— Милая, всего полгода как маму похоронила, и уже по театрам, по выставкам, — тетушка с трагичным лицом всматривается, ища в лице Веры признаки горя, и укоризненно качает головой. И сказано вроде не со зла, но каждым словом хлещет наотмашь, бездумно, безжалостно.
Вера смотрит спокойно в глаза, без вызова, даже с любопытством. Интересно у людей в головах: "Извините, теть Надь, что живая! Вы конечно же правы, если князь погиб, то всех жен, слуг, коней, имущество в огромную деревянную ладью, всех убить и сжечь, как положено!»
Если кого-то похоронил, люди сторонятся, будто горе может прилипнуть вирусной инфекцией. И не с кем поговорить, не с кем разделить. Будто прокаженный один на один со своей потерей. И пытаешься как-то дышать, как-то научиться жить заново, приспособиться.
И принято у нас убиваться. Убивая себя, убивая тех, кто рядом, вместо того, чтобы проживать эту боль, проходить, принимать. Сколько тысячелетий, сколько тех, кто истлел в земле. Смерть - часть жизни. Вся планета покрыта костями умерших во имя того, чтоб продолжилась жизнь. Но надо прилюдно скорбеть, чем дольше, тем лучше. Будто от этого срока зависит степень любви. И хранят траур, отказываясь от жизни, десятками лет... А ведь больше трех лет клинический случай, означающий, что психика не справилась, не адаптировалась.
Вера смотрит в окно вагона. Капли дождя бегут по стеклу, сливаясь в единый поток. Может, это поток слез, и плачет ее душа? Где взять сил?
И снова одна крошечная капля ползет к другой, оставляя след. Будто люди, один другому в горе протягивают руки, сливаясь, становятся сильнее и сильнее, образуя поток. Поток, который поможет выжить, принять, найти силы смотреть в завтра. Кажется, будто среди капель дождя мама смотрит на неё и обнимает теплым искристым взглядом, улыбкой...
«Прости меня, мама, прости, что не смогла быть сильной, что срывалась, что плакала, не была терпимой, уставала и снова срывалась... Прости. Я тебя люблю. Я тебя очень люблю. Мне так без тебя плохо. И я не знаю, как мне теперь. Я ужасная дочь, мне так стыдно, что была такой дурой. Прости меня, мама...»
Сквозь дрему голос, воркующий теплый, родной: «Веронька, что ты, я не сержусь, так нужно. У каждого свой срок. Живи, моя девочка, живи! Я тебя очень люблю!»
Ком в горле вырывается всхлипом. Скрип колес. Звон ложки в подстаканнике.
На полустанке краснолицая женщина в цветастой косынке задорно кричит: «Пирожки, беляши, горячие, берем, с картошкой, лук яйцо, беляши...»
Поезд трогается, колеса снова перешептываются друг с другом.
Теплый пирожок с картошкой и поджарками лучка падает на самое дно души, греет, свернувшись уютным котёнком. Мама тоже пекла пирожки. Такие же с поджаркой. И фартук в мелкий цветочек, и лицо ее смеющееся.
«Мне тебя не хватает...»
Когда-то и я уйду, стану нагой, бестелесной, скину одежды души. Когда-то меня запакуют в красивую коробочку и отправят по почте к Богу. И оттуда, если будет это «оттуда», я изо всех своих сил буду благословлять живых, чтобы радовались, чтобы ценили.
Зыбко, хрупко, быстротечно... Капля скользит по вагонному стеклу, чтобы оставить свой след, и на утро исчезнуть.
Фонари мигают, меряя версты. Вечер плещет чернила, и выводит ровным почерком ленты дорог.
Время, неумолимое время наматывает судьбы в кулак.
Много ли у нас времени, чтобы убивать себя? Есть ли оно вообще?
И гудок прорываясь сквозь ночь звенит: «Время жить!»
Когда мамы не стало, боль врезалась в сердце изумрудным осколком бутылочного стекла. Не пережить, не вынести, криком ли, стоном ли. Но сердце омыло осколок слезами, мягко объяло и обросло вокруг, стирая колкое, острое, нестерпимое. И вот уже в бьющейся пульсирующей материи кусочки цветастых стекляшек, сверкающая мозаика боли потерь. И каждый осколок — принятие, принятие, принятие...
Смотришь на мир через эти осколки, и жизнь обретает новые краски и смыслы.
"Ты продолжаешься во мне, мама, ростками добра и тепла. Я живая, и поэтому ты жива вместе со мной! Нет боли, нет горечи. Есть благодарность. Я не плачу, это просто роса смывает пыль души".
Скрипят колеса, белеет полустанок. В легком струящемся платьице тает в сумерках Веркина мальчишечья стрижка. Таксист услужливо распахивает дверцу: «Вам в отель? О, у нас здесь чудесно, море в этом году чистое, красота! Вы прекрасно отдохнете!»
Мама смотрит на дочку и крестит рукою сквозь время: "Живи, моя милая девочка! Сквозь время и расстояния, я люблю и благословляю!"
#смертьмамы #мамаумерла #потеря #пережитьпотерю #психолог
https://t.me/bagriana