в пищевод — заглатывала обильно прохладный кипяток. И утомлённо склоняла голову ему на руки.
«..не могу больше.. не могу.. убей меня..» — шептала заговорщицки и плакала..
Дни считались упаковками порошка, бережной любовью бесконечными лютыми ночами и утренними асанами. Жизнь дробилась — впрочем, и давно уже став такой — но на более мелкое. От утра до обеда, с обеда до полдника, вечер, соития и беспокойный сон.. И так сутки за сутками..
Она умерла тихо, на рассвете. Никто не заметил ухода. Остались мятые бумажки из-под лекарства, бумажные платочки для слёз — не пригодились. У него освободились деньги, время и силы. Но он ушёл вслед за ней через шесть месяцев. Считая и перебирая в мыслях их — утро, полдень, сумерки, любовь, ещё одна ночь..»